Мама говорит Николь:

– Спасибо, что подождала.

Вид у мамы усталый. Тушь размазана, красная помада стерлась. Волосы у нее светло-каштановые, как у меня, но она их красит. Сегодня они фиолетовые.

– Не за что, – отвечает Николь. – Как ваш папа?

Мамино лицо становится бесстрастно-таинственным.

– О, с ним все в порядке. Спасибо, что спросила. Подвезти тебя домой?

– Нет, спасибо. Кстати, Лисса, у меня потрясающие новости!

– Что случилось?

– Я нашла работу в торговом центре! – Николь была очень довольна. – Здорово, правда?

– Я не знала, что ты ищешь работу, – растерянно отвечает мама.

– Я не ожидала, что меня возьмут. Это такой шанс! Салон по прокалыванию ушей!

– Когда ты начинаешь?

– Вот в этом-то и загвоздка. Они хотят, чтобы я начала завтра после обеда. Так что присматривать за Элли я больше не смогу. Я бы вас раньше предупредила, честно, но…

– Понятно, – натянуто отвечает мама.

Николь поворачивается ко мне:

– Забыла сказать: у меня будет скидка! Здорово, правда? Так что заходи, купишь себе что-нибудь!

– Э… хорошо, – отвечаю я.

– Мне пора, – улыбается Николь. – Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, – отзывается мама.

Мы с мамой стоим в дверях и провожаем взглядом девушку, идущую по темной улице.

– Она что, больше не придет? – спрашиваю я. Я слегка огорошена.

Мама качает головой.

– Сегодня не день, а праздник какой-то, – добавляет она.

Я всматриваюсь в темноту, чтобы в последний раз взглянуть на мою няню, но вижу кого-то другого – мальчика с длинными волосами. Он стоит под старой сохнущей пальмой на лужайке перед нашим домом. Пальма теряет свои большие коричневые листья, и мама считает, что ее пора срубить.

Мальчик на вид щуплый, жилистый. Кажется, ему лет тринадцать – четырнадцать. С мальчиками иногда не поймешь.

Он кричит маме:

– Вам надо выставить на улицу мусорные баки!

Завтра – день вывоза мусора, и вся улица уставлена контейнерами соседей.

Мама отвечает ему:

– Может, ты наконец зайдешь?

– А когда вы в последний раз удобряли газон? Тут повсюду сорняки.

– Уже поздно, – нетерпеливо отвечает мама и придерживает для него дверь.

Должно быть, это один из маминых учеников. Иногда они помогают ей разгружать ее большой, видавший виды фургон.

– За домом надо ухаживать, иначе он обесценится!

– Быстро!

Мальчик неохотно поднимает свою объемистую спортивную сумку и заходит внутрь.

На рабочего сцены он не похож. Те обычно носят джинсы и майки – одежду, в которой удобно работать. Этот же одет в мятую рубашку в тонкую полоску, полиэстеровые штаны, твидовый пиджак с заплатками на локтях и кожаные мокасины. Но больше всего бросаются в глаза носки: черные, какие носят с костюмом. Нечасто увидишь в таких школьника. Будто на бармицву собрался.

Мальчик испытующе смотрит на меня:

– Ну что, попала в число лучших учеников?

– Э… табели нам еще не раздавали, – ошарашенно отвечаю я.

Есть в этом мальчике что-то знакомое. У него темные, слегка вихрастые волосы с выкрашенными в пепельный цвет кончиками. Может быть, он один из маминых актеров?

– Ты кто? – спрашиваю я.

Мальчик пропускает это мимо ушей:

– Если хочешь поступить в престижную аспирантуру, нужно хорошо учиться.

– В аспирантуру? Ей одиннадцать! – восклицает мама.

– Чем раньше она начнет готовиться, тем лучше. Кстати, – мальчик многозначительным взглядом окидывает мамин наряд, – ты в этом ходишь на работу?

Мама любит копаться в костюмерной школьного театра. Сегодня утром она вышла из дома в длинной черной атласной юбке, жилете-болеро того же цвета и белой свободной блузке с рюшами.

– Может, тебе стоит купить хороший брючный костюм? – предлагает мальчик.

– Вижу, ты так и застрял в каменном веке, – парирует мама.

Затем мальчик поворачивается ко мне и разглядывает мою пижаму: майка-безрукавка и короткие шорты.

– Почему твоя пижама такая короткая? Куда делись длинные ночные рубашки? У тебя что, одни парни на уме, как раньше у твоей матери?

– Все девочки ее возраста носят такие пижамы, – отвечает за меня мама. – И у меня на уме были не только парни!

– Почему же ты тогда сбежала из дому?

– Я была влюблена, – цедит сквозь зубы мама.

– Влюбленности надолго не хватает. В отличие от докторской степени! Еще не поздно вернуться к учебе. Ты могла бы получить настоящий диплом.

Есть в этом диалоге что-то ужасно знакомое. Будто смотришь фильм, который уже видел. Я внимательно рассматриваю мальчика – его волосы с пепельными кончиками, то, как уверенно он стоит в нашем коридоре, как сжимается и разжимается его правая рука, словно привыкшая держать что-то. Но тут мой взгляд останавливается на массивном золотом кольце, свободно болтающемся на его среднем пальце. Оно старое и затертое, с красным камнем в середине – такие носят выпускники университета.

– Знакомое кольцо, – говорю я и вдруг вспоминаю, на чьей руке я его видела.

Я смотрю на мальчика, и у меня вырывается:

– Дедушка?

– А ты кого ждала? – спрашивает он. – Зубную фею?

Дедушка выглядит как тринадцатилетний мальчик, но, если присмотреться, в нем можно увидеть и знакомые черты. Водянистые голубые глаза. Чуть насмешливый изгиб рта. Смыкающиеся над переносицей брови.

– Это что, волшебство какое-то? – тихо ахаю я.

Презрительно скривив губы, дедушка смотрит на маму:

– Моя внучка – и верит в волшебство? Ну и воспитание! Вот что бывает, если учиться на театральном!

Слово «театральный» он произносит как ругательство.

– Проехали, пап! – Мама отмахивается от него, как скучающий подросток.

Дедушка объясняет мне:

– Все просто – это наука.

Я не вижу в этом ничего простого и только качаю головой.

Дедушка досадливо вздыхает:

– Ведь это должно быть очевидно! Я придумал, как обратить процесс старения вспять посредством клеточной регенерации.

Я хлопаю глазами.

– Для непосвященных: я изобрел лекарство от старости. – Голос дедушки дрожит от волнения. – По сути, я обнаружил источник вечной молодости!

Я не знаю, во что верить. С одной стороны, разговаривает он точно как дедушка. Мне даже хочется проверить, нет ли в его карманах пакетиков с соевым соусом. С другой стороны, я не уверена, стоит ли верить хоть чему-нибудь из того, что я услышала. В глубине души я подозреваю, что это просто какой-то чудак, который стащил дедушкино кольцо и водит маму за нос. Она не может устоять перед детьми с жалостливыми историями.

Я поворачиваюсь к ней:

– Ты уверена, что это дедушка?

– Он-он, не сомневайся, – отвечает мама, закатив глаза.

– Ну конечно, это я! – возмущенно восклицает дедушка.

Он выхватывает из кармана старый кожаный бумажник и показывает мне свои водительские права. На фотографии – недовольное лицо дедушки с точно таким же взглядом, как и у стоящего передо мной мальчика.

– Вот это круто! – восхищенно шепчу я.

– Круто? Да это грандиозно! Мне дадут Нобелевку! – Дедушкин голос звенит все громче. – Все узнают, кто такой Мелвин Херберт Сагарски!

Мама зевает. Ее это явно не волнует. А может, она просто устала. Уже довольно поздно.

– Я иду спать. Почему бы тебе не пообщаться с твоей внучкой? – Она многозначительно смотрит на дедушку. – И не клади ничего странного в холодильник!

Мама рассказывала, что, когда она была маленькой, дедушка хранил в холодильнике принадлежности для своих экспериментов. На полке по соседству с творогом и маслом стояли чашки Петри.

И вот мы одни на кухне. У дедушки громко урчит в животе. Он спрашивает:

– В этом доме найдется что-нибудь поесть? Я умираю с голоду!