Она не может не оставить последнее слово за собой…
— Ясен фиг, — абсолютно искренне фыркнула я, и мы с сестрой ударили ладонью о ладонь друг друга. Обменявшись ехидными ухмылками, мы пожелали друг другу сладких снов и прочей чепухи, и я утекла к себе: время было как раз «отбойное» — ровно десять вечера. Правда, перед тем, как отправиться на покой, я написала Бьякурану записочку следующего содержания: «Завтра я еду в город, если хотите, можете поехать со мной», — и лишь сунув ее ему под дверь, почапала-таки в душ.
====== 20) Мама, роди меня обратно! ======
«Гнев может быть безрассуден и слеп; раздражение бывает неоправданным; негодование же всегда внутренне обосновано так или иначе». (Виктор Гюго)
С утреца мы с Рёхеем как обычно наладили быт коровок, кроликов и барбосов, и боксер урулил к другим свершениям в виде тренировок. Я же встретилась возле мисок барбосов с Ямамото, который уже привык к такому распорядку дня, и пошлепала готовить завтрак сонным, вялым (за исключением всё того же экстремального помощника меня счастливой) и явно пребывающим в стране дум мафиози, а также всем остальным — как всегда готовым к труду и обороне и не обремененным проблемами мировых масштабов. Сварганив на завтрак чуррос, то бишь «колбаски» из несладкого заварного теста, зажаренные «во фритюре» (спасибо рецептам, добытым нашим снеговичком), я вспомнила о птичконосце, принципиально жующем только блюда японской кухни, и сваяла ему японские жареные лепешки в сахаре и немного сладких онигири. Он вообще ест не очень много, что странно, учитывая его рост под два метра. Так и хочется съязвить: «Дядь, достань воробушка», — или, в его случае, канарейку…
Когда всё было готово, начал прискребаться народ, и я объявила:
— Граждане! Воздушная тревога! Кому надо в город, давайте с нами. Едем я, Ямамото-сан и Бьякуран, скорее всего. Кто с нами?
— Я, конечно, — подал голос Дино, усаживаясь на свое законное место рядом с Такеши.
— Плюс один, — хмыкнула я и показала итальянцу знак «победа». Он кивнул и улыбнулся, а к нам поспешил присоединиться вышеозначенный Джессо.
— Это хорошо, что ты собралась ехать так скоро, — заявил он, умостыриваясь на стульчик между Франом, сидевшим слева от Ленки, и Рёхеем. — Конечно, я с вами.
— Угу, — кивнула я. Кто бы сомневался…
— Я тоже поеду, мне нужно кое-что купить в аптеке, — жизнерадостно сообщил боксер. — Только я на велосипеде!
— Сасагава-сан, ты что, шутишь? — возмутилась я. О да, мы с боксером уже давно перешли на «ты»: труд если и не облагораживает, то сближает точно. — Ты уже неделю пашешь на ферме, как проклятый, а на лошадь взгромождаться отказываешься!
— Что поделать? — усмехнулся он. — Я не наездник. Мне проще самому педали покрутить. Это еще и тренировка. А руководить живым существом… Это не ко мне.
— Ну, как знаешь, — пожала плечами я, подумав, что «тренировка» — это просто его вечная отговорка.
— Катя-сан, прости, но я не поеду, — расстроенно заявил Тсуна. Гокудера согласно кивнул. Ути, Боже мой, как же он не хочет меня к боссу подпускать… Начинаю задумываться: а не правы ли были яойщицы на его счет… Хотя я не яойщица и жанр этот не очень люблю, особенно по отношению к аниме «Учитель-мафиози Реборн», хотя поле деятельности для яойщиц там просто необъятно… Ну а уж учитывая, что теперь все эти мужики (пардон, из песни слова не выкинешь) стали реальными, я вообще про яой с их участием даже думать не могу. Но вот Гокудера… Кхм, так о чем бишь я?
Ехидно поглядывая на дымовую завесу нашей хаты, я ответила-таки Тсуне:
— Спокойствие, Савада-сан. Мы и сами справимся, а у тебя трудовые будни. Ты у нас теперь человек рабочий, не только босс, но и трудяга «в поле», так что не волнуйся.
Тсуна озадачился, а затем улыбнулся и кивнул, явно довольный ситуацией. Что, сбывается мечта твоя, Джудайме, о том, чтобы хоть немного побыть «не боссом»? Нет, я не язвлю — я ехидничаю. Не хотел же он становиться этим самым Джудайме, а тут прямо-таки отпуск… Так почему бы не порадовать его, напомнив ненавязчиво о сем факте?
— Я поеду, — ни с того ни с сего раздался голос из дверей. Ой, мама, роди меня обратно… Только не оно…
Маня поперхнулась чаем, а я обернулась на сей глас (далеко не богов) и хмуро протянула:
— Вы ж у нас человек, — чуть не ляпнула «ананас», хорошо, вовремя сдержалась, ага… — самостоятельный, на фига Вам ехать с нами?
— А ты против? — вскинул бровь этот самый «самостоятельный ананас» и таинственно усмехнулся. Сказала бы я: «Да», — а, вернее, проорала воплем банши ака Скуало, но нельзя. Я вежливая…
— Да как хотите, — фыркнула я, а Мукуро, ухмыльнувшись, просочился на кухню, выудил из нашего необъятного рефрижератора три яйца и докторскую колбасу и начал жарить яичницу. Ути, Боже мой, какие мы самостоятельные! Но, учитывая, что раньше он с нами не завтракал (за редким исключением) рискну предположить, что он сюда приперся только для того, чтобы насыпать мне соль на рану. Вернее, чтобы напроситься к нам в компашку. Вот паразит…
— Мукуро-сан, ты будешь с ними всё время поездки? — вдруг подал голос резко ставший серьезным Тсуна. Чегой-то он? За меня волнуется?
— Это имеет значение? — вопросом на вопрос ответствовал Ананасный кок, переворачивавший яичницу. Бяка, убил «глазунью»…
— Да, — сказал, как отрезал, Савада, а в глазах его появился тот самый, решительный огонек (нет, не Пламени Предсмертной Воли — оно у него, аки звезда, во лбу зажигается, а огонь защиты и помощи друзьям).
— Я еще не решил, — усмехнулся Ананасище, вытекая с линии атаки. Вот ведь гад! Но гад хитрый, тут уж не поспоришь. И ответ вроде как дал — не прикопаешься, и не ответил ничего — о его планах так никому и не известно. Тоже мне, ритор…
Тсуна нахмурился и посмотрел на Ямамото, на что тот коротко кивнул. Н-да. «Без слов понимаем друг друга»… Простите, вспомнилось. Я тяжко вздохнула и перевела взгляд на Машу, уничтожавшую завтрак с таким видом, словно он был виноват во всех смертных грехах и появлении в нашей жизни хамского Дикобраза. Прости, Мань, но моя выпечка тут ни при чем, а тебе вредно злиться. Это всем вредно. Разозлить Мукуро, что ли?..
— Маш, сегодня займётесь тем, о чем я тебе вчера рассказала? — решила я отвлечь сестру от маньячного изничтожения выпечки и попытки убить взглядом Тритона, куда-то заныкавшего свое трехзубчатое орудие промысла.
— Ммм? — промычала Маруся, отрываясь от прожигания пылким взором спины Фея и переводя его на меня. А мне что-то как-то и не страшно: некоторые из этих гавриков и пострашнее зыркают…
— Ну, поговоришь с работниками фермы? — пояснила я, непрозрачно намекая на то, что я вчера далеко не всех опросила на тему: «Не видели ли вы лазутчика, а если видели, почему поганой метлой не вымели?»
— Угу, — кивнула Манька, возвращаясь к чуррос и созерцанию ничуть не занимательной картины под названием «Приготовление яичницы в исполнении гениального иллюзиониста». Печалька — он ее жарит так же, как и простые смертные, так что ничего ошизенно увлекательного в сем зрелище не обнаружить. Разве что самого иллюзиониста, ежели ты любитель предателей: всё-таки он очень даже симпатичный, и это бесит еще сильнее. Хотя меня в нем вообще всё бесит…
Кстати, этот самый иллюзионист, дожарив яичницу, уселся между Франом и Бьякураном, на место, которое, похоже, стало его законным после того, как Франя начал подсаживаться ближе к Ленусику. Умостырившись, Фей начал жевать плод своей деятельности с таким видом, словно он подвиг совершил, а теперь на лаврах почивает. Неужто готовка — это так сложно? А я вот готовить люблю…
— Какая интересная собралась компания, — улыбнулся снежный барс нашей коммуналки.
— И не поспоришь, — тяжко вздохнула я. Начинаю самой себе Ленусика напоминать…
— Да ладно, — улыбнулся Ямамото. Вот уж кому точно море по колено. — Всё будет нормально.
— «Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной», — продекламировала я, косясь на Ямамотыча, как на оленя, только что из тундры в город выползшего.
