Наконец, пытка была завершена, и я стала обладателем шва под губой. Печалька, ну и ладно: шрамы украшают мужчин. А женщин? Вряд ли, но мне как-то всё равно, главное, чтоб зажило и заражения не было… Я распахнула глаза и увидела, что уголки губ Главы Дисциплинарного Комитета чуть приподняты, прямо как тогда, когда он чесал пузо нашему коромыслу по кличке «Гин». С чего бы?
— Почему Вы улыбаетесь? — ошалело вопросила я, глядя Его Дисциплинарному Сиятельству во светлы… а, пардон, в темны очи. Улыбка с его губ тут же слетела, и на ее место вернулось обычное ледяное выражение лица. Катька, кто тебя за язык тянул, а, тупое ж ты травоядное? Хотя травоядные — звери добрые, я вот лошадей люблю, а они не хищники ну вот ни капли…
— Ты фырчала, — всё же одарило меня ответом Сиятельство с мрачным фейсом, размундиривая пластырь. — Как Ролл.
— А я думала он говорит: «Киии», — опешила я. Нет, правда! Он ведь в манге всегда говорил: «Киии», — а не фырчал. Впрочем, как нарисовать фырчание или описать его звуком? «Фррр»? Ну, такого там точно не было.
— Он фырчит, — усмехнулся Дисциплинарный маньяк, прилепяшивая к моему свеженькому шраму марлю путем приклеивания ее лейкопластырем к травмированной части моей харизмы. Причем аккуратно, надо сказать, прилепяшивая…
— А теперь ты мне ответишь, — вернулся он на свою лыжню. Слышь, пан-спортсмен, дай проехать, не видишь — очередь? Сверни в «другую колею»!
— Не-а, — хмыкнула я, и меня снова поймали за подбородок, а черные, полные ледяной злобы глаза оказались совсем рядом с моими. Ой, что-то мне опять как-то страшно…
— Тогда я озвучу версию, ты же ответишь «да» или «нет», глядя мне в глаза, — процедил он, но я промолчала. Было жутко страшно, жутко больно, да и просто жутко, но я держалась…
— Ты ненавидишь эту иллюзию за то, что он выиграл бой со мной бесчестно? — выдал Хибари-сан, и я стойко подавила желание отвернуться, чтобы не сдать себя с потрохами. Вот только всё равно сдала: он хмыкнул и отпустил меня, вставая и направляясь к выходу.
— Можешь не отвечать, я всё понял, — заявил он и свалил куда подальше.
Я шокировано замерла и сидела еще минут пять, тупо пялясь в стенку. Он что, подумал, что я только из-за того боя злюсь, что ли? Это ведь не единственная причина: я просто ненавижу предателей и людей без чести и совести. Что он там себе напридумывал? Что я в него втюхалась, как пятиклассница в учителя физкультуры с бицепсами, как у Шварцнеггера в полном расцвете сил?! Так это не так, он мой любимый персонаж… был, до того момента, как садизм свой в реальности проявил, но «не любовь», как говорится. Как вообще можно влюбиться в анимешку? Он головой не ударялся? Впрочем, меня ответ на сей вопрос не спасет. Что ж делать-то? Кошмааар. А еще кошмарнее то, что, кажись, Фей со взрывом макаронной фабрики на чайнике подумал то же самое, что и укуренный в хлам птичколюб-нарцисс. А может, Ананас всё-таки всё адекватно воспринял, а не через призму излишней самонадеянности и неадекватности, как его враг? Буду надеяться именно на это. Надежда умирает последней, как говорится!
Я откинулась на спину и, вновь нагрузив матрасик собственной тушкой, шумно выдохнула через нос. Что, и правда на ежа похоже, что ли?.. И о чем я думаю?! Мне надо придумать план того, как выбить дурь из головы комитетчика! Как говорится: «У Вас есть план, мистер Фикс? — Конечно, где закинемся?» Вот только у меня плана не было, и я, промучившись минут десять, поняла, что это бесполезно, и титаническим усилием воли вновь подняла себя с постельки, мягонькой, тепленькой, уютненькой и абсолютно не мечтающей меня в котлету превратить. Обидно, что не все в этом доме столь пацифистичны, сколь моя «Примирительница»… Это я Брэдбери вспоминаю, а не свихнулась, не волнуйтесь. Хотя могла бы…
Собрав весь хлам, натащеный Главой Дисциплинарного Комитета, не любящим уборку, я поскреблась в ванную — выкидывать в помойку все отходы жизнедеятельности и плоды губоприкусывания, жаль, опять же, что нельзя было швырнуть их в окно на одну прическу кисти Ван-Гога… Но мечты — мечтами, а жизнь — боль, как говорится, так что я избавилась от мусора без применения крайних средств в виде окна и пошлепала вниз — убирать всю хирургическую (и не очень) медицинскую атрибутику в аптечку. Заныкав всё, что надо было заныкать, в шкафчик с красным крестом и вернув крохотное зеркальце на Родину, предварительно разглядев в нем свеженький аккуратный шовчик на своей губе и вернув пластырь на законное место, я пошуршала наверх, снова чувствуя себя Высоцким и считая лестницу — Эльбрусом. На верхней ступеньке я от усталости уже валилась с ног, но меня ожидал новый пинок судьбы в виде змеиного шипения, пардон, смеха гражданина королевских кровей. Как там говорилось? «Бей белых, пока не покраснеют»?.. Может, и правда этой царской морде давно пора в глаз дать? Жаль, у меня не получится…
— Принцесса обзавелась шрамом? — выдал Бэл-сама, ехидно усмехаясь. «А не пойти ли вашей царственной заднице туда, откуда она родом, туда, чье имя совпадает с ее собственным, туда, откуда ноги растут, если уж совсем конкретно?!» — язвительно подумала я, но промолчала и лишь фыркнула. Точно ёжик, блин…
— Принцесса игнорирует Принца? — маньячно улыбнулся Бельфегорище.
О, а это идея!
— Что же Принцесса молчит? — вопросил Бэл, начиная поигрывать стилетом. Всё, хватит, меня сегодня слишком много пугали, уже не поможет — пуганая!
Я зарулила к себе, нагло игноря королевскую пиявку, шлепавшую за мной по пятам до самой двери, и спряталась у себя в комнате. Правда, дверь тут же распахнулась, и в мою хатку вновь наглым образом вторглись. Вот нахалы, устроили проходной двор, понимаешь ли!
— Занято! — выдала я первое, что пришло в голову. «Не в вокзальном объекте „эМ-Жо” ведь!» — ехидно пнула я саму себя.
— Ши-ши-ши, это не важно, — зашипел герр Фегор, и я закатила глаза.
— Я не буду сегодня учиться! — чуть ли не простонала я. — Оставьте вы меня все уже в покое, а! Дайте помереть спокойно!
— Последнее легко устроить, — усмехнулся Принц и приставил стилет к моему горлу. Опять двадцать пять… Что ж им всем моя бренная тушка покоя не дает, а? Идите вон мешок Манькин пытать, инквизиторы долбаные! — Принц сжалится и сегодня урока не будет, но он прощает Принцессу в последний раз.
«Последняя у попа жена», — мысленно усмехнулась я, но снова промолчала.
— Принцесса поняла, что должна завтра прийти?
Ответить: «Поняла» или «Там посмотрим»? Уж больно хочется съязвить… Но вот еще одну рану, только более широкую и глубокую, зашивать неохота.
— Угу, — кивнула я, подумав, что это уже скорее сова, а не ёж.
— Вот и правильно, — усмехнулся енот-маньяк, убрал стилет и свалил во мглу ночную, вернее, во мглу коридора, в котором народу лень было зажечь лампочку. Экономят, что ли?.. Я облегченно вздохнула и буквально рухнула на кровать, позволив себе наконец расслабиться. Апатия накрыла с головой, и я сама не заметила, как уснула.
Сны мне снились абсолютно бредовые: я, с дымившейся цыбулькой в зубах, скакала на тигре за бежавшим в костюме папуаса (то бишь в соломенной набедренной повязке), измазанным сажей Рокудо Мукуро, и метала в него стилеты, фырча, как ёжик. Он же орал после каждого попадания жаргонные ругательства, и заявлял, что «всё тлен», а «жизнь-боль»… Интересно, что бы о моем подсознании Фрейд сказал, услышав подобное описание? А хотя нет, лучше не знать: остатки психики жалко.
Проснулась я от звонка будильника и подумала, что такой бредовый бред мой укуренный мозг выдает впервые, а по будильнику я последний раз вставала сто лет назад. Банные процедуры принесли относительное умиротворение, и только боль в губе дико раздражала, но это было терпимо, и я, совершив утренний моцион во имя окончательного успокоения, пошлепала доить коров. Рёхей, как оказалось, уже спионерил из коровника ведро, и я начала убирать отходы жизнедеятельности мычащих кумушек, а затем, притащив воды из колонки, приступила, собственно, к дойке. Боксер прибегал дважды — поил коровушек, а затем умчался за кормом для оных, получив ценные указания на тему «где картошку найти». Когда я закончила с дойкой, Сасагава притаранил мешок картохи и улетел с маньячно-счастливым блеском в глазах и вилами наперевес за сеном. Кажись, он нашел себя… Что ж, рада за него и за себя, о да, я эгоистка. Но раз он и впрямь рад помочь, пусть помогает, не буду же я отказываться? И мне хорошо, и ему не плохо… Мы покормили коров, и Рёхей тиснул два бидона из четырех, а я подхватила оставшиеся, но он заявил:
