— Вперед, попробуй.

— Уже.

Грохот за стеной, крики о том, что ничего не найдено и надо переходить в следующий отсек лаборатории. Ругань, сочащаяся из-под закрытой белой двери. И игра в противостояние, когда первый, кто отведет взгляд, проиграет — ведь и палач, и жертва знают, каков будет финал, но он не столь важен. Куда важнее быть сильнее своего оппонента. Нет, не врага. Именно оппонента. Почему? Просто потому, что она не может его ненавидеть…

— Ладно, пожалуй, расскажу. Всё равно нечего делать. А слушать, как громят мою лабораторию, мне не интересно. Но, может, заварим чай? Как в былые времена.

— Времена изменились. Эволюционировали. Так что не шевелись.

— Боишься, что я распылю на тебя химикат?

— Нет. Я всё равно выстрелю первым. К тому же, я знаю, что вам запрещено было выносить образец из главного помещения лаборатории.

— О, так у нас был крот? Девятый Вонгола постарался! Вот только знаешь… правила существуют, чтобы их нарушать.

— Ты всегда их соблюдала, что изменилось?

— Не знаю… Может быть, я?

Легкое удивление в мужском голосе, находящееся на грани безразличия, становится сильнее. На одну тысячную процента, но это всё же эволюция. А вот голос женщины деградирует. Потому что в нем отчетливо слышен лишь сарказм, переходящий в иронию, самоиронию и язвительность. Она не хочет вспоминать прошлое и потому закрывается щитом из едкой ненависти с шипами из острых интонаций и слов. Но зато теперь он точно знает, что это и есть ее слабость. Вот только прав ли он?..

— Ты? Не думаю. Ты всё та же, но твоя жизненная позиция изменилась. Что стало с девушкой, мечтавшей изучать генетику на благо людей? Почему ты решила обратить ее против человечества? Что сделала семья Инганнаморте?

— Семья? Сделала? Да ничего. А безразличие порой куда хуже поступков, не находишь?

— Конкретнее.

— Ладно, если уж всё равно больше себя занять нечем, расскажу. Вот только не начинай потом меня затыкать.

— Посмотрим по времени: на длительные изложения автобиографий его у меня нет.

— О, я не собираюсь разводить ненужной воды, не беспокойся. Ты же знаешь, я ценю точность и краткость повествования.

— Несомненно.

— Прекрасно, тогда я начинаю. Итак, вот тебе хронология событий от начала и до конца. Рождение, пять лет жизни в семье генетиков, мечтавших о захвате мира и уничтожении тех, кто не принимает новый строй, а также наблюдение за бесплодными попытками найти инвестиции. Добавь дружбу с соседским мальчиком, моим ровесником, который так же, как и я, не хотел перенимать дело своей семьи. В связи с умственными способностями «выше среднего» — отказ прочих детей общаться с этими двумя, плюс добавь к завышенному IQ также жестокость и неприятие ошибок со стороны знакомых. Далее смерть твоего отца и предложение семьи Инганнаморте моим родителям. Начало работы в сфере интересующих их разработок, которые должны были быть направлены на благие цели, однако для улучшения жизни лишь семьи Инганнаморте. Ты хотел отомстить за отца, Реборн, я — изменить своих родителей, потому мы оба окунулись в мир, который не хотели делать своим. Мы впервые предали свои принципы, и это была первая ступень нашей эволюции. До пятнадцати лет всё было тихо и не предвещало изменений. Ты учился убивать, я — менять генетический код, но в целом мы были почти такими, как в детстве. Почти, но не совсем — механизм мутации был запущен. Именно мутации, Реборн. Разница существенна.

— И что же стало катализатором резкого скачка эволюции?

Скучающий тон и внимательный взгляд. Ему ведь надо разговорить ее, надо понять, как изменилось ее мировоззрение и куда она могла спрятать образец. И он выяснит, он точно это выяснит. А вот она… Она не привыкла сдаваться, так почему же она всё это говорит?..

— Смерть.

— Разве твоих родителей убили?

— Нет, Реборн. Зачем так тривиально мыслить? Убили меня.

И снова тишина, а где-то за стеной переворачивают очередной шкаф вверх дном. Вот только это ничего не даст, как не даст ничего и затянувшееся молчание. Потому что убийца давно понял: женщина перед ним мертва. Не физически — душой. Вот только о причинах этого он может лишь гадать, а ему всё же нужен точный ответ. Но сочувствовать он ей не собирается, как не собирается и притворяться сочувствующим. Ведь ему это не свойственно в принципе, ведь для него люди давным-давно стали объектами жестокой игры под названием «естественный отбор», ведь жалость унижает, а он ее всё же когда-то уважал…

— Конкретнее. У нас нет времени играть в загадки.

— А-ха-ха, ты сказал «у нас»? Это смешно! Никакого «нас» нет и никогда не было!

Тогда почему он замечает, как в ее глазах вдруг проскальзывает боль?..

— Не было. Мы лишь друзья детства. А оно осталось в прошлом. Но ты отвлеклась от темы, быстрее. Ты ведь не любишь «разводить ненужную воду». Как и я.

— Ладно. Когда мне было пятнадцать, мы переехали в этот город, потому как моих родителей повысили по служебной лестнице. Они погрузились в создание новых теорий, а семья Инганнаморте выдвинула условие: результат должен был появиться через год, так как он был срочно нужен тем, чья фамилия происходит от слов «обманувший смерть». Они ведь хотели добиться улучшения строения тела, повышения его жизнестойкости, но так как денег было мало, а исследования могли провалиться, срок для получения результатов был дан небольшой. Если бы обнадеживающих данных за это время не появилось, родителей лишили бы финансирования. Им нужен был подопытный образец для проведения экспериментов на людях, потому что на животных их разработки не действовали, но глава семьи запретил проводить опыты на представителях вида Homo sapiens до тех пор, пока не появятся результаты на крысах. Потому что это слишком дорогостоящие эксперименты, а семья Инганнаморте не самая богатая. Тогда родители решили, что надо использовать доступные образцы. Меня посылали находить бездомных детей и приводить их к нам в лабораторию якобы для того, чтобы дать им возможность поесть и принять душ. Я верила родителям, но вскоре начала замечать, что некоторые из детей — те, которые были наиболее сильны физически — начали меняться. Мои родители ставили опыты на тех, кому я пыталась помочь, они отбирали самых стойких и делали им инъекции своих препаратов. Я этого не знала, но начала подозревать. А когда увидела, как они делают укол семилетнему мальчику, я решила их остановить. Как результат, я сама попала на исследовательский стол.

Губы убийцы всё так же изогнуты в усмешке, а глаза полны безразличия, но почему-то палец, лежащий на курке, вдруг несильно на него надавил. На миллиметр сместилась полоска черного металла, на миллиметр пошатнулась уверенность киллера в том, что он не должен сочувствовать жертве. А вот она абсолютно спокойна. Скучающим тоном она рассказывает историю своей жизни, словно зачитывает сотую страницу энциклопедии домоводства — нудную и абсолютно для нее бесполезную. Ей откровенно наплевать на то, что с ней произошло. И лишь один факт вызывает неприятие, злость и ненависть. Предательство тех, чья кровь наполняет ее жилы, чей ген определяет ее бытие…

— Значит, родители ставили на тебе опыты?

— Именно. Не знаю, чего уж они там конкретно хотели достичь, но у них ничего не вышло. Я изменилась лишь в одном — стала куда более жестокой. А еще они добились того, что мой болевой порог стал и впрямь невероятно высок. Потому пытки мне не страшны.

— И в чем же заключалась тогда «мутация»? Ты начала презирать родителей и решила добиться результата в других исследованиях, тем самым доказав им, как они были не правы? Не верю, ты должна была им отомстить. Ты всегда считала, что месть ради мести бесполезна, и необходима она лишь в случае, когда надо предостеречь других людей от той же ошибки, что совершил враг. А это именно тот случай.

— В точку. И я отомстила. Знаешь, целый год я прожила в подвале, не видя настоящего света. Неба. И тогда я поняла, что оно мне уже не нужно. Я не хотела увидеть небо, когда через год пришел представитель семьи Инганнаморте и сказал, что мои родители уволены. Тогда я хотела иного. Я хотела заставить людей понять, что значит быть рабом своего раба. И потому, сидя в подвале, я мысленно строила ряды из формул и нашла направление, в котором следовало работать. И когда пришел тот человек, я представила ему на суд свои изыскания. Ведь родители изначально собирались продемонстрировать ему, чего добились опытами на мне — повышение болевого порога. И они продемонстрировали.