Вот он дурак. Пытается казаться ей не таким нищим, и она в свою очередь делает вид, что имеет все, что хочется. Встретились две противоположности, в один момент ставшие слишком похожими.

Дмитрий мысленно разбивал кулаки в кровь, сражаясь со своей тенью. Ну почему у него сейчас ничего нет? Где эти паршивые бумажки, когда они так нужны?! Ну почему на ветреных, недостойных женщин одноразового пользования у него были сотни тысяч, которые он просто бросал на ветер, даже не считая? А теперь, когда в его жизни появилась женщина, достойная миллиона самых свежих алых роз и не только их, он мог протянуть ей лишь пустую ладонь.

— Все эти шмотки не так уж и важны.

— Согласен, Ли… Эля. Свою главную вещь ты уже надела. — Он снова не устоял перед тем, чтобы обвить ее талию руками. Ее взгляд вопрошал продолжения. — Себя саму. Не снимай и не переодевай ее, ладно? Она лучшее, что у тебя есть.

Девушка покраснела и совсем растерялась. Миша всегда внушал ей, что она худшее, что вообще могло существовать на свете.

— Эй, — Дима поднял ее лицо за подбородок, — все же отлично?

— Теперь да, — прошептала Элина и поцеловала его в щеку, не будучи готовой давать ему зеленый свет откровенными поцелуями.

Для пошлости всегда найдется удобный момент, чего не скажешь о скромности.

— Расскажи, что вспомнил о себе? Нельзя же так всегда жить, не зная, кем ты был.

Девушка прошла в комнату и устроилась на кресле, желая отдохнуть. Духота, являющаяся прелюдией к дождю, и все эти сумасшедшие страсти вымотали ее.

Мужчина вздохнул. Кем он был ясно — уродом. Больше волнует, кем же он в итоге станет…

— А что поделаешь, Лина. Пусть все идет своим чередом.

Он днями думал о словах этой… этой Валери. Видимо, она его единственный мостик между прошлым и настоящим. Придется рискнуть и ступить на эту некачественную перекладину над пропастью. Дмитрий приобнял Элину и почувствовал спокойствие. В рвущем и мечущем океане жизни он нашел свой тихий уголок, из которого не хотелось уходить под сносящие голову волны и смертоносные приливы.

— У меня как раз все налаживается потихоньку. Как странно выходит: ты все потерял, а я все нашла.

— Где-то убыло, где-то прибыло. Что именно ты нашла?

— Тебя. Себя. Виски.

— Твой котенок? Приноси и ее тоже сюда.

— А хозяин разрешит?

— Плевать на него, — пошутил он и поцеловал ее в макушку. — Двое против одного. Выгоним его самого, если что.

— Я подумаю, — рассмеялась Элина. — Заявит потом в полицию, а мне, знаешь ли, хватило посещений этого заведения.

Ее слова всколыхнули воспоминания обо всем, что он так упорно отгонял от себя. Достоевский. Цветы. Прошлое, настолько могущественное, что может разорвать его на куски одним прикосновением.

— Еще я нашла работу мечты. Ну почти.

— Давай подробности!

— Я созвонилась со своим руководителем интернатуры, он согласился помочь мне. Скоро выхожу операционной сестрой в одной клинике, параллельно буду проходить курсы повышения квалификации. Надеюсь, снова стать хирургом.

— Я верю в тебя, Эля.

Все, что он сейчас может дать ей — всего лишь вера. Однако Дмитрий даже и не догадывался, что вера была самым желанным для Элины. Вера, которой бы она ни за что не предпочла деньги.

В нее теперь хоть кто-то, кроме Жени. Осталось поверить окончательно ей самой. Самый главный человек, который должен быть верить в нее оказался убежденным атеистом.

Глава восемнадцатая

Везде, где требовалось усилие, умирало желание.

Павел Санаев «Похороните меня за плинтусом...»

Жизнь закрутилась вихрем, который то и дело выплевывал из себя новые события и старых знакомых, свежие эмоции и забытые происшествия. Элина, вооружившись фартуком и целой горой купленных продуктов, колдовала на столешнице.

Работа операционной сестрой ароматом острых специй напомнила ей о тех временах, когда она еще смотрела вдаль с широко открытыми глазами. Теперь же ее глаза лишь слезились и воспалялись. Запах спирта, холодная сталь инструментов, стерильное помещение… Она бы все отдала, чтобы эта картина вновь вернулась в ее жизнь. Кажется, мечты начали исполняться.

— Да, Женечек, слушаю тебя, — ответила девушка, придерживая телефон ухом. — Ты впервые не вовремя, дорогая.

— Чем занята, Эля? Отдыхаешь после смены в больнице?

— Лучше! Готовлю тарт с цукини, рисом и орехами. А еще в планах апельсиновое печенье с шоколадом и…

— Ого! Кто-то снова пустился во все тяжкие домохозяйские?

— Ты о чем, Женя?

Надо признать, что совместная жизнь с Димой хоть и длилась пока всего ничего, но уже вознесла ее к новым вершинам. Мировоззрение Элины тонуло в синих водах опасных морей, даже не протягивая онемевши руки к спасательному кругу. Незачем.

Все стало иным. Все поменялось. Но изменения не дают нам застывать в одной точке, что сжимается и сжимается, сводя все усилия, всю жизнь к концу.

— Я о том, что ты уже замучила эту реку, входя в нее в который раз. Снова в будку и на цепь? Работа, готовка, уборка только без штампа в паспорте?

— Я понимаю, о чем ты, — кивнула сама себе Элина, нарезая овощи. — Ты боишься, что он увидит во мне домработницу, а ведь еще и свадьбы не было.

— Именно!

— Жень, жизнь меня кое-чему научила. Во-первых, то, что я делала для Миши, было навеяно ссадинами и побоями, оставленными от его моральных ударов. У меня выбора не было. Властелин не должен быть голоден или плохо одет. А с Димой… Я сама сегодня накупила кучу продуктов, с вечера нашла гору рецептов. Я, именно я, хочу для него готовить и делать все остальное. И он дает взамен так много.

— Что же он тебе дает? Осыпал бриллиантами?

— Дуся ты, подруга! Он дает мне что-то куда более ценное, чем брюлики. Внимание, заботу, тепло, чувства, которые уже заплыли слоем пригоревшего жира прошлых неудач. Ай, — она махнула рукой в воздухе, — сложно рассказать. Я чувствую это, трепать языком нечего.

И ведь все так просто, так легко. Домработница или любимая женщина — грани одного и то же понятия. Роль женщины в доме зависит от того, как и кем ее видит мужчина. Для одного все старания напрасны, он принимает их как данность. А для другого — приятный подарок, за который не зазорно лишний раз сказать «спасибо».

— Раз чувствуешь, Элька… Дерзай!

— Так и буду делать, Женечка. Поболтаем потом, а то царский обед пригорит, перегорит и так далее.

Элина отбросила телефон на диван и с усиленным рвением принялась за готовку. Он разжег в ней женское начало, растопил холодные льды черствости, когда готовишь ужин потому, что так надо, наводишь чистоту в доме только из-за потенциального недовольства мужа. Сейчас же она порхала по дому с вдохновением, бодростью, окрыленная душевным подъемом.

Она сама себя не узнавала. Отныне все стало другим: уже не черным, но еще и не белым. Работа не приносила бесконечной усталости и неудовлетворенности собой. Больше не было трудно вставать в шесть утра, каждое раннее утро дарило капельку надежды, что именно этот день будет не таким, как сотни остальных. В душе зазвенели колокольчики просветления и заголосили мелодии веры в себя, распевая, как она хороша.

Дима обещал сегодня быть раньше; у него зарплатный день. Элина повела плечом, думая о его работе. Он так ее не любит, постоянно говорит о том, что при существовании возможности жить лучше, он гнет спину два через два, вынося коробки с различной провизией в эти пыльные супермаркеты. Что за возможность жить лучше? У них-то? У простого люда?

В окно постучало солнышко, нежно целуя ее в лоб и щеки, заставляя волосы переливаться мягкими бликами. Девушка закрыла глаза, позволяя себе получить удовольствие от такой мелочи — солнечного тепла. Сколько утренних рассветов было встречено, сколько закатов проведено грустным взглядом вдаль… и никогда ее не посещала мысль о том, что этот свет может однажды потухнуть. Не в метафоричном смысле погаснуть, как и воспетые романтиками чувства, а в самом прямом и пугающем. Теперь солнце стало значить для нее нечто совсем иное.