Спешащая женщина выглядит смешно, вдруг вспомнила Инга Мамаева, несясь по слабоосвещенной улице, ведущей к железнодорожной станции. Эту фразу неоднократно повторяла преподавательница английского на их дошкольном факультете. Как её звали? Кажется Элеонора Витальевна. Точно! Надо же вспомнила! Вообще-то у Инги проблема с запоминанием имен и отчеств. Если она не общается с человеком хотя бы в течение трех месяцев, то при встрече с трудом вспоминает, как того зовут.

Элеонора Витальевна была дамой, приятной во всех отношениях, одевалась по моде, к студентам относилась по-матерински. И была бесконечно счастлива, когда хоть у пары девчонок из очередной группы проявлялся талант к языку. Инга была в числе тех, кому удавалось порадовать преподавательницу. Однажды она даже участвовала во всероссийской студенческой олимпиаде по иностранному языку. Честно сказать, результат у Инги на той олимпиаде был ниже среднего, но Элеонору это не огорчило, и она гордилась успехами своей студентки.

Однажды Элеонора пришла на занятие с перевязанной ногой и расцарапанной щекой. Девчонки сочувственно заохали, заахали, начали расспрашивать, какое несчастье с ней приключилось. Женщина не стала держать происшествие в тайне и, наплевав на перевод скучнейшего текста из детской психологии, рассказала, как она выразилась, «историю своего падения».

Обычно Элеонора Витальевна добиралась до дома на троллейбусе. В тот день она то ли задержалась, то ли водитель троллейбуса спешил, но когда она завернула за угол, где находилась остановка, увидела, что её семнадцатый номер готов вот-вот тронуться с места. Несмотря на приближающееся пятидесятилетие, Элеонора была подвижной, можно сказать, спортивной теткой. Она рванула к остановке и запросто успела. Но в последний момент каблук зимних сапожек заскользил по накату, нога начала уходить под днище троллейбуса, а его подножка неумолимо приближаться к лицу. Мало того, что Элеонора сильно подвернула ногу и грохнулась на спину, так еще задела щекой за какую-то выступающую железяку. Хорошо еще, водитель все время смотрел в зеркало заднего вида и вовремя заметил незадачливую пассажирку, упавшую под колеса. Вместе с кондукторшей они извлекли Элеонору из-под троллейбуса, сряхнули с пальто налипший грязный снег и усадили на место для детей и инвалидов.

– Самое ужасное, – вспоминала Элеонора, – что когда я растянулась, многие пассажиры невольно рассмеялись. Не подумайте, что я осуждаю их за это. Отнюдь! Я ведь и сама частенько не могу сдержать смеха, когда кто-то падает на улице. И все-таки это было самым ужасным – услышать, как над тобой смеются. Не знаю, как вы, девушки, но отныне меня ничто не сможет заставить поспешить, побежать, ринуться, кинуться вслед. Я сделала вывод: спешащая женщина выглядит смешно, да просто нелепо!

Эту историю Инга частенько вспоминала по окончании института и старалась придерживаться правила Элеоноры: никогда не спешить, иначе станешь всеобщим посмешищем. До недавнего времени ей это более или менее удавалось. Но сегодня не её день. С самого утра она бежит наперегонки со временем. Только-только выйдет из цейтнота, как опять оказывается, что она опаздывает.

Инга сама устроила себе такие жизненные гонки. Она стремилась успеть все сделать, причем самой, без чьей-либо помощи, причем очень качественно сделать, причем в придуманные самой рекордные сроки. Другие торопятся быстрее все сделать, чтобы высвободить часы для отдыха, развлечений, но только не Инга Мамаева. Какой отдых, какие развлечения, если на очереди масса других важных и срочных дел! И это несмотря на то, что она уже давно, с рождения сына, не работает. Так решил муж, который посчитал, что место женщины дома, в семье.

– Моего заработка хватит на всё, – однажды заявил он категорически. –Твои копейки не делают погоды, а отнимают время у семьи. Не считай меня сторонником домостроя, но мне бы хотелось, чтобы ты больше занималась хозяйством, Кирюшей, а не чужими детьми и прочей суетой, которую вы в садике называете педагогической деятельностью.

Инга по молодости лет и привычке подчиняться взрослым согласилась, хотя в душе обиделась за то пренебрежение, которое высказал Борис в её собственный адрес и адрес её коллег по детскому саду. Инга обожала свою работу методиста, гордилась успехами детишек и мечтала, что их «Ивушка» станет лучшим детским учреждением в Заречье. Про их достижения писали не только местные, но и областные газеты. Но с рождением Кирюши и по настоянию мужа пришлось все бросить.

И только через три года она осознала, что наделала. Теперь её жизнь проходила между кухней, ванной и магазинами. Она рано вставала, чтобы приготовить завтрак мужу, потом готовила кашу для малыша, потом сразу принималась за приготовление обеда. Еще нужно было успеть пробежаться по магазинам, погулять с сыном, отутюжить выстиранное белье, пропылесосить квартиру, вытереть пыль. И ни в коем случае не забыть про экран телевизора, который имел привычку покрываться серым слоем буквально за полчаса до того, как муж Борис садился в кресло, чтобы посмотреть новости.

– Не могла бы ты обновить краски телевизора, – ехидно замечал Борис Сергеевич, намекая на то, что жена полдня провалялась на диване и не соизволила сделать даже такой малости, как вытереть пыль. – Кофе приготовь, и пусть он чуть остынет.

Проглотив обиду, Инга шла к плите, варила мужу кофе и кляла телевизор, единственной виной которого была способность притягивать к себе пыль. Но женщина и к этому быстро приспособилась и стала протирать экран за пять минут до прихода мужа с работы.

После обеда у Инги была пара спокойных часов. Она укладывала Кирюшу, а сама устраивалась в кресле с книжкой. Но часто, прочитав с десяток страниц, осознавала, что ничего не помнит из прочитанного, потому что думает о своем. О чем?

О том, что она, Инга Михайловна Мамаева, специалист с высшим педагогическим образованием, попала в полную зависимость от своего мужа, превратившись в прислугу, няньку и постельную женщину. Мужа такое положение вполне устраивало, и ему было неинтересно, что по этому поводу думает она сама. Он, правда, не ограничивал её в средствах, не подсчитывал мелочно, куда и на что она потратила деньги, но требовал, чтобы в их доме все было по высшему разряду. А это значило: свежеприготовленные завтраки, обеды и ужины, стерильная чистота в квартире, неукоснительный режим для ребенка, которому, по мнению Бориса Сергеевича, необходимы ежедневные прогулки на свежем воздухе до обеда и после, развивающие игры, выжатые натуральные соки и прочее. Кирюшу Инга обожала и готова была для него на любой трудовой подвиг, но иногда ей хотелось, чтобы и муж тоже внес свою лепту в воспитание и оздоровление ребенка. Но Бориса хватало лишь на получасовую возню с сыном между двумя воскресными развлекательными передачами. Дальше он требовательно спрашивал, не пора ли жене погулять с ребенком или почитать ему сказку.

Сказок за это время было перечитано собрание сочинений.

Именно детское чтение подсказало Инге выход из сложившегося положения. У неё вдруг забрезжила надежда отвоевать себе экономическую независимость, не жертвуя при этом ни общением с сыном, ни бросая на произвол домашнее хозяйство. Однажды они с Кирюшей отправились в книжный магазин. Именно там, среди полок с детскими книжками, ей пришла в голову идея попробовать себя в качестве детской писательницы. В конце концов, рассудила она, для того, чтобы писать истории для детей, не обязательно быть Толстым или Тургеневым.

В том, что у неё получится, Инга почему-то не сомневалась. В её голове тут же закружились сюжеты сказочных перевоплощений, происки «темных сил» и победа «светлых» героев.

С того дня женщина умудрялась выкраивать два-три часа в день и сочиняла невероятные истории, записывая их в толстую общую тетрадь. Удивительно, но первые сюжеты к Инге прилетели сами, а ей осталось лишь развить их, вдохнуть жизнь в героев, продумать маленькие хитрости, которые подогревали бы у юного читателя устойчивый интерес к происходящему. Первая небольшая повесть была закончена в течение двух месяцев, а первым слушателем и ценителем был Кирюша. Мальчик готов был слушать «мамину книжку» часами, и лишь недоумевал, что в ней, кроме исписанных листов, нет ни одной картинки.