— В этом секторе ничего необычного, все накопления пламени на поверхности, — на пару мгновений став серьезным, отрапортовал Такеши, а затем, снова разулыбавшись и почесав затылок, предложил: — Идем дальше?
Блин, у них что, у всех раздвоение личности, что ли? А я думала только у парней, чье имя на букву «Б» начинается… Ан нет, один Хибари-сан верен себе и перепадами настроения не страдает — вечная бука и язва моровая. Впрочем, вчера он тоже явил миру ООСище собственной личности, но это хоть не было резким, внезапным и спонтанным событием, как в случае с остальными «Вонгольскими и Варийскими придурками», как сказал бы Ску-тян. Кстати, о Хибари-сане: он погасил свою «лампочку Ильича», прошлепал к месту, откуда пропал камень, то есть к двенадцатичасовой отметке, вновь зажег Пламя на ногах, и оно потекло в зеленую травушку-муравушку, ничуть ее не подпаливая. Неужели это Пламя совсем не обжигает? Мне аж любопытно, право слово… Хотя Пламя Урагана точно лучше не трогать — оно не просто обжигает, оно разрушает…
— Ничего, — вновь отрапортовал Такеши, и операция продолжилась на другом участке. Мне стало откровенно скучно, и я, плюнув на всю эту канитель, направилась к деревьям. Усевшись у ствола высоченной старой березы, я прислонилась к нему и начала плести веночек из росших вокруг меня ромашек. А что еще мне было делать? Позвали меня не пойми зачем, а задание не дали. Или я у них что-то вроде миротворческого контингента, который влезет в спор и своей тупостью да навязчивостью выиграет время, ежели Хибари-сан начнет врубать режим «ищу противника, дайте тонфа о чью-то челюсть почесать»? Так Хибари-сану на меня начхать будет, ежели в нем никогда не дремлющего зверя окончательно разозлят…
Мои раздумья прервал Хибёрд, спикировавший мне на плечо и чирикнувший. Я улыбнулась, пересадила пушистый комочек себе на согнутое левое колено и продолжила плетение, с улыбкой спросив:
— Привет, няша моя. Хочешь песенку споем?
Канарейка чирикнула, а я призадумалась и ляпнула:
— Слушай, а хочешь я тебя еще одной песне научу? Гимн Намимори — это здорово, но можно же и расширить репертуар, что скажешь?
Хибёрд с энтузиазмом зачирикал, и я, разулыбавшись, негромко, так, чтобы на поляне не было слышно, запела одну из своих любимейших детских песенок:
— Дружба крепкая не сломается,
Не расклеится от дождей и вьюг.
Друг в беде не бросит,
Лишнего не спросит,
Вот что значит настоящий, верный друг.
Мы поссоримся — и помиримся,
Не разлить водой — шутят все вокруг.
В полдень или в полночь
Друг придет на помощь,
Вот что значит настоящий, верный друг.
Друг всегда меня сможет выручить,
Если что-нибудь приключится вдруг.
Нужным быть кому-то
В трудную минуту,
Вот что значит настоящий, верный друг!
Ну а что? Детская песенка плюс тоненький голос пушистой желтой канарейки — идеальное сочетание! Да и слова очень Хибёрду подходят, потому как он лучший друг Хранителя Облака. А этот самый Хранитель — его лучший друг, так что вряд ли он уж очень сильно взбесится, если Хибёрд ему такие строки пропоет. Да, я нарываюсь. Ну и ладно. Зато хоть по душам с моим любимым первоптицем пообщаюсь, если так можно выразиться, потому как он явно любит петь и разучивать песни.
Я продолжила плести венок и начала учить Хибёрда детской песенке, а порой долетавшие до моего слуха печальные фразы Ямамото о том, что ничего не найдено, вгоняли в депру, но я старалась от этого абстрагироваться. Солнце припекало, и я радовалась, что мы с Хибёрдушкой заныкались в тенёк, а наших вонгольских трудяг мне попросту было жаль, особенно учитывая костюмчик нашего комитетчика. Впрочем, «жаль» — слово неуместное. Я им сочувствовала, сама плавясь от жары, аки мороженое в микроволновке. Представляю, каково бедному Хибёрду! Он ведь, по сути, довольно худенькая птичка (о да, я уже успела его тушку под перьями прощупать), но перышки, топорщась в разные стороны, делают его похожим на пушистый желтый шарик и создают обманчивое впечатление, будто пичугу перекармливают. Ага, «щаз»! Чтобы Хибари-сан, зная, как опасно избыточное питание, перекормил своего питомца? Да ни в жизнь — не с его любовью к зверюшкам и пичугам! Ну да ладно, это всё мелочи, вернемся к реалиям происходящего. Когда песня была вызубрена Хибёрдом наизусть, и мы аж трижды вместе ее спели, четвертое исполнение прервал радостный вопль орангутанга, нашедшего Клондайк бананов:
— Нашел!!!
Я хапнула Хибёрдушку в ладони и как была с венком на голове, так и ломанулась к мафиозикам, словно на пожар. Они стояли у внешнего круга из камней примерно на отметке в четыре часа дня, и мечник, тыкая пальцем в землю, что-то вещал сложившему руки на груди хмурому комитетчику.
— Что нашли?! — возопила я, подбегая к ним и вставая справа от стоявшего спиной к алтарю Хибари-сана. Место слева от него было оккупировано довольным собой Такеши с Коджиро на плече.
— А кто его знает? — беззаботно ответил мечник и рассмеялся, закинув руки за голову. — Надо копать.
— А разве можно? — усомнилась я.
— Травоядное, у нас что, есть выбор? — бросил Хибари-сан раздраженно и одарил меня взглядом, ясно сказавшим мне: «Ты всё это затеяла, а теперь в кусты?!»
— Да вроде нет, — пожала плечами я, отвечая сразу и на заданный, и на молчаливый вопросы. — Только мы не знаем, нарушится ли какая-нибудь энергетическая ерунда, если мы начнем раскопки. Но хуже уже вряд ли будет: одного камня всё равно не хватает. А где находка-то?
— Да прямо под нами, — пояснил Такеши, ткнув пальцем в землю перед Хибари-саном. — Копать надо здесь, Коджиро это ясно почувствовал.
— А глубоко? — пригорюнилась я.
— Нет, практически у поверхности, — рассмеялся Такеши. — Да не волнуйся, сейчас всё раскопаем!
— Так за лопатой надо ехать, — усадив радостно чирикнувшего Хибёрда себе на плечо, печально протянула я, ругая себя за лень и склероз, благодаря которому главный инструмент раскопок захватить я тупо забыла. Хибари-сан бросил на канарейку странный и чуть ли не ревнивый взгляд, и Хибёрд тут же перелетел на плечо хозяина, а Такеши рассмеялся на мою несообразительность и заявил:
— Не проблема! Моя лопата всегда при мне.
— Ты, типа, гробовщик? — усмехнулась я, начиная раскачиваться с пятки на мысок и обратно.
— Нет, скорее, якут, — хихикнул Такеши, явно набравшийся от меня всякой словесной ерунды, и в ту же секунду рядом с ним появилась похожая на сибирского хаски, ну, или лайку, собака по кличке Джиро.
— Хитрюга! — протянула я и, кивнув на песика, спросила его хозяина: — Не укусит, если я поглажу?
— Не-а, — улыбнулся Такеши. — Вперед.
Я радостно разулыбалась и, опустившись на колени перед песиком каштановой окраски, зарылась пальцами в пушистую теплую шерсть и начала почесывать за ушами блаженно жмурящегося Джиро, свесившего язык на сторону.
— Вы работать собираетесь? — раздался возмущенный голос нашего вождя. Я с мученическим видом последний раз потрепала песика по холке и, встав, протянула:
— Прости, Джиро, но нас разлучают — увы.
— Да ничего, потом погладишь — он же всегда со мной, — рассмеялся Ямамото, и песик, повинуясь его молчаливому приказу, тут же начал превращаться в кротика, ну, или в шахтера.
Носящие относительно гордое звание «людей разумных» прямоходящие тут же свалили куда подальше, дабы не быть засыпанными землицею русской, взметавшейся из-под лап японского лучшего друга человека, и, замерев отнюдь не дружной цепочкой, ввиду нежелания с нами дружить среднего звена по фамилии «Хибари», начали наблюдать за рытьем канавы.
— А что это у тебя на голове? — прервал тишину стоявший слева от нашего вождя Ямамотыч у меня, стоявшей справа от комитетчика.
— Ааа, это, — протянула я и, подрулив к мечнику, сняла с себя венок. — Это корона самому изобретательному шахтеру! Даруется Ямамото Такеши, аплодисменты в зрительном зале!
Водрузив на голову смеющегося японца венок, я пафосно изрекла:
