Прошел месяц после его «белого» загула. И до сих пор он расхлебывал последствия. Если телу хватило пары дней беспробудного сна, а желудку — излияния всех переживаний унитазу, то душа требовала чего-то иного. Поэтому он и вкалывал в зале днями, только бы забыть о своем поступке.

— Да ты зверь в последнее время, — тренер похлопал его по влажному плечу и оставил на время.

Черт знает, сколько еще придется оставить времени и пота в этом зале, чтобы прийти в себя. Мужчина скинул с себя мокрую насквозь майку и закинул ее за спину. Он чувствовал себя дешевой мятной жвачкой: готов прилипнуть ко всему, что встретится на пути, и так же отвратительно воняет.

— Ты реально зверь, — к нему подсел Олег, знакомый по качалке. — Никогда так не вкалывал.

Все люди в его жизни либо какие-то знакомые, проходящие сквозь его судьбу, даже не оставляя следов, либо женщины, пятнающие его сердце своей «любовью», которую он так охотно покупает. А потом страдает. Кидает им деньги на грязную простыню и мучается. Иногда мазохизм — осознанный выбор садиста.

— Никогда так не блевал тоже. Приходится восполнять баланс душевных и физических сил.

— Думаешь, колотя грушу, избавишься от впечатлений всей своей жизни?

Алекс перевел вопросительный взгляд на этого Олега. Кто этот парень? Кто они все, люди, которые здесь колотят грушу рядом с ним? Он же приходит сюда чуть ли не каждый день, уже много лет, но дальше разговоров о гантелях, блинах и штангах дело не заходило. Огромное количество людей вокруг тебя не гарантирует наличия общих тем для разговора.

— О чем ты, дружище? Отравление не самое яркое впечатление моей жизни. Оргия на Ибице будет покруче, — самодовольно хмыкнул Алекс, не ощущая внутри тех же острых эмоций, что когда-то канцелярскими кнопками врезались в поролон его души.

Когда-то секс, а особенно различные извращенные его формы, заставлял чувствовать свое превосходство, мужскую силу и власть. А теперь… секс стал просто галочкой в анкете «Живете ли вы полноценной жизнью». Еще как живет. Настолько полноценной жизнью, что приходится водить дружбу с наркотой.

— Кокс ты точно никогда не забудешь, в отличие от Ибицы. Можешь мне поверить.

— Что ты сказал? — недовольно начал Алекс, чтобы поставить незнакомца со знакомым именем на место.

— Что слышал. Думаешь, ты один такой, кто внезапно приходит и начинает насиловать тренажеры?

Алекс до хруста сжал кулаки. Ну он дурак. Известное дело, что в этом зале занимаются только обеспеченные мужчины, а значит шлюхи, попойки, наркотики — все это было само собой разумеющимся… и легальным.

— Не парься, — Олег стукнул его кулаком в плечо, — орать об этом на всю округу не собираюсь. Вижу, что в первый раз.

Его смех резанул слух Алекса. О нем говорят, как о жалком наркомане, который якобы прячется ото всех. О нем шушукаются в пыльных углах тренажерки, передавая поганые сплетни, как о крысе, которая пытается затаиться со своим куском заплесневелого сыра в норе.

От пожирающих его душевную плоть мыслей оторвал голос Туманова. Тот походкой победителя промаршировал в душное помещение, забирая еще больше воздуха для своего раздувшегося эго.

— О, Санек! Я уж было подумал, что ты прячешься от меня. Где тебя черти носят?

— Ничего я не прячусь! — возмутился Алекс, отодвигаясь от Дмитрия.

Мерзостное ощущение секса втроем. С того момента, как он залез в одну койку с Риммкой, ему стало казаться, будто он переспал и с Тумановым тоже. Его буквально выворачивало от этой мысли, что он предательски переспал с девушкой друга. Поэтому и убегал от встречи с ним, как только мог быстро и далеко.

— Какой-то ты странный. Обкурился, что ли? — продолжил приставать к нему Туманов.

Глаза Алекса округлились до состояния тарелок… летающих. Они что, все у него лбу читали о том, что произошло?

— Что ты несешь, Туманыч? Дурак?

— Ладно, пусть я дурак, хотя ты ведешь себя по-идиотски.

— Почему такой счастливый? Аж светишься. Глаза слезятся от твоего света.

Дмитрий развалился на скамейке, отстукивая назойливый ритм скуки и нервного возбуждения телефоном по дереву.

— Мы с Риммкой снова вместе и… — он сделал таинственную паузу, стреляя таинственными взглядами во все стороны.

— Ждешь аплодисментов? — кисло спросил Алекс; горечь во рту стала еще сильнее.

Он видел ее голой, трогал ее тело… Словно смотрел в обнаженную душу Туманова. Грош цена их дружбе, если хлипким мостиком между ними встали зеленые атласные трусики. И да, черт возьми, он помнил ее белье.

— Риммка беременна. Эй, ты чего? — Туманов кинулся к другу и стал слегка постукивать его спине — того пробрал давящий кашель.

— Не ожидал таких новостей. Счастлив, папаша?

— Да, знаешь, есть некое чувство радости. Хотя бы не противно, уж полдела. Наследник, как-никак.

Пару минут прошли в молчании, что усердно мылило веревку для шеи Алекса. А может, и для шеи Дмитрия тоже. Никто не знает, кто падет первой жертвой предательства: предавший или преданный.

— Есть одна загвоздка, — выговорил Туманов и, согнувшись ближе к Алексу, продолжил: — Я боюсь, что ребенок может быть не моим.

— А чьим еще? — со лба Алекса только холодными каплями не струился пот; он уже видел кровавую драку в стенах этого спортзала.

— Да кто знает, — пожал плечами Дмитрий и откинулся на спинку стула. — Но скоро узнаю. У нее срок пока меньше двенадцати недель.

— Можно установить отцовство до рождения ребенка?

— Санчес, ну конечно. За бабки можно хоть самому родить. Но пока не хочется, — рассмеялся друг, но эти смешинки аллергической пыльцой залетали Алексу в нос, и хотелось чихать. — Говорят, это опасно и очень дорого. Ничего, все потерпят: и моя карта, и Риммка, и плод.

— Ребенок, — неосознанно поправил его Алекс.

— Нет же, плод. Когда на сто процентов буду уверен, что это мое — станет ребенком. А пока плод.

— Думал, что будешь делать, если окажется не твоим?

Глаза Туманова алчно сверкнули, даже в свете дня наводя панику на смотрящего в них.

— Убью. И ее, и плод, и того, кто не удержал свои причиндалы, стоило мне отвернуться на минуту.

***

Не злой вы человек, а исковерканный.

Ф.М. Достоевский “Братья Карамазовы”

Боль в спине создавала иллюзию того, что его тянут во все стороны сотни заводных кукол. Эта боль агонией разливалась по всем мышцам и позвонкам. Пожар съедал кожу и все мысли своим ярким пламенем.

Дмитрий приволок свое загнивающее от боли тело в ванную. Он уже миллион всяких тюбиков купил, но толку от них, если он не может нормально ими воспользоваться?

— Чертова фигня, — зло выплюнул он, рассматривая красную спину в зеркало.

Дотянуться до всего пораженного участка не получалось, поэтому он постоянно смазывал одну и ту же площадь спины, которая уже сияла ожогом, а спина так и продолжала болеть.

— Как они вообще работают годами, — застонал он и, переставляя с трудом ноги, доплелся до кухни. Диван встретил его плюхнувшееся на него тело с громким воплем негодования — скрипом. — Сдохнуть можно после первой недели.

Полное безденежье заставило его податься в грузчики, на задворки одного из супермаркетов. Труд сделал из обезьяны человека, но в его случае все произошло с точностью до наоборот! Из человека этот каторжный труд превратил его в согнувшуюся макаку с удлинившимися руками.

Неужели полстраны так и живет? Буквально калечат себя на работе и получают за это копейки, на которые еле-еле можно рассчитаться с долгами за квартиру и купить самой простой, неизысканной еды?

Спину немного отпустило, но вихрь мыслей закрутил его голову. Теперь он остался один, стал по-настоящему одинок: некому спину намазать мазью! Подобное не снилось ему в самом страшном сне, а ведь он считал свою жизнь кошмаром наяву, который не растолкует ни один сонник мира.

— Вот и последняя остановка. Безысходность. Просим пассажиров покинуть вагон, — общался сам с собой Дмитрий. — Вонючий, дешевый, нищебродского класса вагон.