– Ты наверно хочешь принять душ, – с опозданием догадывается панда, закончив обзорный тур по своим владениям.
Я киваю и отправляюсь на выделенные мне квадратные метры. Личный туалет оказывается таким узким, что, пробраться на унитаз, надежно спрятанный за стиральной машиной, мне удается только с третьей попытки. Душ, как и следует ожидать, учитывая продолжительность действия закона подлости, обрушивается мне на темечко ледяным потоком, не дав времени разобраться, какой рычаг за что отвечает. С укладкой приходится распрощаться. С частью макияжа тоже. Я вытираюсь сероватым полотенцем и протискиваюсь к выходу, протирая попутно боками стиральную машину и корзину для белья. Фен в комплект услуг личного туалета не включен, потому я просто выжимаю волосы и завязываю в пучок на затылке. Благо на улице тридцатиградусная жара. Роюсь в сумке в поисках косметички. Кажется, я сунула в главный отсек и паспорт. Надо бы переложить в отдельный кармашек. Косметичка, наконец, нащупывается, а вот паспорта нет. Марко стучит в дверь и спрашивает, готова ли я. Смотря, к чему. Я бормочу невнятное «угу» и поспешно возвращаюсь в малогабаритную ванну, чтобы в ускоренном темпе освежить попорченную вероломным душем красоту. Марко ждет меня за дверью, нетерпеливо переступая с одной обутой в стильный длинноносый ботинок ноги на другую идентичную.
– Куда ты хотела бы поехать? – безынициативно гундит мне в спину он, когда мы спускаемся по витиеватой лестнице.
«Домой» думаю я, на секунду затормозив на самом понятии «дом». Что мне все таки ближе, парижские два с половиной квадратных метра, пропитанных свободой и одиночеством, или же пропахшие насквозь маминым негативом двухкомнатные просторы.
– Может, тебе нужно что-то купить? – продолжает мой вялый спутник, так и не дождавшись ответа.
Ах, да, у меня ведь пропал чемодан! Проинтуичил, что Марко окажется гнилым грибом, и махнул отдыхать на Мальорку в гордом одиночестве.
Я прошу итальянца отвести меня в магазин белья. Стирка трусиков в казармовских условиях представляется мне плоховыполнимой задачей. Марко безразлично соглашается. Похоже, я ему не нравлюсь. Сей факт по непонятной причине скребет мое нутро лопаткой досады. Вот ведь хмырь! Сошла к нему девушка прямо с фото, такого же веса, роста и телосложения, как обещал снимок, а этот эстет еще нос свой урфинджусевский морщит! Абыдно даже, как говорил товарищ Саахов. На мой взгляд, Марко должен был воспарить от восторга и попытаться залатать улыбками, спрятать за букетами цветов, засыпать комплиментами и подарками ту зияющую пропасть, что разверзлась между его дигитальной и реальной внешностью. Но куда там! Запрыгнул в лодку, даже руки не подал.
Но совсем скоро я забываю о пренебрежительной холодности Марко, как и о нем самом. Перед моим взором разворачивается ее величество Венеция. Сотни раз виденный по телевизору и на фото, Гран Канал сносит меня с ног своим ярким, слепящим великолепием и набежавшей малахитовой волной. Я поднимаюсь, цепляюсь крепче за борт и вдыхаю всеми легкими покачивающийся в колыбели канала красочный город-сказку.
– Направо мост Вздохов, – комментирует Марко, заметив обуявший меня восторг.
– По нему узников вели на казнь. Сквозь резную решетку осужденный последний раз видел небо.
– Печально, – замечаю я, мысленно стирая с праздничной картинки эту мрачную кляксу.
– В истории Венеции вообще много трагичного.
– Я думала, напротив, Венеция – веселый город. Все эти карнавалы…
– Ну, здесь в Средневековье легко уживались две крайности – необузданное веселье и необузданная жестокость.
– Ты об этом рассказываешь своим состоятельным туристам? – вспоминаю я полу-хобби, полу-заработок Марко.
– Да, это часть программы.
– А остальная часть что?
– Мы сейчас пришвартуемся у Пьяцца Сан Марко. Я там недалеко знаю магазинчик Интимиссими, – оставив мой вопрос без ответа, сообщает Марко.
Мы выгружаемся на берег и вливаемся в плотные ряды традиционно экипированных туристов. Глядя на их шаблонные бежевые бермуды, полосатые майки и красные козырьки кепок, я томлю свой мозг недоуменной мыслью-вопросом: Неужели этим хомо туристосам интересно по возвращению на родину листать сотни-тысячи снимков, где на разном фоне запечатлен один и тот же незамысловатый гардеробчик? С таким же успехом можно себя любимого с любимым рюкзачком в любимых торчащих и сандалий носочках запечатлеть один раз, а потом вырезать и клеить на разные пейзажи. Впрочем, им проще, они не заморачиваются. Не отвлекаются ни на расплавившуюся на солнце тушь, ни на осложняющий продвижение каблук. Помнится, мы с мамой отправились отдыхать в Неаполь, и я взбиралась на Везувий в белом мини и на маленькой, но все же шпильке. Потому как именно такой образ а не черепашьи рюкзак и трость, по моему мнению, наилучшим образом контрастировал с темной зубристой пастью кратера.
– Заполонили, – недовольно фырчит Марко, солидарный с моим молчаливым осуждением, – Уничтожили город эти туристы.
– Ну, зато от них прибыль идет, – замечаю я, старательно работая локтями, чтобы не потерять из виду моего гида.
– Да, какая там прибыль! Эти же не тратят ничего. Выгружаются в восемь утра со своих гигантских лайнеров, разбегаются по достопримечательностям из расчета десять минут на церковь, потом едят привезенные сэндвичи в какой-нибудь подворотне и в пять отваливают обратно. А ты говоришь, прибыль! Грязь от них одна, а не прибыль!
Марко чеканит слова с такой упрямой яростью, с какой его близнец строгал из дерева своих знаменитых солдат. На моей спине даже собирается стайка испуганных мурашек. Я ведь, как не посмотри, тоже турист.
– Город, тем более, такой как Венеция, нельзя обежать за несколько часов. Его нужно почувствовать, понять.… А вот, кстати, и магазин белья.
Мы заходим в небольшой бутик, витрины которого пылают огромными алыми цифрами, сулящими гигантские скидки. Судя по нескольким ценникам, которые я разглядываю украдкой, бельишко тут не самое дорогое, если не сказать дешевенькое. А если прибавить обещанную скидку, то пара трусиков и лифчиков обойдутся практически даром. Похоже, следом за «внешностью» из блокнотика, носящего название «Марко», пока вычеркивать и «щедрость». Я выбираю пару-тройку более ли менее пригодных комплектов и исчезаю за занавеской передевалки. Итальянское бельишко так же индифферентно к моему телу, как и мой венецианский кавалер. Оно его не портит, но и не красит. Я задумываюсь над выбором между двумя идентичными, дышащими унылой обыденностью лифчиками, когда штора самовольно дергается и отползает в сторону, пропуская в кабинку любопытную голову.
– Ей! – возмущенно вспыхиваю я и, не успев сообразить, какую часть заслонить в первую очередь от бесстыжего взгляда, по-страусиному закрываю ладошками лицо.
– Извини, – Марко, изобразив раскаяние, возвращает занавеску на место.
Именно изобразив, потому как по его довольной физиономии за короткое мгновение проносится что угодно, только не сожаление о совершенной оплошности. К тому же он прекрасно видел, в какую кабинку я направилась. Значит, по всему выходит, что заглянул намеренно. Странный тип. Вроде вырос уже из возраста подглядывания за одноклассницами в дверную скважину. Причем достаточно давно. Неутешительный ответ настойчиво стучаться в дверь с табличкой «Мозг. По пустякам не беспокоить». Секретарь просит его зайти попозже, ибо начальство страшно занято вопросом выбора бюстгальтера. Но ответ не уходит, он скандалит, барабанит по дереву и, прорвавшись, наконец, на прием, громогласно заявляет: «Марко – извращенец». М-да, весьма вероятно. Всю дорогу не проявлял ко мне даже по-дружески вежливого интереса, заселил в каморку под крышей, а потом вдруг на тебе – шкодливо лезет в передевалку, сверкая совиными глазищами с возбужденно суженными зрачками. Как пить дать, извращенец! Вот вам и Вениз Эксперьянс! Я одеваюсь, так и не выбрав лифчик, и выхожу из укрытия. Заклеймленный позорной печатью Марко с кем-то оживленно беседует по телефону. До меня доходит смысл только конечного «Va bene, ciao».
