Болтая о том, что нам делать дальше, как спасти меня от смерти, а Лёшку — от надругательства, мы (а точнее, они) позавтракали и после этого все вместе (на этот раз точно все) решили слиться из хаты, чтоб не пересечься с Сатклиффом. Однако нам не повезло. Как только мы открыли входную дверь, аловолосый жнец выплыл из гостевой спальни и, увидев братца-черешенку (не только из-за волос, но и из-за цвета разгневанной моськи, напоминавшего сию ягодку), манерно возвестил:

— Ах, Лёшечка! Мы не виделись уже целую вечность! Скажи, я тебе снился?

Лёша не ответил — он просто захлопнул перед носом Сатклиффа дверь и быстро её запер.

— Не поможет, — хмыкнула я. — Они телепортировать умеют.

— Пофиг. Линяем! — скомандовал брателло, и мы всей гурьбой, напоминавшей стадо, ломанулись вниз.

— Держись ближе к Спирсу, — посоветовала я ему, топая по ступеням, как мамонт по леднику.

— Не дурак — сознаю, — напряжённо кивнул Лёшка, и я ему даже немного посочувствовала. Но лишь немного, потому как он в следующую секунду выдал: — А ты держись поближе к Гробби — вдруг он сумеет найти корень зла первым? Он ведь гений! А ты его рассмешишь и этим подкупишь — он неполадку вечной сделает.

— Только не к этому психу, — поморщилась я.

— Она лучше тоже к Спирсу прибьётся, — съязвила Динка, видевшая вчера моё явно куда более уважительное отношение к жнецу, чем к остальным.

— А что? Он мужчина видный! — хохотнула я.

— Только мёртвый, — внес свою копеечку братик-помидорка, явно жаждавший получить «по помидорке».

Вот за такими разговорами мы и вломились в нашу с Лёшкой квартиру, после чего он явно облегченно выдохнул, прижавшись спиной к двери, а я потащила Дину на кухню. Но стоило лишь нам расположиться за столом и поджечь газ под чайником, как раздался вопль моего братца:

— Уйди, нечистая!

— Обижаешь, я только что принял душ! — возмутился знакомый манерный голос.

Н-да. От судьбы не уйдёшь, от Сатклиффа — тем более. Мы с Динкой начхали на чай, вырубили газ на плите и помчали к этим обалдуям. Ворвавшись в комнату братца, я застыла на пороге от немого шока. Итак, по порядку. Комната у него готичная до жути: чёрные обои с красными розами, украшенные (хотя, скорее, «изуродованные») плакатами с какими-то странными символами, багровые шторы, такой же ковёр, кровать-полуторка с кованым изголовьем и чёрным покрывалом, тёмный пластиковый компьютерный стол и такой же шкаф, комод с оккультной ерундой, напоминающий алтарь, а люстра — вообще одно название, ибо плафон её выполнен в форме черепа. Я уже говорила, что у Алексея нет ни вкуса, ни логики? Мне не жалко, я повторюсь. И в центре всего этого великолепия, а точнее, безобразия, стоял мой братец, на котором пытался повиснуть аловолосый жнец, причём братик всеми силами этому сопротивлялся, но кулаки в ход пока не пускал, что любопытно — он ведь когда злится, запросто может любому в глаз зазвездить…

— Мы не помешали? — съехидничала я, а Лешка завопил:

— Инка! Оттащи от меня этого придурка!

— Я обижусь! — оскорбился Сатклифф.

— Сделай милость! — фыркнул брат.

— Я тебе так не нравлюсь? Но ведь мы похожи! — заявил жнец, а я мысленно захихикала. И он заметил. Ну, ожидаемо, что уж… — Этот дивный цвет волос, любовь к смерти и демонам, такие чудные атрибуты, как эта дивная люстра! Давай же окрасим тебя в алый!

— Забываетесь, гражданчик! — возмутилась я. Вот ещё, брата он моего убить вознамерился! Так я и отдала мою личную подушку для морального битья какому-то древнему малоадекватному трупаку! — Вам убивать нельзя!

— А я и не убью, — маньячным тоном ответил Сатклифф и расплылся в ухмылке акулы-садистки. Где там демонов носит?! Хотя… Стоп, истерика; вернись, логика.

— Значит, игры любите, господин Сатклифф? — протянула я. Грелль ведь далеко не идиот, судя по манге, но его слишком часто упрекали в неблагоразумности — может, стоит на это надавить?

— Ну, допустим, — поморщился он, явно не желая общаться с какой-то женщиной. У него это на морде лица прямо-таки аршинными буквами написано было.

— Тогда почему бы Вам не сыграть с моим братом? — Грелль явно заинтересовался, ибо перестал смотреть на меня, как на отходы жизнедеятельности лангуста, а я продолжила: — Если Вы сумеете добиться его любви — именно любви, платонической — до того, как отыщется аномалия, он с Вами согласится встречаться. Если нет — Вы не будете иметь права к нему прикоснуться. Насилием любви братца не достичь, равно как и домогательствами, а потому игра очень и очень сложная. Ну как?

— Инна! — возмутился Лёшка, а я фыркнула. Он дурак? Лучше бы подыграл мне!

— И чем эта игра лучше попытки сделать Лёшечку моим с применением силы? — озадачился Грелль, нахмурившись. Он отпустил Лёшика, подбоченился и явно пытался прикинуть, забавно будет сыграть по таким правилам или нет. Об этом, кстати, догадаться было не сложно, потому как мимика у Греллюшки очень живая и передает эмоции только в путь.

— Она поможет Вам научиться терпению, а терпение поможет завоевать Себастьянчика, — наступила я на любимую мозоль жнеца. — А ещё, если Вы покуситесь на честь Лёшки, я буду вынуждена обратиться за помощью к Вашему начальству. И последнее, но самое важное: эта игра — словно квест с элементами пошаговой стратегии. Вас, помнится, в Вашу бытность дворецким мадам Рэд обвиняли в глупости? Спирс вечно в том же попрекает? А тут — возможность доказать, что Вы умеете играть в логические игры и побеждать.

Сатклифф явно призадумался. Он стоял, уперев руки в боки и сверля взглядом алый ковёр, а на губах его играла напряжённая улыбка. Лёшка заметно нервничал и переминался с ноги на ногу за спиной жнеца, а мы с Диной как стояли в дверях, так и продолжали стоять. Наконец, Грелль маньячно рассмеялся и заявил:

— Идёт! Я в это сыграю! Но с одним условием!

— С каким? — нахмурился мой братик.

— Аванс! — пропел Сатклифф и, подмигнув, послал ему воздушный поцелуй.

— Какой? — ещё сильнее нахмурился Лёшка.

— Поцелуйчик. Скромненький. Ммм? — хитро прищурился Грелль.

Настало время Лёшке впасть в раздумья и трагизм. На лбу его залегла складка, размером с Аргунское ущелье, а губы превратились в едва различимую полосочку, причём глаза были полны вселенской тоски и жалоб на несправедливость бытия. Но, несмотря на все свои сомнения и душевные терзания, он явно пришёл к выводу, что лучше один поцелуй, чем пожизненное домогательство, а потому заявил таким тоном, что вышибала в казино бы испугался:

— Один поцелуй невинный, и после этого ты меня не лапаешь, ясно?!

— Согласен, — ухмыльнулся Сатклифф, и мы с Динкой подавили ехидные улыбочки. Кстати, если у кого возник вопрос: «А почему Дина не против?» — задам встречный: «А почему она должна быть против?» Ведь они с Лёшкой именно друзья и никогда не встречались. Так что вывод напрашивается сам собой.

А тем временем Грелль захлопал в ладоши и со счастливым выражением лица повис на шее моего братца, с таким отвращением на него взиравшего, словно целовать собрался таракана.

— Ушли бы хоть, — раздраженно бросил он нам с Динкой.

— Не-а, мне любопытно, — ухмыльнулась я. — Или ты решил перевести поцелуй в нечто большее?

— Я не против! — пропел Сатклифф.

— Оставайтесь, — сдался Лёшка, опасаясь открывшихся перспектив.

Жнец явно опечалился, а мой несчастный брат (без сарказма говорю), преодолев отвращение и вспомнив свою бытность би, прижался губами к губам красноволосого мужчины, любящего делать вид, что он женщина. Сатклифф не стал терять время: обхватив шею моего братца передними конечностями, он явно захватил того в плен и отпускать не собирался, Лёшка же как стоял с опущенными руками, так и остался стоять, и только кулаки сжал от бессильной ярости, да глаза закрыл, чтоб господина озабоченного жнеца не видеть. Наконец, он сумел-таки вырваться и, тут же отпихнув Сатклиффа, начал вытирать губы, а тот оскорбился:

— Я так не играю! Что за неуважение?

— Заключили договор? — прекращая процедуру стерилизации собственных губ, спросил Лёшка.