Я встала слева от блондинчика, молчаливо ищущего знакомые буковки, и внимательно присмотрелась к черной кожаной перчатке, кстати, не стандартной, а несколько завышенной. Что-то было не так, а вот что, я понять не могла. Поисковик знакомых литер сдвинул руку чуть правее, и до меня-таки дошло, как до жирафа. Положение пальцев! Он ведь никогда не меняет его, кулак всегда сжат, но не плотно, а словно находится в расслабленном состоянии. И это могло значить лишь одно… Я как-то резко загрустила и, попинав себя за невнимательность к деталям, отошла назад и уселась на собственную койку. Было грустно и обидно: он такой молодой, а лишился левой кисти. Это ведь явно протез, хоть и очень качественный… Нет, мне, конечно, наплевать на этот громкоговоритель, но к физическим увечьям я отношусь с пониманием: это тяжело, это даже тяжелее, чем жить с сотней фобий. Потому я ему сочувствовала.

Я сидела на кровати, подперев щеки кулаками, и смотрела на пепельные волосы, водопадом ниспадавшие на спину мечника, благо кресло у меня с низкой спинкой, так что обзор оно не особо загораживало. Почему-то захотелось сказать ему, что всё будет хорошо. Я идиотка? Наверное, да, потому «хорошо» ничего и никогда не будет, а этому типу одинаково начхать что на меня, что на подобные жалкие попытки его подбодрить. Он ведь очень сильный, раз даже с такой травмой не бросил меч. Я-то думала, почему лезвие, лишенное эфеса, всегда примотано к его руке, и он то его поднимает, то опускает и может драться, но в правую руку этот меч не взять — он же привязан. Мне казалось, он просто левша, который хорошо владеет правой рукой, а потому оружие всегда на более развитой руке, а тут… Печально это всё, очень печально, но он не сдался, а значит, он очень сильный. Ну, а это в свою очередь значит, что мне не стоит нести чушь.

— Ладно, мусор! — прервал мои размышления объект этих самых размышлений. — Допустим, ты говоришь правду. Я слышал, что с фобиями можно справится с помощью психотерапевтов — не он ли тебе помог, а? Это тогда никакое не «самопреобразование»!

Скуало повернулся ко мне вместе с креслом и победно усмехнулся. Дурак, что ли? Он меня вообще не слышал?

— Во-первых, — ехидно хмыкнула я, снова становясь язвительной, — Вы явно от своего вечного орева уже сами оглохли и ни слова, мною сказанного, не расслышали. А во-вторых, мы говорили об алхимии, как об искусстве превращения одного в другое. Алхимия подразумевает преобразование одного вещества в другое, но оно невозможно без вмешательства со стороны. Так и с внутренней алхимией: человек использует все возможности своего организма и кучу энергий. В моем же видении преобразование происходит благодаря самому человеку, но, так как мы живем не в вакууме, не в космосе и даже не на дне Марианского жёлоба, то на нас оказывают воздействие окружающие нас люди. Вот, к примеру, пару дней назад я не общалась ни с кем, не язвя больше десяти минут. А хотя нет, я вообще ни с кем больше десяти минут не общалась. А сейчас я с Вами уже битый час беседую и, как видите, не язвлю на каждом слове. То есть Вы на меня немного повлияли. А я повлияла на Вас — Вы не превращаете мой мозг в омлет своим ультразвуком каждую секунду, что открываете рот.

— И это по-твоему «не язвлю»? — фыркнул Скуало.

— Не язвлю в каждом предложении, — пожала плечами я.

— Значит, тебе всё же психоаналитик помог? — вернулись его сани всё на ту же лыжню.

— Нет, она тогда тупо поназаписывала мои симптомы, и я перестала к ней ходить, — честно ответила я. — Я у нее была всего несколько раз. А от фобий избавилась куда как позже.

— Что, ото всех? — хитро прищурился итальянский рупор.

— Нет, — резко нахмурилась я, а он вновь победно ухмыльнулся.

— Значит, ты себя не изменила. Ты всё еще трусливый мусор!

— Да пошел ты, — безразличным тоном бросила я, внутренне кипя от гнева. — Ничего-то ты не понял. Так какой смысл тебе что-то объяснять?

— Так ты же хотела меня убедить, — хмыкнул он, разваливаясь в кресле. — Ну, давай, я слушаю!

— А тебе не приходило в голову, что ты наблюдаешь за мной в процессе преобразования? — фыркнула я и, поднявшись, скрестила руки на груди. — Может, я и труслива всё еще, но многие страхи я уже поборола, и значит, я уже не так труслива, как раньше. Я медленно, но верно иду к изменению себя, к тому, чтобы стать такой, какой хочу быть. Идеала не достигнуть, но я просто делаю всё, что в моих силах, чтобы к нему приблизиться. И я не отступлю, ясно?

— Хм, — что ж они все так любят хмыкать? Тоже мне, хмыри болотные…

Скуало нахмурился и впился в мои глаза цепким и явно оценивающим взглядом. Я, как и всегда, глаз не отвела. А зачем? Хочет поиграть в гляделки — поиграем. Я в них всегда выигрываю, потому что терпелива. Минуты через три он вдруг усмехнулся и, не отрывая от моих глаз оценивающий взгляд, спросил:

— Мусор, если бы перед тобой стоял выбор: выжить, но потерять гордость, или умереть, но с честью, что бы ты выбрала?

— Глупый вопрос. А ответ очевиден.

— Потому что ты готесса?

— И кто из нас тупой? — выгнула бровь я. — Я просто считаю, что лучше умереть, чем жить, лишившись чести и достоинства, став жалким подобием самого себя…

— Мне это нравится! — перебил меня Скуало диким оревом и поднялся. — Мне нравится такая позиция! Я сам живу по этому принципу, так что ладно, я поверю тебе. Поверю, что человек может меняться. Судя по этим записям, тогда ты считала, что главное — выжить любой ценой. У тебя была танатофобия — боязнь смерти. А теперь ты почитатель смерти, да еще и явно честно говоришь, что лучше умрешь, чем лишишься гордости. Я тебе так скажу: если и можно научиться не бояться темноты с помощью каких-то там психиатров, то этот страх надо пересиливать самому, значит, ты и правда сумела себя хоть немного изменить. Ладно! Я соглашусь с тобой, что в такой трактовке, образной, алхимия может существовать! Но в философский камень я всё равно не верю.

О, а вот свое последнее «ня» всё равно надо было вякнуть, да? Ну и ладно! Главное, сам факт! Он признал мою правоту, признал, что изменения возможны, признал, что алхимия не бред, и надежда на лучшее всё же есть! А на остальное мне как-то начхать. Я расплылась в довольной улыбке и кивнула. Остальное было уже не столь важно, и я лишь едва заметно грустила из-за открытия, связанного с его травмой. Ну да ладно, лучше делать вид, что я не в курсе дела, а то мало ли, как он отреагирует? Да и не мое это дело, право слово…

— Тогда я буду Вам и дальше помогать, — заявила я и решила по обыкновению его поддеть. — Вам и Вашей «Ва» чего-то там!

— Мусор! Ты, может, изменишь это свое вечное «я язвлю всему, что движется и не движется»? — возмутился мой личный граммофон с незаедающей пластинкой, скрещивая руки на груди.

— А мне оно надо? — скептически выгнула бровь я и последовала примеру Суперби, сложив лапки на груди. — Меня всё устраивает в этом плане.

— Врой, а меня — нет!

— Так меня Ваше орево тоже не устраивает, ну и что? Я же терплю.

— Наглый мусор…

— Вечноорущий рингтон.

С минуту мы смотрели друг другу в глаза и вдруг синхронно усмехнулись. Скуало протянул мне руку и заявил:

— Ладно. Ты снова будешь моим консультантом.

— Только Вашим, мой командир? — фыркнула я.

— Да, остальные ничего не понимают в оккультизме. Разве что наш Гений разбирается в этом, но ему не до того. Он другим занят.

Спросить бы «чем» надо, наверное, но мне как-то неинтересно даже. Ну, занят чем-то этот извращенец с манией резать всё и вся ножичками, мне-то какое до этого дело?

— Ладно, — хмыкнула я и пожала Суперби лапку. — Поступаю в Ваше командование, мой генерал.

— Я капитан, — поморщился Скуало, с силой пожимая мою руку. Ох, точно говорят: сила есть, ума не надо! Как так можно? Он же мне мог запросто кости переломать! Я ж не мужик, которому запросто можно лапу так трясти… Хотя, может, это он так меня от своих слов пытается отвлечь? Фигушки ему, я стойкая… И ёрная.