Короче говоря, как только с приготовлениями было покончено, я и мой братец, вооружившийся по дороге небольшой, но увесистой крепкой веткой, начали штурм местного форта, то бишь деревушки из двадцати хижин, частенько перемежавшихся сараями. Ползти было неудобно, противно и вообще ничуть не радостно, так что детей, любящих играть в «Зарницу», я понять не могла. Периодически попадавшиеся на пути камни впивались в локти, живот, ноги. Земля, влажная и скользкая, видимо, из-за недавно прошедших дождей, противно чавкала, пропитывая мою блузку грязной жижей и налепляя на неё комья грязи. Растения, что мы с братом сминали, проползая прямо по ним, пытались выкрасить нашу одежду в зелёный, а жара, смешанная с повышенной влажностью, выдавливала из расширенных пор солёные прозрачные капли, стекавшие по коже и впитывавшиеся в грязную одежду.
К ближайшей хижине нам удалось подползти незаметно, да и было с чего местным жителям потерять бдительность. Как и планировалось, в центре площади находился Клод, с которым сражались трое мужчин, разительно отличавшихся от недавно преследовавших нас крестьян. Первым и самым главным отличием, которое бросалось в глаза, были даже не одежда и не внешность. Это был взгляд. Три пары спокойных, уверенных глаз с пренебрежением и холодной решимостью смотрели на демона. Страх, пропитывавший крестьян насквозь, рядом с этими людьми даже появиться не пожелал бы — вот какое ощущение появилось у меня, когда я впервые увидела самураев.
Собственно, о том, что эти трое — воины, свидетельствовали не только глаза, военная выправка и явно не крестьянское телосложение — ко всему этому стоит добавить одежду, которая разительно отличалась от затрапезного тряпья рыбаков, и мечи, которых у каждого воина было по два. Широкие чёрные штаны, больше напоминавшие юбки, дополнялись чем-то сродни рубахам, поверх которых были одеты запахнутые направо одеяния, напоминавшие и короткие кимоно, и куртки одновременно. Укороченные рукава, острые плечи, длина, не доходившая до колена, и узоры на ткани не давали ответа на вопрос: «Как эта штука называется?» — но однозначно говорили о том, что данная вещь не принадлежит нищему рыбаку. Тканевые пояса поддерживали мечи, крепившиеся на левом боку каждого воина, а причёска в целом напоминала причёску крестьян: узел из волос на затылке, выбритый лоб, вот только если у крестьян виски тоже были выбриты, воины оставили пряди на них нетронутыми.
Впрочем, пока я с любопытством рассматривала внешность средневековых воинов, события на месте не стояли. Крестьяне, среди которых были лишь мужчины, что примечательно, сгрудились в кучку возле дороги и тряслись от ужаса, едва слышно перешёптываясь. Из-за лязга мечей сложно было что-то разобрать, но я сумела, браво мне. Рыбаки называли Фаустуса «Они», то бишь «злым духом», что от истины недалеко ушло, и, как я поняла, сначала с ним дрался лишь один самурай, но после того, как катана рассекла грудь дворецкого, чуть не перерубив его надвое, а он остался жив, в бой включились двое других воинов, причём по сигналу командира.
Поняв, что всё идет по плану, я подползла к задней стенке сарая, отвязала рюкзак и закинула его себе за спину. Мы с Лёшкой решили не разделяться, чтобы не нарваться на неприятности, и планомерно начали обследовать дом за домом, сарай за сараем, в поисках Динки. Собственно, сделать это было несложно — гигантские щели оставляли неплохой обзор, а в случае излишней затемнённости помещения я светила внутрь фонариком. Можно сказать, что это было глупо, потому как если в домах оставались жители, нас бы немедленно сдали с потрохами, вот только существовало одно «но». Все жители сгрудились в кучу у дороги. Я сначала удивилась, подумав, куда же пропали женщины, а потом поняла: рыбаки, зная, что сейчас прибудут самураи и, возможно, чужаки, просто-напросто отослали жён и детей куда подальше из деревни. Об этом говорили брошенные у очагов в центре хижин продукты, которые явно оставили в процессе готовки, а также позаброшенные недошитые рубашки или недоплетённые соломенные шляпы. Короче говоря, женщины побросали свои дела и скрылись в неизвестном направлении вместе с детьми, а мужчины отправились смотреть на бой. Вот потому-то мы с Лёшкой и не боялись светить фонариком в дома, впрочем, на всякий пожарный, делали это лишь в крайнем случае и предварительно обязательно прислушивались — вряд ли жители смогли бы усидеть дома совсем уж беззвучно.
На десятой сараюшке нам наконец повезло. Сквозь щель между досками я увидела, что в центре небольшого, заставленного всяким бытовым хламом помещения, лежит нечто, скрученное по рукам и ногам, и активно елозящее. Догадаться, что это Дина, было несложно, и мы решили начинать вызволение этой запутавшейся в верёвках гусеницы, явно не способной самостоятельно «превратиться в бабочку». Собственно, из-за звона стали и воинственных звуков, издаваемых самураями, претворить наш план в жизнь труда не составляло. Поддев одну из деревяшек, Лёшка без труда её оторвал, а следом за ней было демонтировано ещё две планки. Братец пролез в образовавшийся проход, держа в руках складной нож, а я подкралась к углу сарая и начала слежку за действиями воинов, чтобы успеть подать Алексею сигнал в случае предательства Клода. Наблюдала за боем я крайне осмотрительно, стараясь не попасть в пределы видимости японцев, но им явно было не до меня. Бой захватил внимание абсолютно всех.
Трое самураев изящными, плавными взмахами катан атаковали демона. Тот ловко уворачивался, отражая прочную сталь клинков странными ножами и вилками, которые появлялись в его пальцах, как по волшебству. Я бы рассмеялась, право слово, такому абсурдному положению вещей, но… Закалённые в адском пламени столовые приборы не уступали по прочности древним мечам, а их размеры позволяли превращать их в метательные снаряды. Пиджак Фаустуса был изорван, равно как и белая рубашка, пропитавшаяся алым, однако глаза, скрытые прозрачными стеклами очков, смотрели на мир со странным спокойствием и отрешенностью. Воины эпохи сёгуната были не менее спокойны, но в их глазах можно было прочесть азарт бывалых воинов, нашедших очень сильного противника, хотя кимоно их были не менее истерзаны, чем одежда демона. Сдаваться не собирался ни один из них, но и Фаустус, похоже, исчезать с поля боя не стремился. Плавные движения сражавшихся походили на танец, а шумное дыхание и воинственные возгласы служили жутким аккомпанементом. И именно в этот момент, глядя на пляску смерти широко распахнутыми от восхищения глазами, я поняла, почему этих странных, непонятных современному обществу людей стоит уважать. Ведь они не выживали. Они жили.
Взмах руки, затянутой в чёрную перчатку, и пять ножей, сверкнув в лучах палящего солнца, летят в воина лет сорока. Едва заметное движение кисти, и серебристая полоса стали сбивает снаряды, отправляя их на вытоптанную землю. Атакующий возглас, и самурай лет тридцати изящным взмахом руки прочерчивает в воздухе горизонтальную полосу, пытаясь отрубить голову демона. Тот отклоняется назад и, как заправский гимнаст, оттолкнувшись от пыльной земли ладонями, отпрыгивает от нападающего. Третий воин заносит меч, и тот серебристой тенью падает на плечо дворецкого. Секунда, и лезвие со звоном ударяется о металл, выкованный в Аду. Лёгкое движение кистью, и вилка, притормозившая полёт катаны, пытается вырвать меч из рук воина, но мужчина лет двадцати пяти реагирует быстрее. Меч снова на свободе, а два других воина уже начинают новую атаку.
Легкие, скользящие шаги по вытоптанной земле. Лязг металла, поющего реквием. Шорох ткани, пропитавшейся потом. И абсолютное спокойствие четверых, что танцуют со смертью нежный вальс.
Взмах. Удар. Шаг. Поворот. И снова по кругу, по кругу, по кругу…
Ни один из воинов не попытался зайти врагу за спину. Ни один не атаковал бесчестно. Но их удары порой пробивали защиту демона, и древняя сталь окрашивалась алым. А порой ножи, что появлялись из тьмы в тонких пальцах бессмертного существа, достигали цели. И тогда узоры на кимоно обретали дополнения. Багровые. Горячие. Удивительно яркие. Словно розы распускались на плотной ткани, словно закат языками пламени укутывал их в плотный кокон. И живой дождь рубиновыми каплями безразлично падал на твёрдую землю. А они всё танцевали, танцевали, танцевали… зная, что враг не может умереть.
