А с кем ему еще говорить? Может, с телевизором? Он нащупал застрявший в диване пульт и включил ящик, который теперь висел на стене. Разве это телевизор? У него дома плазма висела на всю стену, в кинотеатр ходить не надо! А это что? Зато телешоу неизменно вещают о трудностях бытия.

— Мажор сбил женщину с коляской и скрылся с места преступления. Что будет дальше? И смогут ли родственники пострадавшей добиться наказания? — с чувством кричал на всю студию ведущий и размахивал планшетом с визжащими от головокружения листами.

— К черту.

Он выключил телевизор и вздохнул. Как выбраться из этой компостной ямы, пока его еще черви не сожрали?! Как вернуть то, что принадлежит ему по праву?

Достоевский. Теперь фамилия классика русской литературы стала значить для него так много. Он никогда не читал «Идиота» или «Белые ночи». К чему? В школе интереснее было намекать девчонкам на всякие пошлости на уроке, чем слушать учителя. Таким он и вырос: пустоголовым бабником, не способным на настоящие чувства. Однако литература все равно ворвалась в его жизнь смертоносным стихийным бедствием, только вот прозой тут и не пахло. Больше подойдет нуар…

— Папаша тварь, — процедил сквозь зубы он. — Не ожидал от тебя такого.

Черный список? Хорошо. Так и быть. Только он и в черном списке, и в ядовитом болоте выживет! Сколько бы они его не топили, не душили, не строили против него козней — последнее слово, которое выбьет им всем зубы, останется за ним.

Один дьявол знает, что будет дальше. Кому звонить, писать, верить… Вопросы оставались на какое-то время открытыми. Сейчас так хотелось, чтобы просто кто-то был рядом, только бы знать, что он реален, что все это ему не снится.

В дверь робко постучали. Дмитрий застонал, собирая из недр своего некогда довольно спортивного тела (которое теперь, как ему казалось, обвисло и стало дряблым) последние силы.

— Кто бы ты ни был, желаю тебе мучительной смерти, — прошипел он, хромая к двери.

— Привет! — слишком бодро выпалила Элина, репетируя это слово пять минут в голове, пока ждала, что Дима откроет. — С тобой все хорошо?

Он кое-как выпрямился, чтобы не сгибаться, как несчастному старику, перед женщиной, чье прощение ему еще предстояло вымолить.

— Привет. Да. Входи.

Элина вошла и тут же сморщилась. Ну и вонь! Не уступает их больничному смраду или как она называла царящий в больнице запах «букет венерических и прочих заболеваний». Девушка съежилась, вспоминая больницу. Убила свою молодость на утки, градусники, даже подгузники.

— Так все-таки что с тобой?

— Ничего со мной, кроме того, что я идиот. Это лечится?

Девушка поняла его намек. Пожав плечами, она устроилась на диване, который снова протестующе поднял революционные флаги. Ну старый он уже, сколько эти изверги будут над ним измываться!

— Это как с наркоманами. Пока больной сам не захочет, никто ему не поможет.

— Я хочу, — уверенно сказал Дмитрий.

Он уже потерял так много в этой жизни. Она была чертовски короткой, а он уже оставил за спиной кучи тлеющей золы. Как же мы умудряемся за столь короткую жизнь потерять так много, а найти так мало? Люди — истинные фокусники! Мы так лихо сокращаем и без того недолгую жизнь, убиваем свое счастье, хотя так трепетно ждали его появления.

— Тогда все в твоих руках.

Элина чувствовала свою неуверенность перед ним особенно остро сейчас. Брак развалился на куски, как ваза из хрусталя, которую слишком долго бросали из одного угла в другой угол. Осколки прилетели ей в лицо. Она пыталась поднять эти крохи, что остались от их совместной с Мишей жизни, но руки остались в крови. Он даже не стал с ней говорить: не даст развод — и она может хоть удавиться, бегая по судам. Прямая цитата.

— Лина, — Дмитрий развернул ее к себе, но спина завопила сиренами, и он болезненно вздохнул, делая все, чтобы не потерять лицо в ее глазах. Хотя возможно ли это, когда он уже полностью вывалял себя в грязи перед ней? — Прости.

— Можешь и дальше, как девочка, стесняться. Но я бы поделилась с врачом, что с тобой.

— Ты же медсестра.

— Спасибо, что напомнил об этом, — огрызнулась Элина, восприняв его слова, словно удар.

— Ладно, ладно, — не понял ее ершистости он. — Врач, у меня спину закоротило.

— Отчего? Что ты делал такого, чтобы спина разболелась? Остеохондроз?

— Нет. Я здоров как бык… был. Поднял слишком много груза за раз. — Ее бровь поползла вверх, не совсем вникая в его драму со здоровьем. — Грузчиком работаю, — стыдливо признался он.

— Снимай майку и давай какую-нибудь мазь. Сделаю заодно массаж. Почему ты говоришь о работе грузчиком с таким стыдом и презрением?

— Это не та работа, о которой я мечтал.

Была у него когда-то работа мечты: получать деньги и ничего не делать. Но ему было мало. Теперь сполна нахлебается нищеты и разбитой спины.

— У нас многие люди живут еще хуже. Я сама в больнице столько пакостей разных натерпелась. А что делать, выхода другого нет, — произнесла свою любимую фразу Элина, и сразу на душе полегчало, стоило себя оправдать.

— Ну да, — ответил Дмитрий, не особо заботясь о тяжелой жизни Элины или кого-то еще, самому бы выжить.

Мужчина избавился от майки в считанные секунды и принял позу лежа животом на диване. Элина закусила губу, откручивая крышечку мази и жадно скользя глазами по изгибам его спины. Она видела много обнаженных мужских тел в больницы, и от воспоминаний тошнило. Тело Димы было почти идеальным: тонус мышц, кожа, по которой электрическими проводами бежала сила. Господи, как она изголодалась по мужчине. По заботе и ласке, пониманию и поддержке, но и по сексу тоже.

— Ты там не уснула? Я весь в ожидании чуда, — разбил одной левой зеркало ее мечтаний он.

— Я… я сейчас.

Элину бросило в жар, и руки задрожали. Она нанесла мазь на подушечки пальцев и коснулась его кожи, про себя вздрагивая от удовольствия касаться такого сильного мужского тела. Миша давным-давно запустил себя: оброс щетиной и пивным жиром. Она не была той женщиной, ради которой мужчине хотелось бы бриться и держать себя в форме в зале. Она была мультиваркой, стиралкой, пылесосом. Ради них ни один мужчина не станет ударять и палец о палец.

На глаза девушки навернулись слезы. Слезы отчаяния. Ее руки ласково, но жестко разминали его мышцы. Дима застонал от удовольствия, когда наконец-то боль отступила, разбрасывая местами дымовые шашки, но самое главное, что эта сволочь начала сматывать удочки. Элина не выдержала накала эмоций и вскочила.

— Готово.

Она унеслась в ванную и подставила лицо ледяной воде из-под крана. Теперь горячая. И снова холодная. Ее лихорадило. Перед глазами стояли только картины его упругого, рельефного тела, мощных рук… которыми он передавал ей тот злополучный конверт.

— Прекрати, Эля, быть какой-то дикой самкой кролика. Этот человек может тебя подставить и глазом не моргнув, а ты уже все забыла при виде его тела, — одернула себя она и промокнула лицо полотенцем.

— Все хорошо, Лина? — в дверь постучал Дмитрий.

— Да, просто мазь в глаза попала.

Иногда ложь становится привычкой, зависимостью, которой ты потакаешь и потакаешь.

— Элина, — на полном серьезе начал мужчина и взял ее руки в свои, заметив ее дрожь. Точно осиный листок пытался удержать руками. — Прости меня. Есть вещи, о которых я сожалею так, что жизнь бы отдал, лишь бы все исправить. Мой поступок по отношению к тебе из этой категории.

Она отвела от него взгляд, подставляя его взору ту часть лица, на которой растягивал до ушей свою гадкую улыбочку шрам. Он хотел было дотронуться до этого уродца на ее лице, но в последний момент рука опустилась. Брезгливость задушила добрый порыв.

— Как ты узнал мой адрес? — Она пока была не готова к откровенным разговорам.

— В больнице спросил. Представился дальним родственником, у которого телефон сел.

— Ну больше они никого туда не отправят.

— Не живешь с ним?

— А ты как думаешь? — Элина повернулась к нему стороной с синяком, который потихоньку слезал с ее лица, как пятно с дорогой блузки — неохотно, желая подольше попортить жизнь ее обладательнице. — Если я там буду жить, в скором времени на НТВ появится репортаж о расчлененном трупе молодой женщины, замурованном в стенах.