Я поскакала за ним, открыла дверь и ломанулась наверх, топоча как слонопотам. Бёздей бесшумно поднимался следом, и я в сотый раз позавидовала этой его способности тихо передвигаться. Манюня уже скрылась у себя, и я, тяжко вздохнув, открыла дверь своей квартиры. Протопав в коридор, я разулась и пошла мыть руки. Ужинать мы, ясен фиг, пойдем к Себастьянчику, но вот похомячить что-нибудь перед этим тоже можно. С такими радужными планами я поскакала на кухню и откопала в недрах рефрежиратора огромное красное яблоко — мечту Рюука. Бёздей присоединился ко мне, когда я с маньячным видом расчленяла сочный плод на четыре части, и уселся за стол. Кухня у меня большая, стол тоже, а вот мебели, как и везде, по-минимуму. Холодильник у правой стены, плита, стиральная машина, раковина и шкафы — у левой, у окна стол и четыре стула, ну и шкаф рядом с холодильником, вот, собственно, и все. Но это все лирика. А возвращаясь к прозе жизни скажу, что решила потрудиться и сделала яблочных зайцев, как показывают в аниме — японцы всегда так делают, когда родных в больнице навещают, да и детям матери частенько таких лапочек вырезают…
— С чего бы? — хмыкнул Бёздей. Блин, что-то мне как-то с ним одной оставаться не хочется… Откуда что берется? Хотя я уже поняла, «откуда». А вот как мне с этим теперь бороться непонятно…
— Не знаю, — пожав плечами, ответила я Бейонду и положила двух зайцев на клеенчатую серую скатерть перед ним, а сама, выкинув очистки в мусорку, уселась напротив. Два оставшихся «зайца», ясен фиг, достались мне, и я безжалостно начала их загрызать. Бейонд тоже не стал жалеть живность и схомячил яблоки в мгновение ока.
— Проглот, — фыркнула я. — И не жалко тебе этих милых созданий?
— Пищевая цепочка — ничего личного, — усмехнулся он, и я рассмеялась.
— В точку, — я дожевала яблоко и распласталась на столе. Было тошно, грустно и вообще паршиво, но и уйти, оставив Бёздея, я не могла. Да и видеть кого-то, кроме него, мне в данный момент тоже не хотелось. Ну что за на фиг?! И почему мне плохо?..
— Бейооонд, — простонала я, — а можно я спою?
— Ну давай, — смилостивился он, откинувшись на спинку стула. Я сначала хотела спеть что-нибудь веселенькое, как обычно, но потом, сама не знаю почему, завыла песню Маниной любимой группы — «Канцлер Ги», да не стёбную, а очень даже драматичную, и не на все свои нехилые децибелы, а очень тихо.
— По лунному лучу ссыпаясь пылью,
В твое полузакрытое окно,
Касаюсь щек пушистою ковылью
И проникаю горечью в вино.
Беспомощно ищу я тень улыбки,
В глазах твоих, холодных как мистраль;
Скользнуло что-то легкой серой рыбкой.
Ты плачешь, только мне тебя не жаль.
Закрыться на замок предельно просто,
В кругу из звезд и догоревших свеч.
Но чье угодно лопнет благородство,
В ответ на безразличия картечь.
Немного слов, за слогом не гоняясь,
Сказать в свою защиту мне позволь:
Не знаешь ты, как трудно жить, скрываясь,
И тайну превращать в слепую боль…
Я закрыла глаза и просто тихонько пела, как когда-то давно, очень давно, когда я еще не пряталась от мира и самой себя… И тут моего плеча что-то коснулось. Я распахнула глаза и обнаружила — кого бы вы думали? Правильно: Бёздея, сидевшего на корточках рядом со мной и странно на меня глазевшего.
— Знаю, знаю, не похоже на меня, — фыркнула я, косясь на его руку, все еще лежавшую на моем плече. — Мне исправиться? Сейчас спою Тамплиерскую Стёбную…
— Не надо, — улыбнулся Бейонд, причем именно улыбнулся. — Это хорошо, что ты решила открыть мне свою душу.
Я хотела было сказать, что обломается, и ничего я подобного не делала, но замерла с открытым ртом. Он ведь меня понимает — чего врать-то?
— А вот ты мне не откроешься, — тяжко вздохнула я и отвернулась. Было как-то до безобразия обидно и почему-то больно…
— Кто знает, — прошептал он, и ни с того ни с сего я почувствовала на своей щеке его дыхание, а слова вливались мне прямо в душу. Ох, и откуда у меня столько пафоса в речи?..
— Я не привык подпускать к себе людей. Они мне не нужны, я одиночка. Я не общаюсь с людьми, не слушаю их, не отвечаю на их вопросы. Я всю жизнь был один, и единственным, кто общался со мной, был А, но даже он мне другом не был — он не понимал меня. Не понимал, как я мог так спокойно смотреть на фотографии с мест преступлений, почему смеялся над черным юмором и не воспринимал обычный, почему я любил выяснять все о физиологических способностях организма, таких, как болевой порог и способность переносить холод. А еще никто не мог понять, почему я разучился смеяться, когда он, мой единственный товарищ, совершил самоубийство, оставив меня в полном одиночестве. Странно, но ты почему-то принимаешь меня. Мой черный юмор, неумение смеяться и любовь к странным изысканиям. Мне легко с тобой. Даже слишком. И я не хочу это потерять. Это я понял, когда ты чуть не утонула.
Я вздрогнула и хотела было обернуться, но сил не было. К чему он клонит? К тому, что хочет быть моим другом?..
— И тогда я понял еще кое-что, — продолжил Бейонд. — В тот день я осознал, что ты меня понимаешь, а для меня это главное. Вот только… — он замолчал, а затем сказал то, чего я услышать никак не ожидала. — Вот только сегодня я понял, что мне нужно больше.
— В смысле? — осторожно спросила я и не надеясь на тот ответ, о котором мечтала. Глядя в стену напротив и судорожно сжимая кулаки, я не могла понять, почему так хочется плакать, и почему я не могу пошевелиться. А точнее, не хочу…
— Ты же умная… подумай сама, — уклонилась от ответа эта мерзость, а затем вдруг ни с того ни с сего повернула мое лицо к себе и коснулась губами моих губ. Сначала холодно и отстраненно, а затем все теплее, словно оживая, и я ответила, зарываясь пальцами в густые черные пряди, немного жесткие, пахнущие моим любимым шампунем с горными травами… Его левая ладонь легла мне на спину, а правая удерживала затылок, словно он боялся, что я отстранюсь. Да как же! Нет уж, Бейонд… Теперь ты мой, и никуда я тебя не отпущу… «Мой». Какое странное слово… И почему-то от него хочется улыбаться… сквозь слезы. Я целовала его самозабвенно, так, как еще никогда никого не целовала, и казалось, что сердце готово разорваться. Бейонд отстранился сам. Спрашивается, зачем было меня удерживать, если сам сбежал?
— Поняла? — усмехнувшись, спросил он.
— Не совсем, — хмыкнула я, не собираясь отпускать его из захвата. — Можно поподробнее?
— Пожалуй, да, — улыбнулся он и снова меня поцеловал.
Говорят, нет в жизни счастья. Ну, я по крайней мере раньше так говорила. Так вот, я вам авторитетно заявляю: я олень, а счастье в жизни есть. Его только нужно откопать в коллекторе жизни, куда его прячут всякие гады. А откопаешь и на свет вытащишь — и сразу жить захочется…
— Бейонд… Не оставляй меня, — прошептала я ему в губы, и он мгновенно нахмурился. Я поняла, что ляпнула, и все же отпустила его из захвата. Да, он ведь хотел уйти раньше L… А я тут эгоистично прошу его проиграть…
— Извини, — пробормотала я. — Ты прав. Выиграй у L. Ты же этого хочешь…
— И ты готова меня отпустить? — спокойно спросил он.
— Нет, — горько усмехнулась я, отворачиваясь. — Не готова. Но это ведь очень важно для тебя, а значит, чего хочу я — уже не важно.
— Зря ты так думаешь, — прошептал Бёздей и, невесомо поцеловав меня в висок, добавил: — Потому что людям свойственно менять приоритеты.
Я ошалело на него уставилась, но он встал и направился к двери. Это сейчас о чем речь? Неужели он решил остаться? Если «да», куда он поперся? Я ломанулась за ним, но оказалось, что он потопал домой к Маше. Что-то я волнуюсь… Чего он хочет от L? Что он пошел общаться с этим роботом, сомнений у меня не было, но вот о чем? И не придется ли нам после их общения хладный трупик детектива в парке прикапывать? Хотя нет, Бейонд не такой. Он не хочет смерти L. Тогда зачем он ему?
Маша открыла дверь и удивленно на нас воззрилась: я стояла у своего порога, Бёздей — у ее, и если его морды лица я не видела, то свою могла описать двумя словами, хоть в зеркало и не смотрелась: «полный афиг». Бейонд прошлепал в квартиру моей подруги, а я, схватив ее за руку, кинулась на кухню.
