— Зачем?! — вопросила я так офигело, словно мне сам Цискаридзе в костюме Спартака предложил партию в Большом станцевать.

— Потому что ты замерзла, — тоном скучающего лектора института, вынужденно ведущего урок у первоклашки, ответил комитетчик.

Я ошалело воззрилась на висевший на мне, аки на вешалке, пиджак, а затем, подумав, что не такая уж Хибари-сан и бука, разулыбалась, аки довольная всем, начиная от жизни и заканчивая пролитой хозяйкой сметаной, кошка, и, просунув руки в рукава, закатала их и застегнула пуговицы. Стало очень и очень тепло, дрожь ушла, и я наконец смогла прогнать мысль о том, что всё-таки могу заболеть. Авось и обойдется, я же согрелась… Кстати, пиджак Главы Дисциплинарного Комитета, лишенный повязки, пах довольно странно: японскими благовониями и сандалом, и я, втянув носом странный для российской глубинки аромат, разулыбалась еще больше.

— Ты чего такая довольная?! — возмутился мой благодетель, усаживаясь у реки. Кстати, он был в своей эпичной фиолетовой рубашке и галстуке, а на левой руке я, наконец, разглядела шикарнейший браслет с буквой «Х», изображением ёжика и двумя цепочками. — Я лишь не хочу, чтобы ты по моей вине заболела. Не строй тут лишних выводов!

Ой, ты, Боже мой! А еще двадцать один год, а еще глава CEDEF и Намимори… Ну прям детсад «Ромашка», право слово! «Да, я тебе помог, но только чтоб на меня воспитательница не наругалась, а что воспитательница в другом конце садика — не важно, вдруг она сквозь стены видит?» Я вновь улыбнулась и, подрулив к этому дитятке, уселась рядом с ним и заявила:

— Я и не делаю никаких выводов. А главный вывод — что Вы совсем не такая бука, какой стараетесь казаться — сделала уже давно. И Вы лишь каждый раз его подтверждаете.

— Травоядное! Ты нарываешься! — возмутился он, глянув на меня пылким взором, ясно говорившим: «Еще хоть слово — пришибу».

— Молчу, — усмехнулась я и уставилась на воду. Повисла тишина, а мой бурливший от негодования вождь о чем-то сосредоточенно думал и, наконец, скомандовал:

— На этот раз попробуй погрузить в воду только левую руку. Если шары появятся, лови только левой и попытайся переложить его из левой руки в правую.

— Хорошо, — покладисто ответила я, и наш лидер зачитал заклинание призыва неведомой фигни, а его «Правая рука» по имени «Хибёрд» кинул в воду камень. Что интересно, огонек нам вызвать удалось, равно как и мне — переложить его из левой руки в правую, но вот накрыть его рукой я не смогла: стоило лишь моей ладони коснуться сферы сверху, как та исчезла.

— Да что ж это за шарики такие? — вопросила я непонятно кого, но нарвалась на ответ от своего шефа:

— Сначала надо уточнить, откуда именно они появляются — это может помочь найти ответ на этот вопрос.

— И как это сделать? — озадачилась я, воззрившись на Дисциплину в человеческом обличье.

— Сегодня уже поздно, у тебя скоро время дойки, мы должны возвращаться, — заявил он безапелляционным тоном, а я вздрогнула: впервые в жизни забыла про коров… Идиотка! — А завтра я попробую нырнуть и посмотреть, откуда появляются сферы. Теперь ты сможешь их призвать, значит, у меня будет возможность посмотреть на процесс появления первой из них.

— Вы с ума сошли?! — возмутилась я, а комитетчик на меня гневно воззрился. — Там же вода ледянючая! Туда нырять — самоубийство! Вы же заболеете! А если воспаление легких потом начнется?!

— Я уже нырял, и ничего, — хмыкнул он, сменив гнев на милость. — И следи за языком.

— Ну, блин! — я совсем расстроилась и тихонько спросила: — А может, не надо?

— Надо, — беспрекословным тоном уничтожил робкую попытку бунта наш вождь.

— Ладно, — сдалась я, но тут же выдвинула условия: — Но я возьму горячий шоколад — он согревает лучше кофе! И плед!

— Лучше чай, — выдвинул встречное условие Хибари-сан и почапал прочь от заводи, а я поплелась следом и проворчала:

— Чай так чай, но шоколад лучше греет. И чего Вы так не любите шоколад? Я понимаю, что Вы не Мэлло — Вам его любить не с чего, но разве в Японии не пьют горячий шоколад?

— В Японии пьют, — довольно резко ответил Хибари-сан, не оборачиваясь. — В моей семье — нет.

Я замерла, а затем догнала комитетчика и оставшуюся дорогу молча думала над его словами. Если честно, мне было дико любопытно, что же у него за семья, но спросить я не решалась. И не потому, что он бы меня тонфа по темечку тюкнул, заикнись я об этом, — просто я чувствовала, что сразу после упоминания о его семье между нами возникло напряжение, а Хибари-сан явно расстроился и разозлился, и я подумала, что у него, вероятно, так же, как и у меня, была не самая любящая в мире семья. Печально это… Мы вышли из леса, и я, поравнявшись с Хибари-саном, прошептала:

— Извините. Я не хотела поднимать такую тему. Больше не повторится.

Не дожидаясь ответа, я ломанулась к стоявшему неподалеку Торнадо и крепко обняла конягу за шею, уткнувшись носом в черную гриву. Почему-то захотелось разрыдаться — я вспомнила своих родителей, и боль Главы Дисциплинарного Комитета отразилась во мне в стократном размере. Но я держалась и лишь прижималась к тихонько всхрапывавшему коню, моему единственному другу и защитнику.

— Травоядное, — послышалось за моей спиной, и я, взяв себя в руки и проморгавшись, обернулась. — Не бери в голову.

Я растерянно воззрилась на абсолютно спокойного главу CEDEF и едва заметно кивнула. Он хмыкнул и, пару мгновений посверлив меня ледяным взглядом, потопал в сторону фермы. Несколько секунд я провожала его удивленным взглядом, а затем отвязала Торра и кинулась следом, по дороге расстегивая пиджак. Догнав комитетчика, я протянула ему его одежку и заявила:

— Спасибо, спасли девушку от смерти от переохлаждения.

— Надень, — раздраженно процедил он. На что он больше злится, интересно: на мой поступок или на мои слова о помощи? — Вернешь на ферме.

— Но Вам же тоже холодно, — растерялась я, но руку, от греха подальше, к Главе Дисциплины тянуть перестала. Меня и так всё это время чувство вины грызло, и спасало лишь то, что он в рубашке, а не в футболке был, а скажи я, что не могу так долго его добротой пользоваться, он бы разозлился и на весь мир обиделся.

— Нет, — сказал, как отрезал. Ну и ладно. Пока ладно…

Я пожала плечами, вновь напялила его пиджак, застегнула его и осторожно спросила:

— Хибари-сан, мне надо как можно быстрее ехать доить коров. Не обидитесь, если я Вас тут оставлю? Просто Торр не позволяет никому, кроме меня, к себе прикасаться, так бы я, конечно…

— Без разницы, — перебил меня Хранитель Облака. — А насчет твоего коня — не думаю, что он меня укусит.

Я призадумалась. Гина, нашего песика с вредным и самостоятельным характером, Хибари-сан уже приручил, причем в момент, так что чисто гипотетическая вероятность того, что Торнадо его к себе подпустит, существовала. Я покосилась на шествовавшего справа от меня коня, затем на топавшего слева мужчину, а затем прошептала:

— Хибари-сан, а можете погладить Торра? Я очень хочу, чтобы у него появился друг, кроме меня, но он никого не принимает. Может, Вас примет?

Господин «Я сам по себе» бросил на меня раздраженный взгляд, затем воззрился на конягу с видом «продолжить делать вид, что мне на тебя начхать, или сделать то, что хочется и погладить тебя? Дилемма», но, похоже, все вопросы, связанные с животными, у него всегда решались в пользу этих самых животных, а потому он скомандовал мне:

— Стой.

Я послушалась, начхав на то, что надо было спешить, потому как Торр мне всё же был важнее, и Глава Дисциплинарного Комитета подрулил к морде возмущенно всхрапнувшего и начавшего бить землю копытом Торнадо. Я вцепилась в поводья, аки утопающий в соседа, а Хибари-сан заглянул жеребцу в глаза и нахмурился. С минуту они сверлили друг дуга взглядом, а затем Торнадо заржал и отвернулся. Хибари-сан улыбнулся краешками губ, и я поняла, что Торр сдался под взглядом настоящего Хищника, а затем наш доблестный укротитель протянул к коняге руку и осторожно начал гладить его сияющую на солнце, лоснящуюся черную шею. Торр возмущенно фыркнул, но кусать «обидчика» не стал, а Хибари-сан совсем уж обнаглел и одной рукой зарылся конику в гриву, а другой начал почесывать его нос.