— Я уже не совсем понимаю, где нахожусь: в элитной клинике или в государственной бюджетной помойке?

— Еще раз прошу вас успокоиться!

— Ответьте на мой вопрос, тогда я и успокоюсь.

Мужчина небрежно отодвинул стул и сел. Нервы уже наскакивали друг на друга в нетерпении.

— Я не имею права раскрывать…

— Вы серьезно эту чушь несете? Я заплатил полмиллиона вам, а вы не можете сказать, почему она отказалась от операции?! Чем вы ее обидели? — Алекс подался вперед, сверля женщину взглядом. — Что вы ей сделали?

— Да ничего я ей не делала! Пациентка сама попросила не разглашать причину отказа от операции, и я уважаю ее право на приватность.

Непробиваемые доводы не действовали на Алекса. Приватность, просила не разглашать… Что за таинственный цирк?

— Я затаскаю вас по всем судам РФ! Вы понимаете, с кем связались? — пытался испугать врача Алекс, надеясь, что все еще звучит грозно и самоуверенно, как раньше.

София Артуровна задумалась. К чему ей проблемы с богатым психованным клиентом? Пусть выясняет отношения со своей женщиной сам. Ее клинике проблемы не нужны.

— Беременна ваша женщина.

— Да как вы… — на автомате начал ругаться Алекс, ожидая чего угодно, но только не новости о беременности Элины. — Что… От кого?!

— Уж чего не знаю, того не знаю.

— Точно беременна? Вы уверены?

Доктор усмехнулась. А у них с Элиной есть что-то общее.

— Я похожа на студента-двоечника, который не может определить беременность по анализам?

— Простите. Я просто… Я… — Алекс шумно выдохнул, чувствуя гарь догорающих мыслей. — Не ожидал такого.

— Она тоже.

— Что вы сказали?

— Я говорю, что для вашей девушки беременность тоже стала неожиданностью. Причем, неприятной.

— И она попросила скрыть это от меня?

— Да.

Мир, точно вращающаяся платформа аттракциона, ушел из-под ног. Теперь вся его жизнь встала с ног на голову. Если он раньше думал, что все изменилось, то теперь понял, что это не так. Все изменилось только что, в эту самую секунду, как он узнал, что у него будет ребенок.

Глава двадцать девятая

Сатана подчас бывает весьма любезным джентльменом.

Роберт Льюис Стивенсон «Клуб самоубийц»

— Бедные школьники, — сказала Элина, стоя у окна и согреваясь этим дождливым утром чашкой зеленого чая.

— Чего это они бедные?

Женя уже порхала по кухне с кошачьими мисками, моющим средствами и кормом.

— Ты на их портфели посмотри! Где ж у них будет здоровая спина.

— Будем надеяться, что к тому моменту, как твой пойдет в школу, введут в использование электронные учебники. Или уже вообще машины будут летать, — рассмеялась подруга.

— Мой не пойдет в школу.

Голос Элины ошпарился в горячем паре, исходящем от чая, и почти слился с его шипением. Последние дни были проклятыми, дышали тяжестью и смертью, зажимали ей нос прищепкой и душили. Мысли об аборте причиняли боль, но жизнь показала себя таковой, что боль и есть ее основа. Мы рождаемся в боли, умираем в боли и всю жизнь ее терпим.

— Почему? Дома будешь его учить?

— Я не буду его учить.

Женя обернулась на роботизированный, сухой, безэмоциональный голос. Это говорит не Элина, а какая-то механическая кукла. И мысли ее стали бесчувственными. Голос жестокого разума подавил голос любящего сердца.

— Эль…

— Жень, — Элина раздраженно дернула занавеску и отошла от окна к раковине, — тема закрыта. Представь себе табличку, как на магазине, и не лезь ко мне, пожалуйста.

Вода брызнула в чашку, захватывая каждый миллиметр, вслед за ней жгучий моющий гель защипал керамику. Элина терла эту маленькую чашку так, словно видела в ней себя. Или будто это была волшебная лампа Алладина. Потри и загадай желание. Жаль, ее желания привели ее в ад.

— А ты меня знаешь, — не сдавалась Женя. — Если магазин закрылся раньше, чем должен, я могу и в дверь молотить, пока сигналка не включится!

— И что ты собралась делать?! — Чашка приземлилась на полку, перевернулась головой вниз, обсыхая, и позволила воде стечь с себя. — У меня выходной сегодня, и я записана к гинекологу.

— Ты… Ты сделаешь аборт?

— Женя, ты издеваешься? — устало спросила Элина; пусть дадут ей испачкать руки кровью и не лезут в душу. Это ее руки, это ее кровь! Никто не в силах помешать испить грех, особенно если крышка уже отвинчена. — По-моему, мы только и делали, что обсуждали аборт в последнее время.

— Да, но я была уверена, что ты не бессердечная тварь! Остановись, Эля!

— Называй меня так, как тебе угодно, — ее голос дрогнул, но она быстро затолкала боль обратно в черный чулан.

Пусть весь этот мусор вывалится сразу после аборта и похоронит ее в своей ядовитости. Главное, не сейчас. Киллер не плачет перед убийством.

— Ты не сказала отцу ребенка! Ты совсем сдурела? Вместе сделали ребенка, вместе и убивайте. Или сохраняйте! Но ты не имеешь права распоряжаться тем, что тебе не принадлежит полностью.

— Мне все равно, — буркнула Элина и быстрым шагом скрылась в ванной.

В этой квартирке даже негде спрятаться! Женя, как старший брат, всегда и везде ее видит. Читает ее помыслы по чертам лица, считывает все ее эмоции по движению зрачков. А так хочется забиться в свой угол и там поскулить.

— Эль, ну не пори ты горячку. — Женя прислонилась к двери ванной, сжимая руки в кулаки. — Убить всегда можно, а ты дай право на жизнь.

— На какую жизнь, Женя?! Где ребенку жить? В этой ванной?

— Мы накопим! — твердо крикнула подруга. — У меня нет никого, кроме кошки, поэтому я помогу тебе!

— Нет, нет, нет! Меня уже сняли с должности и не разрешают работать, так как от спирта я чихаю, от вида крови меня тошнит, руки с инструментами дрожат. Я стала никчемным сотрудником, — всхлипнула Элина. — Так больно снова все терять.

— Ну может, не судьба тебе в кишках копаться? Плевать на эту медицину! Она тебе столько горя принесла. Ты отдаешь ей душу, деньги, время, всю себя, а что получаешь в ответ? Да ничего ты не получаешь! Ни-че-го.

— Не верю, что слышу это от тебя. Ты предлагаешь мне бросить мечту всей жизни?

— Вчера эта мечта была заветной, а сегодня от нее не осталось и следа. Это жизнь, и она катается по нам, как фигурист на катке. Плевать ей на наши мечты; она вычерчивает такие фигуры, которые нужны ей. Откроем свой бизнес. Я не знаю… Придумаем что-нибудь, черт возьми!

Элина рассмеялась, услышав про бизнес. В ее нищем положении только бизнес открывать.

— Да, Жень, бизнес откроем и каждому по особняку купим, — произнесла она и вышла из ванной, стараясь не смотреть на подругу. — Прости, Жень, но мы не в пятом классе.

— Чего ты передо мной извиняешься? Я-то жить буду, не меня за шкирку из твоего живота вытащат мертвую.

— Прекрати!

Закрыв уши руками, Элина перемещалась по комнате и собирала вещи. Женя разозлись и хлопнула кухонной дверью. Она не сможет жить в одной квартире с человеком, который вот так просто, без суда и следствия, пережимает сонную артерию еще не родившемуся ребенку. Как они будут дальше существовать в одной квартире…

— Жень, что-нибудь купить в магазине? — крикнула в дверь кухни Элина, стоя у выхода.

— Гроб.

Вздох колючим ершиком прошелся по легким Элины, и она переступила порог квартиры. Пути назад уже нет. Путь назад развалился по камешку, пылинками разлетелся по воздуху, пеплом рассыпался у нее на глазах. Неосознанно рука переместилась к животу.

— Прости, — беззвучно пошевелила губами Элина и вышла.

***

Мадам смотрела на него влюбленным взором – взором, говорящим «да», стыдливое и более сладостное, чем «да», сказанное вслух.

Ги де Мопассан «Заведение Телье»

У дверей больницы она помедлила. Жизнь, словно кинопленка в проекторе, замельтешила некачественной картинкой и барахлящим звуком. Могла ли Элина Стриженова, мамина любимица и папина красавица, подумать, что будет делать аборт? Девочка, посещавшая воскресную школу и закончившая школу с отличием? Гордость всех местных кружков и достояние медицинского вуза пойдет в клинику, чтобы переломить позвонки своему ребенку?