22 июля 1902 г., около десяти часов вечера, в саду увеселительного заведения "Тиволи" Качура спешными шагами приблизился к прогуливавшемуся там кн. Оболенскому и выстрелил в него из своего револьвера. Но боязнь попасть при этом в даму, которая шла об руку с князем, помешала ему хорошо прицелиться, и пуля только слегка задела князя за шею. Вторая пуля не попала в цель, потому что дама схватила Качуру в это время за руку. Сбежавшиеся со всех сторон сыщики и городовые накинулись на Качуру, который успел тем не менее дать еще два выстрела, ранив в ногу харьковского полицмейстера Вессонова.

Заключенный в Шлиссельбургскую крепость Качура в конце первого же года поддался обольщениям полиции и сделался предателем. Он выдал одного из своих товарищей Вейценфельда, участие которого в покушении было ничтожно. Правительство сумело, таким образом, составить обвинительный акт так, что туда могли войти все данные, которые оно получало от своих "сотрудников". Ведь и Азеф предупреждал о готовящемся покушении, а между тем его показания не могли по вполне естественным причинам фигурировать в официальных документах.

Среди тогдашних провинциальных бурбонов особенно дурной славой пользовался уфимский губернатор Богданович, отличившийся своими репрессалиями против рабочих. Во время мирной манифестации, устроенной златоустовскими рудокопами, Богданович приказал войскам открыть без предупреждения стрельбу по безоружной толпе, не ждавшей такого вероломно-преступного нападения. На месте осталось большое количество убитых, среди которых были женщины и дети.

6 мая 1903 г. в пять часов вечера губернатор Богданович прогуливался в городском саду, как вдруг на одной из уединенных боковых аллей он очутился лицом к лицу с каким-то незнакомцем, который на него набросился. Раздалось несколько револьверных выстрелов, и генерал, окровавленный, упал без сознания на землю. Сбежавшаяся публика и сыщики нашли его при последнем издыхании. Все их попытки задержать революционера, стрелявшего в Богдановича, остались тщетными. Этот смелый террорист вместе с сопровождавшими его товарищами, отстреливаясь на бегу и держа на почтительном расстоянии преследовавших, успел скрыться, не оставив за собою никаких следов.

На земле рядом с жертвой был найден конверт - "смертный приговор "боевой организации" с.-р. генералу Богдановичу за его гнусную роль в златоустовских событиях.

Несмотря на все отчаянные усилия, уфимской охранке не удалось обнаружить преступников.

Какую роль играл Азеф в этом покушении? Если бы нам пришлось судить о ней по данным обвинительного акта против Лопухина, то мы из него должны были бы заключить, что Азеф не имел никакого прикосновения к этому делу: официальный судебный документ ни одного слова, ни одного намека не содержит относительно убийства Богдановича. В действительности же Азеф участвовал вместе с Гершуни в выработке плана и в мельчайших подготовлениях к уфимскому покушению, одновременно осведомляя департамент полиции о ходе событий. Террорист Б. В. Савинков, который сообщил нам для нашей книги немалоценных сведений, передавал нам, что Азеф лично участвовал в выборе двух революционеров, первоначально назначенных для уфимского дела. Эти два революционера были недолго спустя, вероятно по доносу Азефа, арестованы в Двинске.

Но Гершуни нашел других исполнителей и лично поехал в Уфу, чтоб иметь возможность на месте наблюдать за приготовлениями, а также чтоб ускорить покушение.

Департамент полиции, всесторонне осведомленный о роли Гершуни, давно уже отдал приказ о его розыске и даже назначил крупную премию (10 000 руб.) за его, спешную поимку. Когда из донесений Азефа стало известно, что Гершуни собирается в Уфу, чтоб организовать покушение против Богдановича, туда немедленно был послан Пресловутый Медников. К несчастью для этого охранника, он не успел вовремя приехать в Уфу и по дороге, в поезде, получил телеграмму Азефа, извещавшего его, что покушение совершилось и что Гершуни уехал в Киев. Гершуни был арестован в Киеве 13 мая, то есть ровно через неделю после убийства Богдановича, но только другим сыщиком, которому больше повезло, чем Медникову, и который получил обещанную награду.

Зная, что за ним охотятся, Гершуни принял все меры предосторожности, чтоб не попасться в руки полиции. Вместо того чтоб доехать до самого Киева, он сошел на одной из пригородных станций. Но там его уже ждали пять охранников, которые арестовали "го и препроводили в киевское охранное отделение, где один из главных чиновников встретил его, прямо называя по имени (арестовавшие его сыщики сами не знали, с кем они имеют дело). Гершуни сразу овладели смутные подозрения, он понял, что кем-то был выдан, но его подозрения были беспредметные, не падая ни на одно определенное лицо. В своих "записках" он рассказывает, что за ним не было никакой слежки и что, видно, он был арестован по приказу и указаниям, полученным свыше. Он не скрывает дальше своего недоверчивого отношения к правительственной версии, согласно которой его арест произошел будто бы благодаря доносу какого-то студента, случайно узнавшего о его приезде в Киев и продавшего свой секрет жандармам за крупную сумму денег.

Преданный военному суду Григорий Гершуни держал себя на суде так, что вызвал восхищение даже у злейших своих врагов. Какой-то великий князь, внимательно следивший за процессом, воскликнул в присутствии своих приближенных: "Этот еврей - герой", а один из судей заявил:

"Вот человек".

Гершуни был приговорен к смертной казни. Но самодержавное правительство почему-то не сочло нужным привести в исполнение этот приговор, и несмотря на то, что Гершуни решительно отказался просить помилования, как это ему предлагали, смертная казнь была ему заменена бессрочным заключением в Шлиссельбургскую крепость, откуда через несколько лет он был переведен в Сибирь.

Об обстоятельствах, при которых совершилось покушение на губернатора Богдановича, существуют самые разнообразные и противоречивые данные. Если верить заявлениям Лопухина, сделанным им Борису Савинкову во время их свидания в Лондоне, департамент полиции, как учреждение, не был предупрежден нисколько о том, что затевалось в Уфе. В своих показаниях на суде Лопухин подтвердил это свое заявление. Возможно, мы эту гипотезу не считаем исключенной, что полицейская банда, во главе которой находился Рачковский, была - в этом случае, как и во многих других,- хорошо осведомлена, но скрывала от директора департамента и от правительства дело, сулившее ей несомненные выгоды. Рачковский и К° всячески избегали сообщать что-либо уфимской охранке, преследуя свои особые цели, и тем позволили террористам привести в исполнение задуманный ими террористический акт. Впрочем, во время прений на своем процессе Лопухин заявил по этому поводу, что Азеф "не был в непосредственном распоряжении департамента полиции... и что сношения с ним имели исключительно Рачковский и Ратаев"1.

Убийство Богдановича и последовавший затем арест Гершуни знаменуют собою конец первого периода террористической деятельности Азефа. До тех пор он разделял власть вместе с незабвенным Гершуни, своим "ближайшим другом", которого он упрятал сперва в Шлиссельбургскую крепость, потом в Акатуйскую каторжную тюрьму, в Сибири. С устранением Гершуни верховное, единоличное и полновластное руководительство "боевой организацией" переходит исключительно к нему.

Отныне вся партия в руках Азефа.

1 Существует другая интерпретация этих фактов. Она основана на записке, оставленной недавно умершим начальником киевского охранного отделения генералом Новицким.

Покушение, по мнению Новицкого, было подготовлено в Киеве. Гершуни жил в этом городе. Он занимал меблированную комнату у одного портного, родная дочь которого принадлежала к революционной организации. Гершуни был влюблен в эту девушку, и она, казалось, отвечала ему взаимностью (sic!). Он от нее ничего не скрывал, точно так же как и от ее отца, на которого он смотрел как на будущего своего тестя и который выражал глубокую преданность революционным идеям.