— Да ну на фиг! — чуть ли не завопила я. — Из-за твоего любопытства мне придётся жизнью рисковать? Да ни за что!

— Боюсь, у тебя нет выбора, — коварно разулыбавшись, ответила эта мерзость. — Я в любом случае проведу операции, но без твоего согласия это будет больнее.

— Мне и так хреново, а ты угрожаешь! — в очередной раз возмутилась я. — Собрался больного человека на куски своей бензопилочкой порезать?

— Если придётся, да, — без тени смущения ответил наглый труп. И что Динка в нём нашла?.. — Вот только бензопила и прочие современные инструменты мне не нравятся — ненадежны, да и шуму много. Я уж лучше по старинке, настоящей Косой…

Почему-то демоны на этих словах переглянулись и нахмурились, а жнец продолжил, не обращая на них никакого внимания:

— Итак, сегодня ты отлёживаешься, а завтра мы проводим эксперимент. Возьмём с собой Дину — она будет мне ассистировать, а точнее, успокаивать тебя, чтобы ты от испуга не навредила самой себе.

— Вот кто зло во плоти-то, — проворчала я, а жнец, хихикнув, ответил:

— Спасибо за комплимент.

Не понять мне такого поведения, ой, не понять! Жнецы ж не демоны, чего он тогда не возмущается? Впрочем, это было не важно. Главным стала надвигающаяся угроза четвертования, но почему-то сейчас меня не это даже беспокоило. Я волновалась о том, что же может выяснить жнец этим экспериментом. Да, я считала бредом копаться в тех воспоминаниях, но интуиция буквально кричала, что нельзя его в них пускать. Почему? Неужели и правда там скрыто что-то важное? Тогда как мне не допустить вторжения в эту часть воспоминаний?

— Госпожа, спешу напомнить, — прервал мои раздумья Клод, — что за препятствие расследованию мы можем наказать Вас. Точнее, заставить подчиниться.

— Это новый метод угроз? — нахмурилась я и подумала, что хоть сопротивляйся, хоть нет, эти воспоминания у меня вырежут. Значит, надо было как-то их стереть, но… это было невозможно, Плёнку человеку не изменить. Оставался лишь один вариант — выкрасть Плёнку после её удаления, но я бы этого сделать не смогла, а вот Дина… Тоже не вариант, потому что она по уши втрескалась в Гробовщика, и если придётся выбирать, кому помочь, она встанет на его сторону.

— Я лишь констатирую факт, — флегматично ответил Фаустус, всё так же неподвижно стоя у плиты.

— А где гарантия, что меня не убьёт этот эксперимент? Точнее, что он не убьёт тело, оставив рядом с ним душу? — попыталась найти лазейку я. — Все люди разные, может, я перенесу эту процедуру не так, как Динка?

— Уверен, что не так, — протянул жнец. — Тебе будет не так больно.

Я опешила, а он полыхнул белой вспышкой и исчез. И что это было? Операция ещё и болезненная? Вот ведь гад! Тоже тот ещё садист, хоть и прикидывается добрячком! Я фыркнула и погрузилась в раздумья. Ничего хорошего мне будущее не предвещало…

На следующий день, с самого утра, Легендарный, как и обещал, забрал меня в какое-то странное подвальное помещение, похожее на склеп, прозекторскую и Кунсткамеру одновременно, причём с нами отправилась и Дина, которая пыталась меня подбодрить тем, что «после операции так хорошо становится — как никогда раньше! Надо просто потерпеть сам процесс». Мне это оптимизма не внушило, и я оказалась права — процедура была довольно болезненной, и когда Коса Смерти рассекла мне кожу в районе сердца, я почувствовала острую боль, словно под кожу загоняли иглы, или, скорее, там начинали прорастать кусты роз.

А потом мир погрузился во тьму, и я почувствовала острое удушье и безумную жажду жизни. Ни с чем несравнимую, такую, какой даже у меня никогда не было. И в голове звенел странный, будто потусторонний голос: «Живи. Обещай, что будешь жить за нас двоих». Но я не ответила — я просто словно послала тому существу всё своё желание жить, и оно ответило: «Тогда я помогу. И мы выживем». Жажда жизни стала вдруг безграничной, но она забирала в себя страхи, радость, все эмоции, наполняя меня чем-то чёрным… осознанием того, что я должна выжить любой ценой. А затем была вспышка, и темнота развеялась; вокруг были белые стены, люди в марлевых повязках и старых врачебных халатах, и всё, что я почувствовала — желание жить, безразличие и пренебрежение к этим существам, а также острое чувство удовлетворения — именно так, не радости, а удовлетворения. Словно знала, что так должно быть. Так и никак иначе.

А потом вдруг всё исчезло, и я почувствовала странный дискомфорт — появились воспоминания о том, как я выныриваю из темноты, ощущая удушье, вижу врачей и радуюсь тому, что жива. Но… это было неправильно. А в голове звучал голос Легендарного, который говорил: «Это фальшь, и ты это знаешь. Скоро твои воспоминания вернутся — во время второй операции».

Когда процедура закончилась, я потеряла сознание, а когда пришла в себя, почувствовала безмерную эйфорию. И она казалась мне знакомой — этот триумф, это ощущение того, что я жива, хотя должна быть мертва, и это чувство полёта… Вот только эти ощущения были чем-то знакомы, а чем-то и совершенно новы, и я окончательно запуталась. Меня отвязали от стола и, пока Гробовщик держал моё обмякшее, обессилившее тело, Динка накрыла металлический стол тёплым покрывалом, положила подушку и, когда меня водрузили обратно на эту конструкцию, накрыла моё царское величество пуховым одеялом. Я заснула и проспала, кажется, целую вечность, а когда проснулась, была полна энергии, бодра и весла, но чувство неправильности чего-то очень важного меня не покидало. Я помнила своё рождение, а это был нонсенс, но понимала, что воспоминания фальшивы, и хоть память говорила: «Это было», — да и чувства это подтверждали, интуиция кричала благим матом, призывая не верить фальшивке.

Я поднялась с прозекторского ложа и направилась исследовать катакомбы, которые вывели меня на первый этаж старинного особняка. Там обнаружились Динка с Гробовщиком, бухавшие чай на кухне, точнее, чаи гонял жнец, а моя подруга лепила пироги, но это уже были детали. Меня пригласили к столу, и Легендарный долго и упорно пытал меня расспросами об ощущениях и чувствах, из чего я сделала вывод, что он ещё и эксперимент на мне ставил, чтоб побольше данных о таких вот заменах Плёнки собрать.

На мой вопрос, помогли ему мои воспоминая или нет, жнец ответил уклончиво, заявив, что надо разбираться более детально, но Плёнку он изучил, заодно сделав её дубликат, и завтра вернёт оригинал на Родину. Я же поинтересовалась, почему он с самого начала не извлёк Плёнку, если уж те три причины для операции, что он мне вчера привёл, были правдой. Но на это был дан интересный ответ: «Я не был уверен в результатах операции, а ошибка в твоём случае могла привести к непоправимым последствиям — кармический баланс нарушился бы окончательно, окажись твоя душа привязана к мёртвому телу».

Динка озадаченно спросила, не ради ли изъятия моей Плёнки он ставил на ней эксперимент, и, что любопытно, жнецу этот вопрос крайне не понравился — он ответил, что делал это ради своего главного эксперимента, а затем засыпал Динку колкостями и подначками. Но она, что интересно, не велась и, противореча собственному диагнозу, только вздыхала, понимающе и почему-то благодарно глядя на жнеца.

Короче, мне их заморочек не понять, да и вообще, чужая душа — потёмки, а мне и на свету хорошо… Так что я не стала интересоваться причинами такого поведения и лишь уточнила, стал бы жнец искать подопытного, чтоб потом меня прооперировать, или нет, если бы Динка отказалась от эксперимента. И что самое обидное, мне ответили, что нет, на других смертных он бы пока такой опыт проводить не стал. Я подумала, что он Динку в грош не ставит, раз подверг такой опасности, а она почему-то разулыбалась и поблагодарила жнеца. Он тихо рассмеялся, а на мой вопрос, за что она его благодарит, Динка ответила: «За доверие». Вот и пойми их, право слово… Она что, жить не хочет? Наверное, нет. Но если мне такое положение вещей кажется странным, для готессы это — норма жизни, так что, как говорил жнец, на ситуацию можно с разных точек зрения смотреть, и она всегда будет казаться другой…