Огромные комья земли, вырванные с поля и оставившие в нем глубочайшие воронки, зиявшие, словно открытые ножевые раны, будто снаряды летали в воздухе, пытаясь задеть мафиози, хаотично, на первый взгляд, перемещавшихся вокруг шинигами. На самом же деле вонгольцы лишь пытались подобраться ближе к братьям, при этом стараясь не отлетать далеко друг от друга. Огненная лавина преследовала их ужасающим ревущим алым потоком, пыталась поймать в свой плен и сжечь дотла. Водяной щит надежно укрывал братьев, а основные атаки велись с помощью воздуха, который Вадим, уплотняя, использовал как стрелы, а создавая вихри, гнал мафиози к огню.
Очередная фуда вспыхнула в руках Вадима, и огромный ком земли взорвался рядом с Тсуной. Он отпрянул назад, избегая опасности, но тут же в его правое плечо вонзилась невидимая стрела из плотно сжатого воздуха. Багряная, живая кровь оросила землю, пропитавшуюся кровью мертвых — ледяной, давно разучившейся чувствовать кровью. Вадим скалился, словно получал неописуемое наслаждение от всего этого ужаса, от крови, боли, ненависти и грядущей неотвратимой смерти… Но его глаза были пусты и безразличны ко всему. Мне вспомнилась картина Верещагина «Апофеоз войны»: только груда черепов на выжженной земле, да ворон. Вадим был хуже этого ворона — он был тем огнем, что готов был сжечь всё на свете… «Смейся, паяц, над болью чужой, коль не хочешь рыдать над своею кончиной»… И он смеялся. Смеялся так, словно наблюдал за глупой, наивной комедией, не имевшей никакого значения. Просто развлечение. Очередное. Которое скоро забудется. Сотрется из памяти вечного существа, которое никогда не знало слова «жизнь»…
— Сузаку, пламя! — воскликнул он, до этого момента молчавший, и на Тсуну со всех сторон полетели бушующие багряные потоки пламени. Фигура Савады исчезла в ревущем потоке, и мое сердце пропустило один удар. Нет. Он не может погибнуть… Только не так!
Но из огня вдруг вырвалось нечто, состоявшее из множества колючих сфер, и стоило лишь им разлететься, как мы увидели Тсуну, из плеча которого текла кровь, но взгляд которого говорил лишь об одном: он никогда не сдастся…
Поняв, что их попытки пробиться через шинигами бесполезны, мафиози снизились, и это послужило сигналом к вступлению в бой с Шалиными до сих пор сражавшемуся с самураями Мукуро. Увидев, что босс подал сигнал, иллюзионист, уплотнив воздух, поднялся к товарищам и начал атаковать врагов реальными иллюзиями, причем Шикигами не успевали отбивать многочисленные атаки реальных иллюзий и вынуждены были сосредоточиться на них, а не на Тсуне и Кёе, которые «под шумок» всё же успели, отвлекая Шалиных на себя, подослать крошечных Роллов к Шикигами. Секунда — и шеи духов были скованы наручниками, слегка их придушившими, и Шикигами исчезли, отправившись в свой мир, что случалось всегда, когда они теряли сознание. Однако не успели вонгольцы атаковать Шалиных, как Владыка произнес:
— Вторая ступень. Покажи мне игру, которая причиняет лишь боль игрокам.
Что-то смутно знакомое было в этих словах, что-то, что заставило меня вздрогнуть и найти взглядом сражавшегося до того момента с толпами самураев Бьякурана… Игра. Это ведь всего лишь игра, да, Джессо?..
Самураев было всего сто, но их число не уменьшилось за всё это время: стоило лишь одному чудовищу пасть, как оно исчезало, а на его месте появлялся новый воин, готовый сражаться до последней капли крови… Армия Владыки Ада поистине не имеет числа, и если не остановить его, являвшегося проводником для духов в этот мир, армия смерти не перестанет прибывать, а значит, победа будет невозможна — это понимали все. И Бьякуран, паривший над полем боя и атаковавший изо всех сил, тоже. Вот только стоило лишь Эмма-Дай-О произнести слова об игре, как Джессо усмехнулся и взлетел к братьям, подпустившим его к себе.
— Бьякуран, что это значит?! — воскликнул Тсуна.
Неверие и надежда боролись в глазах босса мафии, но человек с крыльями ангела усмешкой и кивком головы доказал, что ангелом он не был. Разве что падшим…
====== 71) Потерять проще, чем обрести ======
«Той руки удар смертелен, которая ласкала нас». (Николай Алексеевич Некрасов)
Динамитные шашки с грохотом взрывались, разрывая плоть самураев с конскими головами на тысячи частей и обращая их в прах. Стилеты серебристыми молниями вспарывали воздух и плоть, окропляя землю алой влагой. Когти, клыки, мечи рвали, терзали, рубили врагов — безжалостно, неотвратимо, беспощадно. Собачий лай сливался со взрывами и переходил в протяжный, но отнюдь не жалобный поминальный вой. Щелчки хлыста, звучные и хлесткие, перемежались с глухими ударами боксерских перчаток о доспехи и хрустом ломавшихся костей. Строевой демонический шаг, взмахи сиявших на солнце катан и холодная решимость биться до самой смерти лавиной накатывали на выстроившихся в ряд мафиози, не дававших врагам пробиться в тыл. Биться до последнего вздоха, до мига, когда последняя багряная капля упадет в бездну смерти? Легко. Обе стороны готовы были на это и не собирались отступать. Бросок, взрыв, вой, пламя — и в очередную воронку падали очередные останки, но на месте павшего неизменно появлялся новый воин. Живой. Сильный. И абсолютно не уставший.
В эту субботу, шестого декабря, закат должен был наступить в семнадцать часов двадцать минут. Вот только стрелки часов показывали полдень, и гении мафии должны были продержаться еще пять с половиной часов. Пять с половиной часов безостановочного боя с машиной смерти, с лавиной воинов, не знавших усталости. Ведь смерть одного равнялась прибытию другого. Того, кто немедля начинал атаковать… Раненные самураи не стонали, не просили товарищей о помощи и вообще не издавали ни звука. Они просто приставляли катану к животу и отправляли себя в преисподнюю. Просто потому, что их Владыке не нужны были сломанные марионетки…
И надо всем этим кроваво-огненным алым Адом боли, ярости и смерти парил, расправив белоснежные крылья, человек, чья холодная насмешливая улыбка была на самом деле усмешкой предателя.
— Я так и думал, — усмехнулся Мукуро, ехидно глядя на Джессо. Странно, но почему-то, несмотря на шум битвы внизу, каждое слово, что было сказано кем-либо из бойцов, разносилось над полем, многократно усиленное. Зачем это было нужно Королю Ада? Зачем он усиливал голоса сражавшихся? Чтобы зрители могли насладиться всем спектаклем, не пропустив ни единой реплики?! — Ты на их стороне с самого начала, не так ли? Еще тогда, когда ты договорился с Крапивиным, всё стало ясно: вы ведь и не собирались заключать контракт — это была фикция.
— Мукуро-кун, ты как всегда дальновиден, — мило улыбнулся Бьякуран, которого я готова была удушить собственными руками. — Ты прав, мы с Алексей-куном разработали всю эту операцию лишь с одной целью — дезорганизовать сестер. Внести в их жизнь хаос. Только вот Маша-чан почему-то после такого проигрыша не сорвалась и не вернулась в преступную среду, хотя должна была, по идее, обвинить тебя, Мукуро-кун, в предательстве, а может, и меня заодно, и пуститься «во все тяжкие». Это мой промах, что сказать? Видимо, кто-то ее поддерживал, а я не сумел их рассорить, как ни старался.
— Но он не старался, — едва слышно прошептала стоявшая справа от меня Маша, и я вздрогнула, подумав, что, возможно, всё не то, чем кажется. Однако Бьякуран развеял подобные мысли, сказав:
— Мукуро-кун, ты ведь не знаешь, но твой ученик стал Маше-чан названым братиком, и потому я понимал, что такую связь мне не разорвать, и даже не стал пытаться, сосредоточившись на том, чтобы очаровать Машу-чан и стать ей куда более незаменимым товарищем, однако потерпел фиаско. Но всё это уже не важно.
— Бьякуран, почему?! — воскликнул Тсуна, зависший в воздухе рядом с иллюзионистом, а Пламя его решимости стало гореть неровно и сбивчиво. В карих глазах читались неверие и ужас. Ужас и боль. Боль от предательства того, кому он верил…
— О, всё просто, Тсуна-кун, — усмехнулся Джессо, паривший справа от Вадима. — Я хочу еще поиграть. А если я умру, игре настанет конец. Но это же очень скучно! В вечной темноте и холоде нет ни звуков, ни событий, и всё, что у тебя остается, — лишь твоя память. А мне хочется вернуться к Юни-чан и защищать ее и дальше. Или ты забыл, что хоть она и избавилась от проклятья аркобалено, она всё еще уязвима из-за своего происхождения? Таких, как она, всего двое, и я должен защитить Юни-чан, как редкий вид и своего спасителя, — Джессо вдруг распахнул глаза и ледяным тоном произнес: — И какие бы жертвы мне ни пришлось принести, они ничто в сравнении с возможностью продолжить игру и вернуться к Юни-чан. Даже если жертвой должен стать ты.
