— Разжать ладони, не делать резких движений, не разговаривать, — отчеканил один из охранников, а второй достал рацию, и я поняла, что вот теперь — точно конец. Он вызывал подмогу.

Лёшка медленно разжал пальцы. Заколки со звоном ударились о каменный пол. Пол. Да, здесь он был такой же, как и в испанской темнице — тёмный, каменный, разве что не сырой. Как же я сразу не заметила? Как не догадалась, что светлые стены — обман, и сказка скрывает кошмар, к которому нельзя приближаться?..

— Лицом к стене, руки за голову, ноги на ширину плеч.

Мы подчинились. Иначе быть просто не могло.

Глупо. Как же глупо мы попались… И ничего не сделали для Дины. Зачем мы сюда сунулись? Надо было вызвать полицию, сказать, что в доме бомба, и ждать, пока копы, обыскивая здание, наткнутся на этот каземат, спасут Дину и… Глупо. Если я выживу, такого не повторится. И больше никогда эмоции не застелют мой разум. Бабушка была права, когда говорила, что пока спишь, можешь выбраться из любого кошмара — главное не сдаваться, не давать эмоциям захлестнуть тебя. Если победят чувства, ты не сможешь думать, и боль затопит тебя вместе с отчаянием. Кошмар станет вечным. Но если разум победит и уничтожит чувства, ты выживешь, победишь кошмар и очнёшься ото сна в реальности, которая осветит твою жизнь. Только надо потерпеть. Побыть бесчувственной стервой, позволить сну попугать тебя кровавыми иллюзиями. А потом иллюзии исчезнут вместе с ночью, и день будет ярким. Таким, как никогда прежде. Потому что ты будешь жива. И те, кто тебе дороже всех, тоже. Только надо понять, кто же для тебя самый дорогой. Кто идёт сквозь кошмар вместе с тобой. Остальные — лишь иллюзия. Не пытайся спасти их. Потому что всем не помочь, а попытаешься — проиграешь. Иллюзии рассыплются, друзья умрут, а ты исчезнешь. И день никогда не настанет.

Удар.

Боль.

Ночь.

Я не проиграю…

Очнулась я в кромешной тьме. Тишина давила на виски, а холод пробирал до костей. Активно двигаться я не решилась, но, слегка пошевелив руками и ногами, поняла, что меня профессионально связали. Я лежала на полу, на этом ледяном каменном полу, лицом вниз. Руки были связаны у меня за спиной и привязаны к ногам, а потому, как только я пошевелилась, затёкшие мышцы тут же пронзили тысячи игл. Вот так — мышцы затекли, почки я наверняка отморозила, и надежды на спасение почти нет. Охренеть, ситуация! И кто в этом виноват?! Мой братец с его комплексом героя! Так, стоп, Инна. Успокойся. Не время паниковать. Надо действовать. А точнее, думать…

Я начала не спеша двигать руками и ногами, хоть затёкшие мышцы и отзывались жуткой болью — если не размять их, потом будет только хуже. Глаза постепенно привыкали к темноте, но благодаря отсутствию окон разглядеть что-то было просто нереально. Значит, я стопроцентно всё ещё в том жутком подвале. Интересно, а Лёшка рядом или в другом помещении?.. Но звать его было опасно, потому я улеглась на бок и, как пьяная гусеница, поползла вперёд. А точнее, попыталась ползти — сделать это было крайне сложно, учитывая то, как меня связали. Ходзёдзюцу, блин, какое-то! Самурай, по крайней мере, Динку точно так же связал. Ну или почти так же… А, чёрт, о чём я думаю? Если это одна из пыточных комнат, здесь должно быть что-то острое, главное — до этого «чего-то» добраться. А потому я упорно ползла вперёд вдоль стены, присматриваясь к ней. Но мне не повезло. В этой комнате, тёмной, пустой и на удивление маленькой, не было вообще ничего, кроме одного-единственного низкого столика, в который я буквально врезалась, обползая крохотную клетушку по периметру. А на нём, словно в насмешку, лежали мотки верёвок. Длинных, коротких, толстых, тонких, на любой вкус! Вот только меня это изобилие не радовало. На хрена мне этот мусор?! На хрена вообще в этой камере столько верёвок?! Хозяева что, и правда торговцы людьми? А может, маньяки какие? Или сатанисты, а на том «Андреевском кресте» в жертву людей приносят?! Чёрт, чёрт, чёрт!.. Нет, соберись, Инна. Думай.

Я припомнила слова Дины о том, что если двигать руками в правильном порядке, не спеша и очень аккуратно, то можно попытаться освободиться. Но нужного порядка движений я не знала, а острых предметов, чтобы попытаться перепилить путы, в карцере не наблюдалось. Оставалось лишь ждать, но на это я была не согласна — если уж помирать, то побыстрее, пока руки-ноги окончательно не затекли. Вдруг удастся сбежать, если меня из этой клетушки выпустят?.. Я улеглась на живот и начала кое-как шевелить запястьями, стараясь стянуть веревку, но, поняв, что она не поддаётся, решила сопроводить сие действо звуком. Сначала тихо, а потом всё громче и громче я начала звать Лёшку, но… ответом мне была тишина. Словно подвал вымер, и кроме меня здесь не было ни души. А ещё я поняла, что стены в этом кошмарном месте до ужаса толстые, а может, ещё и отделаны чем-то звукоизолирующим, и мои крики наверх, к людям, не долетят. Они останутся здесь, под землёй. В этой могиле.

Я двигала руками, кричала, лихорадочно просчитывала варианты своего будущего и понимала, что паника уже близко. Если нас и не убьют, то в тюрьму посадят точно. Но ведь мы с Лёшкой увидели то, чего не должны были увидеть, а значит, нас уже не отпустят. Если бы мы пошли наверх, на жилые этажи, то нас, возможно, просто сдали бы полиции, но я идиотка. И я потащила брата на верную смерть. И теперь, даже если мы и выживем (что вряд ли, учитывая пыточную камеру), нас не отпустят. А стать живым товаром… Ну уж нет. Я для себя одно уяснила во всех катаклизмах этой проклятой жизни. Умирать надо красиво. И если твою жизнь пытается забрать враг, отправляться в Ад можно только с ним. Под ручку. Экспрессом до озера Коцит! Пусть даже для этого придётся предать самого себя.

Я закрыла глаза и вспомнила, как когда-то давно, очень давно, словно в прошлой жизни, рухнул дом на одной из московских улиц. Вспомнила, как острые осколки вспороли кожу мачехи — на лице, руках, ногах… Она словно была укрыта алым покровом, который прикололи булавками, как бабочку к картону. Пустые глаза смотрели в потолок, а пальцы дрожали — она была жива. И хрипло звала на помощь. Отец лежал неподалёку, придавленный тяжелым шкафом, матерился, пытаясь сдвинуть эту махину с ноги, и кричал, требуя, чтобы я ему помогла. Брата же я не видела… за исключением его лица. Он лежал на животе и неотрывно смотрел на мать полными ужаса глазами, а его тело было укрыто плотным саваном из штукатурки, кусков кирпича и перекрытий, каких-то обломков… По лицу текла кровь, заливая глаза, но он не плакал, не звал на помощь, не кричал от боли — он просто смотрел на мать, не желая отпускать её, боясь моргнуть. Словно стоило ему зажмуриться, и она бы исчезла. И в этот момент передо мной, лежавшей в центре комнаты с шишкой на затылке, встал до ужаса простой выбор. Кого спасать? Мачеху, которую я ненавидела? Отца, которого презирала? Или брата, которого винила в том, что он забрал у меня отца? И я сделала шаг к отцу. А потом что-то щёлкнуло, и я вспомнила слова бабушки: «Во сне надо спасти того, с кем хочешь проснуться. Кого хочешь забрать в реальный, светлый мир без боли». А кто заслуживает жизни больше: тот, кто просит помощи, тот, кто её требует, или тот, кто волнуется не за себя, а за других? И плевать, что я предала отца, которого всё же, несмотря ни на что, любила, ради брата, которого не выносила. Потому что он должен был выжить. И куски штукатурки летели в сторону, отец материл меня, как только мог, а брат молча смотрел на мать. Он не поблагодарил меня даже потом, спустя много лет, когда его мать умерла. Наверное, не простил, что я помогла ему, а не ей. Но это было не важно. Я предам все иллюзии ради того, чтобы спасти одного реального человека. И больше я не буду сомневаться. Даже если меня осудит весь этот иллюзорный мир. Даже если мне самой придётся стать палачом.

Палачом.

Мир заволакивала темнота, лёгкие отказывались сделать вдох…

Как выбраться из дома, где полно охраны? Как вырваться из камеры, дверь в которую заперта? Как спасти того, кого хочешь спасти? Как уничтожить кошмар?