- Калина, надумал сознаться? – спросил Романцев висящего на дыбе стрельца.

- Батюшка, ей богу не ведаю, о чем ты спрашаешь! – отозвался Калина довольно бодро, но в его голосе обыщик услышал некоторое легкое дрожание, что могло свидетельствовать о страхе перед предстоящей экзекуцией.

- Так ведь вопросы мои несложные! Кто поджог федоровские склады?

- Не ведаю, господин обыщик! Не учавствовал!

- Что надумал твой товарищ Акиня Шеин?

- Не знаком я с ним!

- Начинай Фролушка! – приказал Тимофей палачу.

Фрол без предупреждения подбежал к распятому стрельцу двумя-тремя скачками и ударил кнутом по его спине, рассекая ему тело до костей. Да этот ловко владеет кнутом, - подумал Романцев, осматривая спину Калины, из которой забрыжжила кровь. – Этот и с трех ударов сможет убить человека до смерти». Это был первый удар, за ним последовали другие. После каждого удара Фрол отступал на шаг назад и потом вновь делал прыжок вперед, от чего удар производился с такою силою, что каждый раз кровь вновь и вновь брызгала в разные стороны, а кнут оставлял за собой рану толщиною в палец. Причем удары, наносимые с чрезвычайной быстротой, редко попадали по уже рассеченному месту, а ложились друг подле дружки во всю длину калининой спины, начиная с плеч до самой поясницы. Чтобы достичь такой невероятной точности удара, Фрол усиленно тренировался на куче песка иногда на бересте, прикрепленной к бревну. Вообще-то, цель убить пытаемого перед Фролом никогда не ставилась. Наоборот, ему следовало бить так, чтобы удары были чувствительны, болезненны, но при этом пытаемый сразу после застенка оставался бы жив – по крайней мере до тех пор, пока не даст нужных показаний.

Калина при каждом ударе вскрикивал, но негромко, а так, словно он закидывал на плечо тяжелый мешок, скорее этот вскрик был похож на кряхтение. При каждом ударе один из помощников Фрола пригибал голову Калины так, чтоб кнут не задел ее, иначе одним ударом палач смог бы убить его.

- Говори, Калина! Говори! Потом легче будет! Кто поджог склады?! – повторял вопросы Романцев. – Что надумал Шеин?! Что ты должон был делать?! Кто ешо в Туле помогает Шеину?

- Не ведаю! Не ведаю! – шептал Калина все тише и тише.

Когда Фрол нанес три десятка ударов, обыщик его остановил. Спина Калины превратилась в сплошное месиво, и Тимофей побоялся, что тот издохнет на дыбе.

- Что разумеешь, Филипп? – обратился он к губному старосте.

- Разумею, что покамест надо остановиться. Издохнет мужик, не выбьем мы из него показания. Давай отложим расспрос на пару деньков.

- Согласен. Пущай подлечит его лекарь, - кивнул головой Тимофей.

Губной староста махнул помощнику Фрола и тот удалился за лекарем, а второй человек вместе с Фролом стали снимать Калину с дыбы. Развязав веревки, они аккуратно уложили истерзанное тело стрельца на каменный пол. Когда в пыточную пришел лекарь, Калина уже сидел на полу и под ним образовалась небольшая лужа из крови, пота и слез.

Лекарь, человек небольшого росточку и литовец по происхождению, тут же осмотрел спину стрельца, покачал головой и подошел к губному старосте.

- Не гоже больше пытать… Раны глубокие, крови много утекло… Дальше умре.

- Поправь здоровье ему, через два дня продолжим, - приказал Филипп.

Помощники Фрола взяли Калину под руки и повели его в застенок, где тому предстояло подлечиться и потом вновь предстать перед обыщиком для расспроса на дыбе, но тепереча уже для пытки на огне, самой страшной и последней.

Фрол, собрав свои инструменты в деревянный ящик, а кнут повесив на плечо, удалился вслед за ними. Подьячий еще что-то некоторое время записывал в книгу, потом присыпал свои записи песком из баночки и встал. Он услужливо поклонился обыщику, а потом посмотрел на непосредственного своего главу губного старосту, ожидая от него указаний.

- Ступай, - кивнул головой тот.

- Устал я нонче… - Тимофей потянулся, сцепив руки за головой, и устало заулыбался.

- Изволишь откушать, батюшка? – обратился к Романцеву губной староста, когда они остались в пыточной одни.

- Нет. Благодарствую. Поеду к воеводе, - выдохнул обыщик.

- Позвать стрельцов сопроводить?

- Кликни Захара Котова.

- Слушаюсь… - губной староста вежливо поклонился и тоже вышел из пыточной, оставив тепереча Романцева одного.