До насыпи оставалось шага три, когда сзади на Ингу обрушился удар. Споткнувшись, женщина пролетела оставшиеся метры и врезалась головой в щебеночную насыпь. Острые камешки впились в незащищенное лицо, но она этого уже не чувствовала.
Если бы сознание Инги не погасло, она могла бы добавить к афоризму Элеоноры Витальевны, что спешащая женщина не только выглядит смешно, но и рискует нарваться на неприятности, из которых маловероятно выйти лишь с вывихнутой ногой и расцарапанной щекой.
Глава вторая
Для обитателей полуразвалившегося здания почты тот день тоже запомнился сплошной маетой. Все места, где можно было с утра похмелиться, для них, сильно задолжавших, были закрыты. После сдачи бутылок из-под пива денег набралось на бутылку самогона, но что такое бутылка на четверых? Измученные похмельем и холодом, бомжи разбрелись по близлежащим точкам, где можно было, если ни выпить, так хоть согреться. Правда, их отовсюду гнали, брезгливо морща носы. Подумаешь, запах, бубнили себя под нос незадачливые выпивохи, попробовали бы сами не завонять, если бы мылись на речке в последний раз в конце сентября.
Эх, золотое времечко сентябрь: тепло, на огородах картошечка, морковка, капустка ядреная! Ешь – не хочу, а если повезет, то и продать можно, заработать на бутылек. Бывало, правда, на злых хозяев огородов нарывались или на сторожевую собаку, но чаще сходило с рук. За добычей они ходили перед самым рассветом, когда все люди видят последний сон. Кому придет в голову заглянуть в огород в три-четыре часа утра?
Но сейчас, в конце октября, огороды что пустыня. Овощи с них по подвалам рассовали, в банки запрятали. Кое-кто, загрузив багажники машин, в город отправился на рынок. Бомжам придется промышлять по забегаловкам, перебиваться случайными заработками, а уж когда приспичит, то и заимствовать у добропорядочных граждан.
Сегодня как раз такой день случился. Скоро ночь, животы подвело от голода, да и душа просит хорошего возлияния, чтобы ночь не казалась такой холодной. В здании старой почты сохранилась небольшая печка, которая когда-то обогревала её работников и посетителей. Бомжам приходится заботиться о том, чтобы к ночи у печки всегда был запас дров и мелкого уголька, а потом по очереди караулить неверное тепло, которое без присмотра норовило исчезнуть, издеваясь над промерзшими людьми.
Сегодня дежурным был Ванька-комсомолец. Почему его так прозвали ни он сам, ни его дружки уже не помнили, но прозвище закрепилось за мужиком, которому по давно утерянному паспорту было за сорок. Он экономно подкидывал в печь уголь, тянул к огню скрюченные ревматизмом руки. Дежурному можно было не думать о пропитании, сегодня его задача – поддерживать тепло, а дружки должны обеспечить ему ужин.
Осенняя сырость пробирала до костей, и Ванька-комсомолец накинул на себя старый, изодранный шубняк Алика-татарина, который ушел просить у своего земляка Тагира, владельца небольшого магазинчика, дать ему в долг вина, а он бы за это отработал на разгрузке.
Без дела сидели Санька Сенькин и Леха Баклан. Они тоскливо моргали, глядя на огоньки последних папирос, и без всякой надежды ожидали возвращения Алика. Если Тагир сегодня в плохом настроении, татарину не на что рассчитывать. Дело дрянь!
Торопливые шаги и прерывистое дыхание в стороне пролома подбросили Леху с места. Это был шанс, при условии, что идет один человек. Санька тоже поднялся, неслышной тенью скользнул за угол почты, затаился. За то время, что они обитают здесь, им не раз приходилось добывать деньги прямым разбоем. Но совесть их не мучила, так как люди сами шли на риск. И чего их тянет в это глухое место? Ходили бы по дороге, так нет, все спешат, углы срезают. Ищут, так сказать, приключений.
И приключение не замедляет случиться с ними. За три с половиной года обитатели старой почты отправили…нет-нет, не на тот свет, а в путешествие, троих. По-видимому, идет четвертый путешественник.
В последнюю секунду Санька понял, что идет баба. Но рука с кастетом уже занесена, а мелькнувшая в голове картина разлитой по стаканам водки была столь привлекательна, что Санька ударил женщину.
На шум падения тела выскочил Ванька-комсомолец, в один момент оценил ситуацию и кинулся за сумкой, отлетевшей в пожухлые кусты. Опытная рука сразу нашарила там кошелек.
– Есть, падлой буду, – сообщил он сообщникам. –Только куда нам её?
– Как всегда, – ответил Санька, пряча в карман истрепанной куртки кастет. – После московского как раз товарняк пойдет. Сунем туда, и все дела.
Они постояли, покурили, стараясь не смотреть на распростертое у самой насыпи тело женщины. Она не двигалась. Санька подошел к лежащей, присел на корточки, нерешительно протянул руку к голове и резко ткнул пальцами в затылок. Послышался едва различимый стон. Жива. Не торопясь, Санька стянул с руки женщины широкое обручальное кольцо, браслет в виде толстой цепочки, часики, потом просунул руку за пазуху и, нашарив там цепочку с крестиком, потянул на себя. Серег в ушах, как у других баб, не было. Довольный добычей, Санька спрятал золотишко в карман затасканных брюк, докурил чинарик и отошел к стене старой почты. Сидя на корточках, он планировал, кому предложить украшения.
Вскоре резкий голос из репродуктора сообщил, что на первый путь прибывает поезд на Москву, через пять минут этот же голос объявил отправку поезда. Когда стих шум двадцати вагонов, Леха Баклан вразвалочку вышел на перрон, огляделся по сторонам. Никого! Да и кому тут быть, если сегодня пассажирских поездов уже не будет.
– Идет, – сообщил он через некоторое время своим подельщикам.
Загрохотал товарный состав. Большая часть вагонов была закрыта, опломбирована или вовсе залита монтажной пеной по периметру дверей. Но зоркий глаз Лехи отыскал то, что им нужно было: вместо замка на вагоне висела небрежно скрученная проволока. Леха без проблем раскрутил её, отодвинул тяжелую дверь. Из вагона пахнуло конским потом, мочой и сеном. По-видимому, тут перевозили лошадей.
– Давай! – крикнул в темноту Леха.
Его дружки появились на перроне, держа женщину за руки и ноги. Леха запрыгнул в вагон, втянул бесчувственное тело внутрь и спрыгнул назад в тот момент, когда поезд тронулся. Застучали колеса на стыках, загрохотали вагоны, обдали жутким запахом цистерны с нефтью.
– Счастливого пути, – пожелал Леха и спрыгнул вслед за дружками в темноту под насыпь.
Когда они в первый раз проделали этот номер, долго боялись, что «путешественник» наведет на них милицию. Зря волновались. Правда, после отправки в «путешествие» третьего клиента, к ним пожаловал участковый и еще один из линейного отдела. Стали расспрашивать, грозить, но бомжи держались уверенно, божились, что никого не трогали. Сам горе-путешественник ничего определенного сказать не мог, напали-то на него сзади. Так дело и заглохло. А бомжи снова меж собой говорили, что находит приключения только тот, кто их сам ищет.
Глава третья
Зеркально-чистая вода в ямке, выстланной желтой травой, манила, на её поверхности играли веселые блики солнца, а узорчатые льдинки по краям посверкивали бриллиантами.
Женщина потянулась всем телом к воде, протянула выпачканные грязью руки. Пересохший рот требовал хоть глотка воды, в воспаленной голове замелькали чистые струи из-под душа, опрокинулись наполненные фужеры, радугой расцветилось небо, низвергающее потоки дождя.
Еще немного, еще одно усилие, твердила себе женщина. Она взялась за край платформы, подтянулась и вывалилась наружу. Боли женщина не почувствовала, так как была ослеплена одной мыслью: добраться до воды. Скатившись с насыпи, она на четвереньках добралась до наполненной водой ямки, упала на землю и стала пить, погрузив в воду все лицо. Ледяная вода обжигала кожу лица, расплавленным свинцом охватывала горло, но остановиться не было никакой возможности. Женщина подняла лицо от воды, набрала полную грудь воздуха и снова приникла к спасительной влаге. Ей показалось, что она могла бы выпить все, что было в ямке, но, сделав еще два-три глотка, остановилась, перевалилась на спину и замерла.
