— Мы еще встретимся, Нори. Просто нужно уметь быть терпеливым. А пока я буду помнить твои слова и буду жить за нас обоих. Потому что я больше не боюсь темноты. Она ведь просто прячет свет. А значит, когда-нибудь я его найду. И мы снова встретимся. Просто помни о самой главной фразе на латыни, которую ты сказала той кошке в день нашего знакомства. Я в нее верю. А ты?
Парень медленно пошел к лестнице, прижимая к груди толстый фолиант в кожаном переплете. Холодный ветер играл русыми волосами, пробираясь под тонкую рубашку, и парень поёжился. Ускорив шаг, он распахнул железную дверь и, обернувшись, улыбнулся небу. А небо улыбнулось в ответ — яркими лучами холодного ноябрьского солнца, которое на миг стало удивительно теплым. Фуута подумал, что рейтинги и впрямь очень важны, потому как не составь он сейчас этот список, его жизнь так и осталась бы монотонно черной, ведь он не хотел вспоминать мгновения счастья: это было слишком больно. А вот теперь вспомнил. И понял то, чего не мог понять за два месяца одиночества и попыток убежать от себя.
Хранитель Вечности кивнул солнцу, не прощаясь, но обещая никогда не сдаваться. Порыв ветла ласково коснулся его щеки. Фуута улыбнулся вновь. И уходя в темноту подъезда, он отчетливо произнес одну фразу. Фразу, что венчала главный рейтинг его жизни нулевой строкой. А ведь ноль — это дорога в бесконечность…
«Кончается жизнь, но не любовь».
========== Последний день (Рёхей) ==========
Комментарий к Последний день (Рёхей)
В жанрах обозначилась «фантастика», потому как писался этот рассказ в подарок замечательному человеку, любящему этот жанр. Прошу прощения у тех, кому не нравится тема апокалипсиса.
С мерным тихим стуком разбивались о темный асфальт мутные дождевые капли. С громким воем рассекали ночное небо лучи прожекторов, подающих сигнал бедствия. Тысячи пар ног скользили по сырой земле. Воздух пропах озоном, паникой и обреченностью. Где-то в горах сходили лавины, где-то в лесах оползни разрушали экосистему, где-то в океанах цунами надвигались на сушу, но людям до этого не было дела, как не было им дела до проснувшихся вулканов, землетрясений, наводнений и аномальной жары. Потому что эта ночь обещала стать последней ночью третьей планеты Солнечной системы.
Пронзительный вой сигнала оповещения перекрывался надрывным голосом, записанным на электронный носитель, — кто-то неизвестный полным паники, но всё же четким голосом призывал людей прятаться в бомбоубежищах, специальных аварийных бункерах и просто подвалах. И люди мчались, не разбирая дороги, сминая друг друга и растаптывая тех, кому не посчастливилось упасть. Паника правила смертными, осознавшими вдруг, что они не цари природы, способные повелевать ею. Ведь к Земле на огромной скорости приближался гигантский астероид, столкновение с которым грозило полным вымиранием человечества. До последнего люди верили, что беда обойдет их стороной, до последнего строили грандиозные планы по уничтожению астероида, до последнего ждали чуда. Но чуда не случилось: уничтожить астероид, изменить его траекторию или хоть сколь-нибудь уменьшить его объем не удалось. Всего три часа назад, на закате, об этом объявили по всем каналам массовой информации. И паника, захлестнувшая человечество на словах: «Катастрофа неизбежна», — стала финалом человеческого самомнения. Всё возвращается на круги своя, из праха мы вышли, к праху вернемся. Но как же тяжело признавать поражение, если не верил в него до самого конца!..
Ужас окутал мир. Люди бежали к бомбоубежищам и специально возведенным на случай провала космической операции подземным бункерам, но мест не хватало, и толпы народу, нахлынув на запертые стальные двери, отступали, ринувшись к следующим. И история повторялась, а от толпы отсеивались осколки обезумевшего монолита: кто-то оставался у дверей, барабанить в них и просить о помощи, кто-то пытался спрятаться хотя бы в подвалах жилых домов, а кто-то, пустым взглядом глядя в небо, брел в никуда. Улицы Токио, как и улицы всех городов мира, затопила людская лавина, не замечавшая дождя, обрушившегося на нее ледяным покрывалом. Огни города, прежде величественные и притягательные, казались жалкими и беспомощными под мощнейшими лучами прожекторов аварийного сигнала. А монотонный голос, звучавший из сотен репродукторов, призывал людей прятаться в убежищах, в которых уже не было места. «Сильные мира сего» заняли места в бункерах, те, кто первыми кинулись на улицу после оповещения о надвигающейся катастрофе, скрылись в бомбоубежищах, а остальные могли лишь бегать под дождем, не замечая, как холодные капли на щеках смешиваются с горячими, солеными, полными отчаянной безысходности. Только дождю не было до них дела.
На пустынной улице окраины Токио стояли двое. Высокий японец лет двадцати с темными от дождя, некогда пепельными короткими волосами держал за руку худощавую брюнетку примерно его возраста, смотревшую на небо сквозь полуопущенные ресницы. Желтые глаза парня наполняла безысходность, смешанная с чувством вины, а девушка почему-то улыбалась.
— Знаешь, Рёхей-сан, я жалею только об одном. Что мы так поздно встретились.
Голос девушки, в отличие от голоса, записанного на цифровой носитель и долетавшего даже до окраин, не дрожал. Он был на удивление спокоен, словно она стояла не под последним ливнем, знаменующим гибель человечества, а под летним грибным дождем.
— А я жалею, что так поздно добрался до Токио. Если бы я выехал из Намимори хоть на пару часов раньше…
— История не терпит сослагательного наклонения, — перебили его. — Ты помогал друзьям. Остается надеяться, что у них будет шанс спастись.
— Мы до последнего пытались что-то придумать, найти какой-то выход… Тсуна до самого конца не верил, что астероид не уничтожить, но мы всё равно помогали заполнять убежища продуктами. А когда заполнили, я кинулся сюда, но оказалось, что уже поздно…
— Не согласна. Мы ведь встретились. А это немало. Да и потом, ты же знаешь, я не верю в чудеса. И никогда не верила.
Парень вздохнул и потянул девушку вперед. Звук шагов, взметавших брызги, не был слышен, как и шум дождя, а сирены монотонным похоронным плачем провожали человечество в последний путь, словно плакальщицы на могилах — фальшиво, безучастно, наигранно-трагично.
— Знаешь, я тебе до сих пор порой поражаюсь, — прервал молчание парень. — Ты из семьи потомственных самураев, я в курсе, но твой фатализм экстремально силен! «Если мне суждено выжить, я выживу, если суждено умереть, приму смерть с честью», — так твой отец повторял, а ты следом за ним. Но неужели тебе совсем всё равно? Ты когда на прошлой неделе попала в больницу с менингитом, вообще заявила, что нечего горевать, если тебя не станет. Разве так можно?
— Рёхей-сан, на что ты злишься больше, на мой фатализм или на то, что мое нежелание делать тебя несчастным чаще всего выражается в излишне резкой форме?
Блондин фыркнул и улыбнулся. В желтых глазах промелькнула искорка тепла, а широкая мозолистая ладонь несильно сжалась. Одна улица сменяла другую, и люди, неспешно шествовавшие по заполненному безумием и паникой городу, казались даже большей нелепицей, нежели призывы скрыться в давно переполненных убежищах. Впрочем, в бункерах место наверняка еще оставалось, или его можно было расчистить, подняв на поверхность золото и коллекции антиквариата тех, кто в них укрылся, но на такие жертвы они были не готовы.
— Томоко, почему ты ждала меня в больнице до последнего? — стараясь скрыть раздражение на самого себя, всё же сквозившее в голосе, спросил Рёхей. — Я ведь еще когда выезжал, позвонил тебе и сказал, что буду мчаться в Токио так быстро, как смогу, но просил идти в убежище, если не успею до объявления эвакуации. Почему не послушалась? Зачем ждала?..
— Рёхей-сан, не ставь под сомнение мою гордость и честь, — в голосе девушки на секунду зазвенел метал, но в следующий миг она улыбнулась и, несильно сжав ладонь парня, добавила: — Ты бы пошел прятаться, зная, что я еду к тебе, но могу не успеть до закрытия бункеров?
