— Здрасьте всем! — возопила Юля, а я тихо сказала:
— Привет.
Нам не ответили. Как и в универе, на курсах нас послали в глубокий игнор, но мы по этому поводу и не переживали. Усевшись на первую парту, мы с Юлькой достали конспекты и принялись за повторение материала.
— А красный цвет еще больше раздражает, чем зеленый, — протянула за нашей спиной Катя Позёмкина, вечный Греллин враг на курсах.
— Конечно! Знак «Стой, идиот!» бесит всегда больше, чем зеленый свет, орущий: «Дуракам везде у нас дорога!» — съязвила Юля. Ну все, началось! Я с головой ушла в повторение материала, а пикировка девушек продолжилась, причем к ней присоединились подруги Кати. Спросите, почему я не вмешалась? Отвечу. Потому что сие мне было запрещено еще четыре года назад, когда я попыталась вступиться за тогда еще салатововолосую девушку в школе. Она сказала, что ее хобби — «ставить на место выскочек с помощью сарказма и язвительности», и попросила меня не лишать ее возможности «почесать язык о добровольно подставляемые шеи». Я согласилась и с тех пор вмешиваюсь, только если дела угрожают принять более серьезный оборот, нежели «обмен любезностями».
— Да ты вообще полоумная отаку, не знающая вкус жизни! — выцепил мой слух выпад Кати. Ой, девушка нарвалась… Она в слове «отаку» ударение не на ту букву поставила.
— Вкус жизни? — «призадумалась» Юля. — Это такой горьковато-кислый, как твоя душа? — она плотоядно облизнулась. — Нам, демонам, такие есть — самое милое дело! Чем в душе яда больше, тем нам больше нравится. Одно плохо: ты ж безграмотная! Я тебя есть не буду — отупеть боюсь. Как тебя на курсы-то приняли? Да еще и японского языка!
— Это ты к чему, каннибалка? — фыркнула Катя.
— Это я к тому, что ходить на курсы японского языка и не знать на какую букву падает ударение в слове «фанат», стыдно, — покачала головой Юля. — К тому же, я не каннибал: демонов с жалкими травоядными равнять не стоит. Тем более с такими, которые не только не знают изучаемый язык, но и о родной речи забывают. Все же в русском языке словечко тоже в ходу.
— Ага, среди таких же полоумных, как ты! — хмыкнула Катя, а Грелля ехидно усмехнулась, все так же пренебрежительно глядя на оппонентку.
— Э, нет, — фыркнула она. — «Полоумная», видимо, в данном случае произошло от слова «пол» — рискну предположить, что имелся ввиду противоположный, хотя в твоем случае это значения не имеет. А потому со всей ответственностью заявляю, что единственная, кто думает о противоположном, да и не только, судя по вечно недовольным харям твоих подружек, поле здесь — ты, а значит, и полоумная — тоже.
Я фыркнула, а Юля, поймав свирепый взгляд ловящей ртом воздух Катьки, показала мне знак «победа». Я кивнула, и тут в класс зашел наш препод — пятидесятилетний дядечка с седыми бакенбардами и лысинкой на макушке. Небольшой такой — всего полголовы вентилировалось, да еще и прикрытой тремя прядками по три волосинки, приколотыми невидимкой со свободного края, «чтоб не разлетелись». В классе повисла тишина, и не успевшие ничего вякнуть подруги Катерины свалили в туман. Началось занятие. Через час нам дали десятиминутный перерыв, и я думала, что девчата прибегут «мстить», но сделать это им не дали: в класс вошла заведующая курсов и привела с собой нашего нового учителя. И вы правильно угадали его личность. L выглядел довольно странно: отглаженные лично мной, идеально сидящие светло-серые брюки, бежевая рубашка, старомодный портфель, который Лоулиетт спионерил из загашников моего папика, плохо прилизанное воронье гнездо на голове (кажись, у L та же проблема с волосами, что и у Гарри Поттера — их невозможно уложить), сутулая до невозможности спина, апатичное выражение лица и незабвенные фингалы под глазами а-ля «бамбуковый медведь». Я улыбнулась детективу, надеясь поддержать его, но ему, похоже, поддержка не требовалась — он был в себе уверен.
— Этот человек, возможно, будет вашим новым преподавателем японского, — выдала заведующая. — Сейчас он проведет урок, надеюсь, вы сработаетесь.
С этими словами она уселась за свободную парту на «Камчатке», а пандочка прошаркал к учительскому столу. Послышались смешки и откровенное хихиканье, но тут L заговорил, причем на чистом японском без акцента! Его слова я приведу на русском, дабы те, кто язык страны восходящего солнца, рамена и девочек-волшебниц из махо-сёдзё не знает, тоже смогли эту речь понять.
— Меня зовут Леонард Лоулиетт, — выдал робот-сан. «Леонард»? Какого фига, L? Лучше б уж «Рюзаки» назвался, а то прям странно… Хотя я до сих пор не в курсе, какой ты национальности, так что ладно, пропустим мимо ушей. Да и «Рюзаки Лоулиетт» звучит еще более странно, чем «Леонард», только мне от этого не легче — я же консерватор…
— Я долгое время жил в Японии и надеюсь поделиться с вами знанием богатого и красочного языка этой удивительной страны самураев, хокку и новейших компьютерных технологий.
Вау, не думала, что Рюзаки способен выдавать такие длинные речи. Впрочем, он говорил об «удивительной» стране таким пофигистичным тоном, что невольно приходилось задумываться: «А столь ли она удивительна?»
— Я должен проверить ваши базовые знания, прежде чем приступить к уроку. Есть желающие?
Ясен фиг, желающих не оказалось: половина класса слов «профессора Лоулиетта» не поняла, а вторая половина (мы с Юлькой в их числе) решили прикинуться ветошью и не отсвечивать. Однако Рюзаки мне явно за что-то мстил, а потому кивком указал на несчастную подругу Грелля Сатклиффа и вызвал меня к доске. Я, мысленно взвыв, выползла к учительскому столу, возле которого замер ссутулившийся недо-препод, и представилась. Ясное дело, по-японски. L начал задавать провокационные вопросы о грамматике, лексике японского языка и истории Страны Восходящего Солнца (к чему были вопросы по истории, я не поняла, но старалась отвечать как можно точнее — мало ли?), а я, судорожно выстраивая в голове ответные фразы, вяло отвечала этому моральному инквизитору.
— Садитесь, — наконец смилостивился мистер «Я знаю все, и вы у меня будете стремиться к тому же», и я, мысленно возблагодарив всех, кого только было можно и нельзя, поскреблась к себе за парту. Вот только я думала, что следующей кара настигнет Юлю, однако жестоко ошиблась: Рюзаки позвал ее вечного врага — Катю Позёмкину. Та язык знала «постольку-поскольку» и была вечной троечницей, а на курсы ходила исключительно потому, что родители пнули. Они собирались следующим летом поехать отдыхать на эти замечательные острова, а на переводчика тратиться жаба душила, вот и отправили дочь на курсы: вроде как потом потраченные деньги пользу ей в жизни принесут. Конечно, принесут, если в нее влюбится какой-нибудь полоумный потомок самурая или, скорее, камикадзе, а вот если она вернется на Родину, то забудет все свои скромные познания в данной области буквально за неделю. Забывать-то проще, чем запоминать, ага…
L начал засыпать нашу вражину вопросами, она вяло отвечала, постоянно уточняя у Рюзаки: «Что Вы сказали?» Он повторял, перестраивая фразу иначе, осыпая ее и нас синонимами первых вариантов вопросов, и мы с Юлькой были абсолютно счастливы, что нам достался такой знающий преподаватель. А вот Катя, напротив, Рюзаки возненавидела — это читалось в полном ярости взгляде. Наконец, он смилостивился и отпустил страдалицу.
— Уровень у вас очень сильно разнится, — нахмурился (это я опять утрирую) Рюзаки. — Придется подтягивать отстающих, тем же, кто ушел вперед, я буду давать отдельные задания.
Ого, какие, интересно? L, словно в ответ на мой немой вопрос, выудил из портфельчика несколько тонких папок и возвестил:
— Те, кто сможет перевести и понять смысл следующей фразы, пусть возьмут одну из этих папок.
L, ясное дело, высказался на японском, но я приведу перевод: «Самурай должен прежде всего постоянно помнить — помнить днем и ночью, с того утра, когда он берет в руки палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу, до последней ночи старого года, когда он платит свои долги — что он должен умереть. Вот его главное дело. Если он всегда помнит об этом, он сможет прожить жизнь в соответствии с верностью и сыновней почтительностью, избегнуть мириада зол и несчастий, уберечь себя от болезней и бед и насладиться долгой жизнью». Это была цитата из Бусидо, а точнее, из «Будосесинсю» Юдзана Дайдодзи, и мы с Юлей, ясное дело, ломанулись за папками. Нашему примеру последовало еще пятеро учеников из группы в двадцать человек, и Юлька закатила глаза. Права Грелля, ой, права!
