Первые удары должны были быть направлены согласно выработанному террористами плану против двух наиболее ненавистных и опасных столпов самодержавия: министра Сипягина и всемогущего обер-прокурора Святейшего синода Г. Победоносцева.

Выбор остановился прежде всего на Сипягине, который в недавнем прошлом отличился своими бесчеловечными и кровавыми репрессиями. Сипягину была поручена царем расправа с университетским движением. Студенческие демонстрации в период 1899 и 1901 гг. были им подавлены с невероятной жестокостью. На другой день после студенческих беспорядков он грозил "потопить Петербург в крови", если будет сделана другая попытка уличных манифестаций.

Исполнение приговора было поручено молодому и смелому революционеру Степану Балмашеву. Балмашев родился в революционной семье: его отец принимал когда-то участие в движении и был сослан в Архангельскую губернию. Воспитание, врожденный революционный темперамент, исключительная сила воли и отважность характера делали его наиболее пригодным для задуманного дела. С гордым радостным чувством принял он опасную миссию, которую партия ему доверила.

Во вторник, 2 апреля 1902 г., приблизительно в час дня к подъезду Мариинского дворца подкатила шикарная пролетка; из нее вышел молодой флигель-адъютант и обратился к дежурившему унтер-офицеру с вопросом, приехал ли уже министр внутренних дел. Получив отрицательный ответ, флигель-адъютант сперва заявил, что он в таком случае поедет к министру на дом, но потом раздумал и решил подождать его во дворце. Его блестящий вид, его спокойное и естественное обращение, его властные манеры и повелительный голос произвели такое благоприятное впечатление, что никому и в голову не приходило заподозрить его в самозванстве. Войдя в приемную, он заявил, что он с личным поручением к министру от великого князя Сергея Александровича. Несмотря на натянутые отношения, существовавшие между министром и царским дядей, это заявление никого не удивило и не вызвало ни в ком недоверия.

Ровно в час в Мариинский дворец прибыл Сипягин. Ему доложили, что в приемной его дожидается специальный курьер великого князя Сергея Александровича. Крайне изумленный Сипягин направился в приемную и с протянутой рукой пошел навстречу Балмашеву, чтобы взять протянутый им пакет...

- Этот пакет,- громко сказал Балмашев,- передан мне от имени великого князя для вручения вашему высокопревосходительству...

- От чьего имени? - с удивлением спросил Сипягин.

- От имени великого князя Сергея Александровича.

И, отступив на два шага назад, мнимый флигель-адъютант направил прямо на министра свой браунинг, из которого сделал несколько выстрелов.

- Так поступают с врагами народа!- громовым голосом воскликнул он.

Через несколько, минут смертельно раненный Сипягин скончался.

Балмашев был предан военному суду. Его поведение на суде было мужественное и гордое. На вопрос, были ли у него сообщники, он вначале отказался ответить, но потом воскликнул:

- Мои сообщники - правительство с царем во главе.

Им место - здесь, на скамье подсудимых.

Свой смертный приговор Балмашев выслушал спокойно, с холодным равнодушием. Его мать хлопотала о его помиловании, но царь ответил, что оно будет даровано осужденному только в том случае, если он сам подаст прошение. Дурново ходил в одиночную камеру Балмашева и уговаривал его подать это прошение, но все попытки его кончились полной неудачей. По собственному выражению Дурново, он "натолкнулся на скалу".

- Вам гораздо труднее меня повесить,- иронически кинул ему на прощание Балмашев,-чем мне умереть. Я от вас не хочу никаких милостей. Единственное, о чем я прошу, это выбрать веревку покрепче, так как вы и вешать-то не умеете как следует тех, кого вы приговариваете к смерти1.

3 мая 1902 г., в пять часов утра, Степан Балмашев был повешен на тюремном дворе Шлиссельбургской крепости. Спокойствие и мужество не покидали молодого революционера до самого последнего мгновения, и, когда перед смертью поп попытался подойти к нему и причастить его, он твердым, недопускающим возражения голосом сказал ему:

- Я не умею лицемерить...

Роль Азефа в организации этого покушения установлена только в общих чертах. Известно, что он в нем принимал, по крайней мере, такое же деятельное участие, как и Григорий Гершуни.

Обвинительный акт против Л. А. Лопухина, содержащий подробный, хотя и неполный разбор "услуг", оказанных Азефом, указывает среди этих "услуг" на доклад, посланный им после смерти министра внутренних дел и в котором перечислены все участники дела Сипягина. Но чиновник, который составлял этот удивительный документ для личной надобности и осведомления Столыпина, не заметил грубой и нелепой ошибки, совершенной им цитированием этого доклада, доказывающего, что Азеф все знало приготовлениях затевающегося убийства Сипягина. Нельзя же, в самом деле, допустить, чтоб он узнал все подробности дела сейчас же после его исполнения.

Так или иначе, но полиция узнала через Азефа, что убийство Сипягина было организовано Гершуни вместе с Михаилом Мельниковым и Павлом Крафтом. Благодаря его указаниям Мельников попал через некоторое время в руки полиции.

За казнью Сипягина должно было последовать убийство Победоносцева. Всесильный обер-прокурор Святейшего синода был живым воплощением самодержавия, которого он являлся самым умным и талантливым теоретиком и самым убежденным защитником. "Великий инквизитор", как прозвали этого действительно русского Торквемаду, был вплоть до самой своей смерти предметом самой страстной ненависти со стороны всей свободомыслящей России. Его мрачная тень легла на целые десятилетия умственного и политического развития России.

Покушение на Победоносцева было назначено в день погребения Сипягина. Обер-прокурор Святейшего синода должен был участвовать в похоронном шествии, и убийство предполагалось совершить или во время шествия, или же во время самого обряда погребения2.

Два артиллерийских офицера Михаил Григорьев и Недаров взялись за выполнение приговора над Победоносцевым. Оба они были преданы Азефом и арестованы. М. Григорьев в тюрьме стал выдавать под влиянием своей жены, игравшей плачевную и позорную роль.

Он дал "чистосердечные" показания обо всем, что ему было известно.

Покушение на Победоносцева никогда больше не повторилось. Если этому вреднейшему изуверу царизма, задержавшему русское народное образование на много лет, оказавшему гибельное влияние на все решительно стороны русской жизни, суждено было умереть спокойной естественной смертью, то это, главным образом, благодаря предательству Азефа.

Между покушениями на Сипягина и Победоносцева и последующими покушениями лежит промежуток времени в три месяца, ознаменовавшийся гибелью террористической группы, основанной фельдшерицей Ременниковой, близкой и преданной сотрудницей Гершуни. Провал, несомненно, был делом рук Азефа.

1 Балмашев повторил знаменитую фразу декабриста Рылеева, который во время казни сорвался с веревки и с презрением и язвительностью высмеивал своих палачей, не умеющих даже вешать как следует.

2 В своих "Воспоминаниях" Гершуни рассказывает, что Победоносцев должен был быть убит одновременно с Сипягиным террористом, переодетым бригадным генералом. Акт предполагалось совершить при выходе Победоносцева из Святейшего синода. Нелепая ошибка была причиной неудачи этого плана. Телеграмма, посланная мнимому генералу, не дошла по назначению, вследствие ошибки, допущенной в адресе (см.: Гершуни Г. Воспоминания.-С. 63).

"Боевая организация" наметила следующей жертвой харьковского губернатора князя Оболенского. Этот губернский чиновник стяжал себе мрачную славу жестоким подавлением аграрных беспорядков, вспыхнувших в Харьковской губернии. Усмиренные крестьяне были подвергнуты по его приказу позорным телесным наказаниям. Партия решила для примера казнить его, чтобы показать, что подобные преступления не могут оставаться безнаказанными:

Фома Качура, простой крестьянин, приехавший в Харьков из Екатеринослава, познакомился с Гершуни незадолго до покушения. Он просился в "боевую организаций", предлагая себя для выполнения первого террористического акта, который партия сочтет необходимым совершить.