— Сам, — пробормотал Бельфегор и, отцепив мою руку от своей куртки, встал напротив меня и сжал мою ладонь с такой силой, что мне стало больно. Но я не попыталась отдернуть руку, потому что это было неважно, а Принц вдруг спросил: — Ты думаешь, что я больше не смогу это испытать?

— Такую же победу — не знаю, наверное, не сможешь, — пожала плечами я, глядя на челку, скрывавшую глаза Принца. — А счастье… То же самое — нет, потому больше тебе не от кого избавляться, чтобы стать свободным, ведь ты и так свободен. Но я думаю, что ты сможешь испытать даже большее счастье, если произойдет что-то, что сможет заставить твое сердце ожить.

Бэл не ответил. Он просто молча сжимал мою ладонь, думаю, даже не осознавая, что причиняет мне боль, и смотрел мне прямо в глаза. Откуда я это знаю? Я просто чувствовала его взгляд, прожигающий меня насквозь, но не хотела отворачиваться. Я хотела замереть так навечно…

— Ты не странная, — вдруг сказал Бельфегор и, ослабив хватку, потянул меня за руку, отвернулся и быстрым шагом пошел в сторону амбара. — Ты просто такая же, как и я.

Сначала я не поняла, о чем он, бредя за ним и спотыкаясь на каждой кочке, а затем вдруг осознала, что он имел в виду. Он ведь говорил не о нашей идеологии и даже не о том, что мы оба любим смеяться, чувствуя эйфорию от того, что находимся на грани, ведь я смеюсь просто от победы, а он тем больше опьянен ею, чем опаснее была схватка, и чем призрачнее был шанс на выигрыш, а от победы над братом он получил такое удовлетворение потому, что шанс выиграть был просто ничтожен, но он всё же его использовал. Бельфегор сказал, что мы похожи, потому что оба, сами того не подозревая, хотели найти счастье, но искали его не там. Он — в охоте на людей, я — в оккультизме. Где надо его искать на самом деле — непонятно, но явно не там, и мы похожи нашими заблуждениями и нашей мечтой — найти это самое, пресловутое, но такое необходимое счастье…

— Ты прав, Бэл, — улыбнулась я, и он улыбнулся в ответ, но не ухмылкой законченного садиста, а как-то странно, по-доброму и не скрывая того, что прятал всё это время в глубине души — свою человечность и нежелание быть одному.

Мы дошли до амбара в тишине, держась за руки, и эта тишина не казалась лишней или пугающей, она была понятной и абсолютно закономерной. Рабочие недоуменно на нас воззрились, и один из них, скинув мешок с картошкой на землю, спросил:

— Что-то не так? Мы все мешки, что Игорь привез, уже выгрузили, он машины отослал, осталось только по амбарам рассортировать, но мы почти закончили, осталась только картошка.

— Мы пришли проверить, сколько вы уже наработали, — усмехнулся Бэл. — Что-то вы копаетесь — с утра никак не разберетесь с продуктами!

— Там… там ведь еще был комбикорм, — затараторил рабочий, заикаясь и с ужасом глядя на всё еще державшего меня за руку Бэла. — И зерновые для птиц! Там… там очень много привезли!

— Принц не любит, когда оправдываются, — прервал его Бельфегор. — Он видел, когда шел за своей Принцессой, как вы курили и рассказывали анекдоты вместо работы. Принц наблюдал за вами двадцать минут, решив подождать Принцессу здесь, но вы не приступили к работе, — рабочие переглянулись, и тот, с кем говорил Бэл, попятился. Всё же они и впрямь очень трусливы… Мы ведь наняли их по необходимости, если бы не она, не хотела бы я, чтобы на нас работали такие трусы… — И лишь тогда Принц направился за своей Принцессой, чтобы показать ей, насколько вы ленивы. Что ж, вас бы следовало наказать, но у Принца слишком хорошее настроение, и если до ужина вы закончите, Принц не станет превращать вас в кактусы. Иначе не обессудьте, — многообещающе протянул он, и наши работнички, переглянувшись, кинулись таскать мешки, как зайцы-энерджайзеры.

— Бэл, ты и впрямь тиран, — усмехнулась я.

— А Принцессе это не нравится? — хмыкнул он.

— Почему же? — пожала плечами я. — Я этого не говорила. Просто тиранов чаще всего пытаются свергнуть. Но знаешь, я уверена: тебя свергнуть никому не удастся.

— Ши-ши-ши, Принц рад, что Принцесса это понимает, — рассмеялся господин Самоуверенность, блистая маньячным оскалом вместо улыбки.

— А тебе настоящая улыбка больше идет, — едва слышно прошептала я, глядя на рабочих, а Бэл, резко перестав ухмыляться, посмотрел на меня, но почему-то промолчал.

Мы стояли рядом с амбаром до тех пор, пока все мешки с овощами не заняли свое место под крышей и не были спасены от дождей и вьюг нашими не слишком уж трудолюбивыми работничками, получившими волшебного монаршьего пенделя работоспособности от господина Принца. Выдохнув, наконец, с облечением, рабочие умчали подальше от любителя кактусов и необычных человеческих сафари, а Бэл вдруг отпустил мою руку, о чем я почему-то пожалела, достал из внутреннего кармана куртки свернутый в трубочку пергамент и вручил мне, со словами:

— Я получил задание в тот раз, когда мы с тобой ездили в город к специалисту по оккультизму. Помнишь, я оставил тебя? Тогда-то ко мне и пришли шинигами. Прочти.

— Вау, пергамент мира мертвых! — с восторгом прошептала я и осторожно взяла из рук Принца свиток. Развернув его, я умилилась: — Надо же! И написан явно пером! Ручками так не написать! А почерк какой витиеватый — сразу и не разобрать…

Однако стоило лишь мне прочесть текст, я нахмурилась и, перечитав его пару раз, пробормотала:

— Как-то это странно. Что это за задание еще такое? — и я зачитала написанное на пергаменте вслух: — «Бельфегор Каваллини выполнит задание в миг, когда признает чье-то счастье важнее собственного и докажет это». Что за ерунда?!

— Принц не знает, — нехотя пробормотал Бэл и заявил: — Можешь оставить эту бумажку у себя, ты же любишь всё потустороннее.

— А если она должна быть с тобой, чтобы ты сумел выполнить контракт? — озадачилась я, недоверчиво разглядывая документ из мира мертвых.

— Об этом Принц спросил шинигами, они сказали, бумагу можно хоть выбросить — суть задания не изменится, а на выполнение его это не повлияет, — рассмеялся Бельфегор, и я, радостно разулыбавшись, скрутила пергамент в свиток и прижала к сердцу, поймав себя на мысли, что впервые в жизни мне хочется в ответ на подарок кого-то чмокнуть в щеку. Бред какой… Это жутко.

— Спасибо, Бэл, — пробормотала я и почему-то почувствовала, что щеки начали гореть. — Мне никогда не дарили ничего подобного!

— Ши-ши-ши, естественно! Потому что твои знакомые с шинигами раньше не общались, по крайней мере те, кто дарил тебе подарки, — озвучил очевидную истину Принц, и я рассмеялась вместе с ним, а затем добавила:

— Точно, да и вообще ни с чем потусторонним они никогда не были связаны.

— Кроме тех шариков в лесу, — внес свою лепту в выяснение истины дотошный Принц.

— И не говори, — усмехнулась я. — Но шарик подарить нереально, а жаль.

— Интересно, что же это такое, — протянул Бэл, посмотрев на небо.

— И мне, — печально вздохнула я. — Мы выяснили не так много, но, думаю, это и впрямь был алтарь для жертвоприношений: Скуало обнаружил в царапинах, образующих символы, бурое вещество, и платная химическая экспертиза показала, что это была кровь. Еще мы узнали всё, что могли, о физических свойствах шариков и их взаимодействии с разными типами Пламени, а также реакцию на него камней, но это ты и так знаешь. Прибавь то, что ты сам выяснил: на черном рынке камень со странными символами не продавался, и потому нынешнее местоположение пропавшего камня не известно. Ну и еще мы расшифровали примерное значение послания, зашифрованного в символах на руинах, но оно неполное, и нам кажется, что где-то должны быть еще камни, хотя мы не до конца еще выяснили смысл сообщения внешнего круга. Как-то так.

— Жаль, Принц не прочь выяснить, что там зашифровано, — хмыкнул Бэл, всё еще глядя на небо.

— Какая-то ерунда, — поморщилась я. — Но мы думаем, что эта ерунда говорит о том, что алтарь — это портал в мир Мейфу. В послании всё сводится к сути возрождения и полезных изменений, к колесу Сансары, если можно так выразиться, и к тому, что в результате упорной работы можно добиться невероятного.