- Приведите его к присяге! – устало молвил Романцев и Фрол подошел к трепещущему человеку поднеся ему Евангелие и крест, который тот поцеловал, обещая говорить только правду, а за ложные показания нести ответственность вплоть до смертной казни.

- Кто будешь? – строго заговорил особый обыщик, после продолжительного молчания.

- Федка Дементьев я, барин… - испугано отвечал допрашиваемый

- Чей холоп?

- Свободные мы, копейщик…

- Лет сколько?

- Так уже сорок годков от роду…

- Где живешь?

- В слободке возле Упы, третья изба.

- Кокой веры будешь?

- В православии крещен! – и в подтверждении своих слов мужик перекрестился.

- Ты давал извет по делу и слову государеву?

- Я, барин…

- Какое Государево дело за тобой? Изложи все, что тебе известно!

- Третьего дня апосля сентября заходил ко мне Фома, что торгует у кремля сапогами. Было эт уже к вечеру. Жена моя накрыла на стол. Мы выпили, потрапезничали и будучи во хмелю Фома сказывал, что слыхал он на ярмарке, как ходили по рядам какие-то люди, и порочили воеводу нашего боярина Морозова. Дескать жизни не дает, а все больше грабит людей. Что мол пора вспомнить о Болотникове и молясь богу извести порядок татьевский. Мол народ устал роптать и надобно идти к боярскому сыну Шеину, что собирает он свободных и беглых людишек дабы пойтить супротив воеводы…

- Что за люди ходили по ярмарке?

- Это мне неведомо, только сказывал он, что одеты были богато и говорили на нашем языке свободно.

- А что взамен обещали, он не слыхал?

- Не знамо, мой господин! Он не сказывал, а я не спрашивал. Как только узнал о сем, сразу же сообщил в губную избу.

- Правду сказываешь? – прикрикнул на трясущегося от страха послуха боярский сын Романцев. – Или же брешешь? Смотри, вон Фролка заскучал. На дыбе можь еще чего вспомнишь!

- Не вели губить, барин! Всю правду изложил, все, что знал! Вот тебе истинный крест! – и Федка перекрестился.

- Ладно! Свободен пока! Ступай домой и о сем ни звука!

- Не изволь беспокоиться, барин! Буду нем, как рыба…

- Ступай!

Счастливый и напуганный копейщик, поклонившись господам в пояс, стремительно убежал вон из избы.

- Больно ты добр, батюшка, - сказал губной староста, не глядя на Романцева, явно озадаченный расспросом московского обыщика. Он не привык в своем труде так мягко выспрашивать у черни всякой.

- Так это пока токмо распрос. Вот соберем все сведения, тогда и будем доводить извет, - пожал плечами обыщик и обратился к дьячку: - скажи Захару, чтоб заходил следующий!

Следующим оказался седовласый однодворец Карп Петров сын Пантелеев. Ему стукнуло уже семьдесят лет и он, видимо, уже не волновался от мысли о наказании за навет.

- Помню я еще те времена, когда стрельцы заперлись в кремле и падаль ели, а народ страдал от лихоимства ляхов и других воров! Не желаю увидеть вновь такие времена! Токмо поэтому подписал извет, - так смело смотря в глаза Романцеву и Кривоносу ответствовал старик.

- Поведай и нам в чем суть твоего извета, - попросил его Тимофей, испытывая уважение к его бесстрашию.

- Хозяйство у меня крепкое, сорок четвертей земли. Семья большая, да и нанимаю порой всяких праздно скитающихся людишек, что по осени ищут где б на хлеб насущный заработать. Но, беглых – никогда! – поправился старик. –Так вот собрал я урожай и надобно было кое-что продать. Вот и поехал в начале октября по торговым делам в Кузнецкой слободе, взял младшого сына Андрейку, женку евойную, а остальные дома остались. Подъехали мы к обедне и зараз на торговую площадь. А там значит народу собралось тьма! Такого я ешо не видывал. Значится посередке на телеге стоит в кафтане сотника стрелецкого человек и ведет крамольные речи. Призывает значит люд к тому, чтоб поднималися все супротив воеводы тульского, значится боярина Морозова. А народ не расходится и внемлет его речам. Правда больше среди того люда было холопов помещичьих, да церковных и черносошных.

- А что он говорил-то? Только осторожней, отец, вспомни дословно! Не приукрась и не доскажи! Ибо так закон государев велит! – попросил старика Романцев.

- Так, господин хороший, дословно не смочь мне. Стар я память ужо не та. Боюсь не смогу сказать точно, что он там глаголил.

- Не пиши! – приказал Тимофей дьячку и тот, отложив перо в сторону, стал смотреть на допрашиваемого старика.

- Ладно, говори, что помнишь! – предложил обыщик.

- Так и помню я мало что. Не запоминал особо. Могу токмо сказать, что речи вел острые, называл воеводу нашего и вором, и разбойником, что грабит народ православный и все тащит в свои закрома.

- Ну, а что предлагал-то?

- Предлагал приходить к нему, что мол под его защитой будут, что поведет на правое дело…

- А людишки те чего?

- А чего! Кто соглашался, кто плевался и уходил. По-разному было. Мы-то тоже не остались слушать, не распрягая кобылку, так и уехали восвояси, не продав ничего. Потом уж поехали в Петровскую, там и продали все.

- А что за сотник-то был? Знаком тебе?

- Не! Я его не ведал ранее.

- Ну, а людишки что-нить говорили в толпе, кто это был?

- Да вроде кто-то обмолвился, что-то был некто Шеин…вроде, а може и не он. Не могу навет делать, прости, батюшка…

- А коли поймаем, узнать сможешь?

- Да поди смогу, чай не ослеп ешо…

- Ладно, отец, ступай с богом. Да смотри не болтай ни о чем!

- Что ж я не понимаю! Государево дело! – старик поклонился и, нахлобучив шапку на голову, вышел из избы на ночной холод.

- Ну, что, Тимофей Андреевич, следующего будем расспрашивать, али отдохнуть желаешь? – спросил обыщика губной староста, зевая и крестя свой рот. – Может до утра отложишь? Поди с дороги, не отдохнувши и сразу в губную избу. Ведь за ночь ничего не измениться, и все изветчики никуда не пропадут.

- Я бы соснул немного, но государево дело не может ждать, любезный Филипп Николаевич! Надобно не жалея живота трудиться! Ведь крамольники не спят и уготавливают разбой и воровство.

- Не изволь сердится, батюшка, - спохватился староста, пожалев о своем предложении.

ГЛАВА 8.

Архип Осипов оказался человеком живым, хитроватым и даже в большей степени ушлым, впрочем, настоящий управляющий и должен быть таковым. Управляя большим хозяйством невозможно оставаться честным и прямым, оно, это хозяйство, требует от человека изворотливости и большого ума и где-то даже нечистоплотности. Все эти качества присутствовали в характере Архипа с избытком. Внешне же он казался совсем другим. Аккуратная русая борода и закрученные кверху усы придавали его внешности благовидность и некоторую благородность. Роста он был среднего, а телосложения некрупного, обычный средний мужичок.

Он встретил ночных гостей в своей деловой светелке, сидящим за столом, заваленным бумагами и амбарными книгами. По его бодрому виду невозможно было даже предположить, что до появления гостей Архип Иванов сын крепко и сладко спал. Когда его разбудил служка, Архип еще долго не мог прийти в себя, не понимая спросонья, зачем ему вставать среди ночи. Но прислуживающий ему человек напомнил, что хозяин велел принять боярского сына в любое время.

С помощью все того же холопа управляющий облачился в повседневные одежды, намочил лицо холодной водой, вытер его рукавом кафтана, пригладил мокрые волосы ладонями и поспешил в присутственное место железоделательного завода.

- Доброй ночи, судари! – приветствовал гостей Архип, слегка приподнимаясь со своего места, подчеркивая тем самым, что он и уважает их, но и знает себе цену. – Чем обязан такому позднему разговору?

- Здравствуй Архип Иванович, - поздоровался Акиня Петрович за всех вошедших с ним, и за Адама Киселя, и за Семена Капусту. Только его верный пес Никифор остался во дворе с лошадьми.

- Устраивайтесь поудобнее, - предложил Архип, указывая на дубовую лавку, стоящую по другую сторону стола.