Феникс, значит… Стряхиваю случайную чешуйку пепла с рукава джемпера. Тот, кто возрождается из пепла. Может, и мне повезет? За пачку сигарет.
Мир точно сходит с ума. Но мне нравится. Хотя бы потому, что уже не хочется никуда идти, бежать или убегать. Нет ни необходимости, ни тем более желания кому-то что-то доказывать, гордиться, непонятно чем, насмехаться над чужой слабостью ради утверждения собственной силы, бравировать властью, которую сам не заслужил, которую дали авансом, рассчитывая взамен купить послушание, злость, крепкие зубы, древнее имя, душу.
Так хотелось любить. Как же тогда хотелось любить! Пятнадцать лет. Жизнь прекрасна. Волдеморт вернулся, у отца важное задание, перспективы головокружительные, планов — море, грязнокровки — трепещите! Любой парень, любая девчонка, только пальчиком помани — у твоих ног, причём, буквально! Покорные, благодарные, на всё согласные за внимание Драко Малфоя! А любить хотелось это очкастое нечто, недоумка шрамоголового. Вечно падал в обморок, бегал к Дамблдору жаловаться. Вся школа гудела: сны у него какие-то, связь с Тем-кого-нельзя-называть. Можно! Можно называть! Повелителем! И какая может быть связь? А вот сам связал бы этого директорского любимчика и вставил от души, поглубже, так, чтобы пищал и просил добавки!.. Или просто поцеловать… Какого вкуса его губы? А язык приятный? Наверняка… Как же хотелось поцеловать Поттера, зажать в уголок, скрутить ему руки за спиной, придержать коленом в пах, сбросить дурацкие очки на пол и… подышать в его губы, почувствовать, тёплые ли, мягкие. Захотят ли ответить? Ещё чего?! Конечно, захотят, Малфою-то! А если будет кусаться, то даже лучше: можно в отместку тоже укусить. В нижнюю губу, засосать в шею… пусть все потом видят след! Засунуть руку ему в штаны (чего же стесняться, когда тебя кусают?) и сжать посильнее: пусть молит о пощаде или… о продолжении… «Ах, Потти, какими чарами тебя приворожить или сделать покорным, неподвижным хоть на полчаса. А не мало ли, полчаса-то? Успею, я уже взрослый, опыт имеется!» — такая дурь кружилась в башке, томилась в паху, волновалась в груди. Я за его поцелуй на многое тогда пошёл бы.
И вот он, случай! Одни в раздевалке после матча. Я задержался в душе, он что-то забыл и вернулся. Лазил под скамейкой, вертел задницей: искал свою пропажу, уже не помню, что. Распрямился, одёрнул свитер, зыркнул свирепо. И меня понесло! Я просто подошёл и взял его за подбородок: «Что, снова плохо? Снова наш герой на полу в обмороке? Как в прошлом году, когда будущий Великий чародей Поттер испугался дементора? А от кого ты на этот раз спрятался под лавкой? Бедный Потти, ты выглядишь так жалко, так ничтожно! Хочешь, я тебя поцелую? Будет в твоей жизни хоть одно приятное воспоминание, чтобы в следующий раз вызвать патронуса и отогнать злых, гадких дементоров?»
И поцеловал! Никакого томления, дышания, ожидания. Обхватил его рот своими губами, весь, прильнул посильнее и глубоко так, языком… Дух перехватило, рук не чувствовал, везде полыхнуло огнём, огромный горячий ком завертелся внутри, сосредоточив все ощущения в двух точках — языке и члене. Так быстро у меня ещё не вставал! От боли позеленело в глазах: я уже цеплялся за Поттера, чтобы не свалиться в обморок, не упасть к его ногам. Ну уж нет, только не это!.. Открыл глаза. Гарри прижимался ко мне расслабленно, только одним плечом отстранялся и отстранялся, будто хотел убежать, толкнуть, но не мог, не находил в себе сил. Он вяло двигал ладонями по моим бёдрам (я чувствовал их жар даже через брюки!) и немного покачивался. Не упадём вместе? И отвечал. На мой поцелуй. Неспешно, боязливо, но отвечал! Неумело и робко, но отвечал же, чёрт возьми!
И тут раздались голоса, скрипнула дверь, стадо когтевранцев ввалилось в раздевалку. А мы с Поттером… Я, наверное, соображаю быстрее Гарри или чаще целовался, или перетрусил сильнее… Резко оттолкнул его, причмокнул губами, дёрнул за руку, крутанул к себе спиной, хлопнул под зад. И с гаденькой улыбочкой: «А ты, ничего, сладенький. Как смелости наберешься, приходи, я тебя так трахну!.. Останешься доволен! Член у меня ещё более впечатляющий, чем язык». О, я эту свою улыбку не забуду никогда! И взгляд Поттера, его не покрасневшие, а побелевшие щёки, стиснутые кулаки. Почему он не дал мне по морде? Благородный грифф…
А потом началась другая жизнь. Совсем другая. Для него, для меня… По-настоящему взрослая. Смерть, кровь, выбор. Вернее, это всё уже давно было в нашей жизни, просто… после того первого поцелуя мир посмотрел на нас иначе и начал требовать безжалостно…
Тот, кто возрождается из пепла… Это сколько же пепла нужно?
Завтра идем с Поттером за сигаретами. И мне от этого легко и приятно… Драко Малфой, может, пора тебе вообще завязывать с вредными маггловскими привычками?
========== -2- ==========
Гарри всё время спрашивал сам себя, зачем пошел к Малфою? Можно было прислать сову, Кричера попросить, в конце концов. Нет, сам, словно его туда на аркане тащили. Шел и не размышлял ни о каких «зачем».
Странно, что Малфой не послал куда подальше. Ну, послать, предположим, он его поостерёгся, но и рассиживаться за сигаретой тоже бы не стал.
Смотреть на улицу через большое окно кофейни им обоим нравилось. Сидеть напротив друг друга, курить, пускать колечки дыма, соревнуясь, у кого они лучше получатся. И не думать ни о чем. Точнее, думать об одном и том же. Конечно, не зная этого и даже не догадываясь…
*
Когда жгучая боль ворвалась в разгорячённый обидой, страхом и пылом короткого поединка мозг Драко, он почти сразу отключился. Мысли куда-то исчезли, разбежались в неизвестном направлении, вернее, в очень даже известном: подальше от Поттера, выкрикнувшего какое-то необычное, заковыристое заклинание. Сектумсемпра? Навечно впечаталось в подсознание, запомнилось обезображенному, рассеченному глубокими порезами телу. Везде вода, сверху, снизу. Везде боль, везде руки профессора Снейпа, дарящие надежду на скорое избавление и неумышленно усиливающие страдания. Вот теперь можно не думать…
Драко уже и сам жалел, что не согласился ни на Успокоительное, ни на зелье Сна без сновидений. Но Снейп смотрел так… уничижительно, что Малфой решил справиться самостоятельно наперекор всему. Конечно, его никто не упрашивал и не уговаривал: Драко хотел быть взрослым, Драко им стал. Кто же знал, что это такое одинокое дело?
В больничном крыле никого не было, ряды застеленных пустых кроватей только усиливали тоску. Хотелось зажечь хотя бы слабенький Люмос, но он точно знал, что тогда темнота станет ещё гуще, ещё ближе, ещё удушливее. И уж, конечно, находиться в своей спальне было бы ненамного приятнее, но там хотя бы видимость оставалась, что есть кто-то рядом, за стенкой… В крайнем случае, можно выйти в гостиную, посидеть перед камином, ни о чём не думая… Пытаясь не думать…
Драко раздражался сам на себя: за слабость, за необходимость присутствия кого-то рядом, за то, что приходилось стискивать зубы до боли, только бы не заплакать… На груди и руках зудели заживающие шрамы, и от этого заснуть тоже никак не получалось.
Он вдруг представил, что всё это — передышка. Унылая палата, ночь, одиночество… Не нужно в очередной раз идти на восьмой этаж, в комнату, где стоит проклятый шкаф, никак не желающий подчиниться. Не нужно делать вид, что не замечаешь быстрых взглядов Уркхарта, да и вообще плюёшь на то, что бывший любовник трус и похотливый болван, который боялся нового статуса Драко, но которому и от отличного секса отказываться тоже жаль… Ничтожество! Только вот… именно это ничтожество бросило его, а вовсе не наоборот. Уркхарта понять можно: кому сейчас захочется быть слишком близко к Малфою? Все станут ждать финала, чтоб потом лизать пятки победителю или с презрением плевать на побежденного, а пока… Пока от него ожидают решительности, победы, триумфа… падения. Последнего даже с большим азартом. Кто откажет себе в маленьком удовольствии пнуть того самого Драко, который ещё вчера был недосягаемо выше любого из них? Гиены! Собрались, глаза горят, вываливают его в грязи лающего смеха и подлых сплетен.
