«Зачем человеку вера в лучшее? Не знаешь? Вот и я не знаю. Может, для того, чтобы не прогнуться под ударами судьбы? А может, это просто опиум для больного разума, который ищет угол, в котором можно спрятаться от проблем», — напечатав сию фразу, я тяжело вздохнула, закрыла глаза, подумала пару секунд, а затем вернулась к написанию философского рассказа. Ориджи ныне не в моде, но мне на это, как, впрочем, и всегда, было откровенно наплевать: я писала для души и своей левой пятки, которая хотела трагизма. Ниар заплыл на кухню, узрел, что я не в лучшем из посещавших меня состояний, и благоразумно утек куда подальше. Я же на него даже не глянула, с маниакальным остервенением избивая клавиши ноутбука. Через час я прервалась на пять минут, постояла у окошка, поглазев на мир, и вернулась обратно к рассказу. Готов он был вечером, около семи часов, я проверила орфографию, пунктуацию и отсутствие логики, которая обычно присутствовала, тяжко вздохнула, подумала, что такое даже Ниару показывать нельзя, ибо это даже не философия, а крик души, похожий на бред сумасшедшего, вырубила машину и вяло начала готовить ужин. Юлька, все это время ныкавшаяся в моей спальне, за исключением пары часов занятий на курсах, которые я в наглую прогуляла (причем мне даже L выговор не устроил), тут же просекла, что я вновь вернулась в реальность, и прискакала ко мне. На ее молчаливый вопрос я тяжко вздохнула и шепотом, но довольно эмоционально — размахивая руками, как мельница крыльями — рассказала ей о сегодняшнем утре и его событиях. Юлька возмутилась, я ее поддержала, и в результате она уселась читать мой рассказ. Странно, но он ей понравился — она просто встала, обняла меня, шмыгнула носом и сказала, что понимает. Я кивнула, и Юлик перекинула рассказ на флешку, представлявшую собой дракончика — у нее даже такие штуковины всегда оригинальны… Ну, Грелля у нас вообще человек-праздник, что уж там! Удалив файл с ноута без возможности восстановления (как я была неправа, думая, что уроки Панды-самы не пригодятся!), я пожарила котлеты и позвала детективов на ужин. Макароны — не самая полезная пища, но мне на это было откровенно начхать с высокой колокольни, и, видя мое состояние, никто не жаловался.

Бёздей приперся посреди ужина, причем дверь открывала Юля. Как я поняла, он опять шлялся по городу. Когда мы завершили трапезу, маньячелло сказал, что мне надо выпустить пар, а потому через час он будет ждать меня в парке. Я кивнула и подумала, что ВВ меня понимает в сто раз лучше лемурообразной реинкарнации Фрейда, любящей провокации, хоть мы с ним почти и не общаемся, за исключением тренировок. Но ведь воин воина всегда поймет без слов, лишь раз увидев его в деле… Мафия так и не вернулась, и через час мы с Юлей потопали на поляну. Бёздей держал в руках катаны, и я нахмурилась.

— Нет.

Это все, на что меня хватило. Если он думает меня порубать на колбасу, благодаря моему состоянию, обломается!

— Маш, не отказывайся, — ни с того ни с сего заявила Грелля, и я удивленно на нее воззрилась.

— Ты ку-ку? — возмутилась я. — Я ему не соперник в таком состоянии! Он меня…

— Ничего не «он тебя», — усмехнулась Грелля. — Бейонд никогда тебя не убьет, я уверена. И не ранит тоже.

— Ты точно ку-ку, — офигело сказала я. — Он не предаст свой Путь Меча!

— А кто говорит о предательстве? — усмехнулась хитрая Юлишенция. — Тренировка есть тренировка. Спарринг есть спарринг. Это будет не бой, а значит, и Путь Меча здесь ни при чем. Вернее, он не обязан будет довести все до самого конца.

— Да он не… — начала было я, но запнулась. Бёздей подошел и протянул мне меч, причем в его взгляде я прочла лишь одно — стремление помочь. Ни жажды крови, ни мечты прибить меня и прикопать на месте мой хладный трупик там не было.

Я ошалело воззрилась сначала на него, потом на Юлю, радостно разулыбавшуюся, а потом, сама не понимая почему, взяла меч.

— До первой крови, — усмехнулся Бейонд. — Без правил.

Я кивнула, а Грелля ускакала куда подальше. Когда я провела ритуал, ВВ задвинул речь, и она меня настолько поразила, что я уставилась на него, как баран на новые ворота.

— Когда ярость затмевает разум, ее надо выплеснуть. Когда боль затопляет сердце, и не можешь от нее избавиться, преобразуй ее в злость и выплесни, иначе она тебя уничтожит. Не копи обиды и боль, иначе придешь к тому, к чему пришли мы с А. К смерти. Выплесни ее.

Я хотела было сказать, что А убил себя, а он — других, но застыла с открытым ртом. Ведь Бейонд тоже себя убить пытался. Только если А искал спасения в смерти, пытаясь избавиться от давления со стороны руководства приюта, Бёздей, не ставя и в грош свою собственную жизнь, решил показать миру, что L не стоит того, чтобы ради него над детьми так издевались. И он не бежал от проблем, а боролся до самого конца, пытаясь исправить все, что казалось ему несправедливым, причем цена была абсолютно не важна.

Я удивленно посмотрела на Юлю и спросила:

— Ты знала? Почему он это сделал — ты знала?

— Он рассказывал, — кивнула Юля, и я ошалело воззрилась на Бейонда, который пожал плечами и сказал:

— Не все темное обязательно черное, как не все светлое сияет кристальной белизной.

Я кивнула и обнажила меч, а ВВ довольно усмехнулся, увидев в моих глазах решимость, и поступил так же.

В этот раз первым атаковал Бёздей, но не потому, что не выдержал: мы оба хотели начать схватку, оба знали, что деремся не насмерть, а потому излишняя осторожность не требовалась — наоборот, нужен был выплеск адреналина, и мы начали бой почти сразу.

Удар, отойти, уклониться, снова атаковать. Сталь пела на разные голоса, а я отдалась на волю эмоций и позволила подсознанию взять верх, представив на месте Бейонда свой объект ненависти на данный момент — Майла Дживаса. Нет, пришибить его мне не хотелось, но дать волшебного пенделя для скорости — очень даже. Я отдала всю себя эмоциям и буквально слилась с катаной.

Шаг, поворот, взмах руки. Движения четкие, порывистые, но очень скупые. Желания разорвать противника нет, как и нет и желания причинить ему боль. Есть лишь желание дать сдачи, показать, что я не слабачка; есть лишь желание победить и выплеснуть боль, рвущую сердце на части. Но Бейонд прав: так просто ее не отпустить, а потому приходится преобразовывать ее в ярость, прежде чем направить в лезвие меча.

Удар, еще удар. Ноги скользят по примятой траве. Руки напряжены, а глаза пристально всматриваются в глаза противника. Не врага — именно противника. Выпад. Один точный, мгновенный удар, как бросок кобры. Он был рассчитан и спланирован, он был неожиданным для соперника, и он достиг цели. На левой руке Бейонда, чуть ниже локтя, выступила багряная капля.

Злость тут же исчезла, и я почувствовала огромное облегчение, а тишину прорезал вопль Юли:

— Блин! Какого черта вы вечно такие ставки назначаете?!

Она ломанулась к Бёздею и осмотрела его руку. Странно, она о нем и правда безумно волновалась и напоминала сейчас курицу-наседку, хотя царапина была пустяковая, и, если уж говорить начистоту, Грелле такое проявление заботы о ближнем вообще не свойственно. Я озадачилась, но решила пока ни о чем ее не спрашивать, а понаблюдать, потому вытерла лезвие меча и убрала его в ножны.

— Хорошо, что рукава закатал! — продолжала бубнить Юлька, заматывая руку Бёздея своим шифоновым шарфиком. Ого… ничего себе. Но еще более странно то, что ВВ все это время молчал и неотрывно на нее смотрел, причем возмущения в глазах не было — ему явно нравилось, что она о нем заботится. Я не поняла! Он что, втюрился в Греллю? Он, человек, страдающий паранойяльным бредом и мечтающий лишь показать миру, что L — не пуп земли? Но если он делал это не из мести Рюзаки, а ради того, чтобы в Вамми-хаусе прекратили издевательства над детьми и ради мести как раз таки руководству приюта, то это значит лишь одно: Бейонд не убьет в этом мире. Никогда. Ну, разве что на подпольные бои по смешанным единоборствам запишется, и то вряд ли. К тому же, как я поняла, там он не добивал лежачих. Это и был его Путь Меча — до самого конца, но с честью.