- Черт их разберет, - обиженно прогудел Славик. - Они вроде все прямые.
- А ты вот так... - Лихарь припал к земле, почти лег возле штабеля брусьев, удерживаясь лишь на руках, прикрыл один глаз.
- Вот так... В торец ему глазом стрельни, и сразу видно.
Славик послушно опустился на землю и, убрав со лба космы, долго глядел одним глазом на брус, словно прицеливался.
- Андрей, пилу, - командовал Лихарь.
- Скоба, "Дружба" у тебя? Да ты оглох, что ли?!
- Видимо, у меня.
- Видимо, невидимо... Этого хохла я скоро драть буду, - угрюмо пообещал Славик. - Обрати внимание, бугор! Он все утянул. И пилу, и дрель.
- Пороть хохла!
- Он просто хозяйственный...
- Пороть хозяйственных!
- Поро-о-оть!
Лихарь смеялся, закидывая назад маленькую головку в щегольской кожаной фуражечке. А взяв топор, лежащий подле стены, тотчас сморщился. Подбросив его, на лету перехватил поудобнее длинной четверней беспалой руки.
Андрей, понимая, что Лихарю держать топор искалеченной рукой неловко, попросил:
- Давайте я...
Но Лихарь будто и не слышал, легко махал топором: ровная тонкая щепа валилась в сторону.
- Ложим, - сказал он, поднимая брус, и закричал: - Бригадир! Иди сюда, с топором.
Когда Володя подошел, Лихарь взял его топор, недовольно чмокнул губами, спросил:
- Плотничал?
- Приходилось.
- По топору видно. Но ты же - бригадир. Почему у ребят не топоры, а колуны?
- Понимаете, Антон Антонович, - замялся Володя, - как работали на лесоповале, так и...
- Ясно, - оборвал его Лихарь. - Покажи людям, пусть переделают. Это же мучение, и точности никакой.
- Давай, Андрей, следующий брус. Славик, готово?
- Момент.
- А ты с метром не суетись, - Лихарь присел рядом. - Тебе, веришь ли, всякий брус приходится метром мусолить. А ты шаблончик сделай. - Лихарь вытащил из кармана толстый, чуть не в руку, плотницкий карандаш и вычертил на листе толи шаблон, тут же топором его аккуратно вырезал.
- Оп-ля! - обрадовался он. - Весело и красиво. Приложил и - фьють. Лихарь засмеялся. - Понял?
- Ага.
- Ну, поехали.
Новый брус лег ровно.
- Ладно, - подал Лихарь Андрею топор, - передаю эстафету боевой, трудовой и прочей славы. Не уроните.
И пошел вдоль стен, высокий, сутулый.
- Сейчас мы этим чертям покажем, - обрадовался Славик. - Чуть-чуть на меня. И еще чуть-чуть. Давай сверли, - и криком бригадиру: - Бугор, у тебя знамя есть?
- Какое еще знамя?
- Красное, конечно, переходящее. С надписью: "Самому лучшему строителю".
- Нету.
- Пойду сегодня командиру жаловаться. Должна же страна знать своих героев. Пусть меня флажком отметят.
- У кого сверлилка?
- Что ты его обухом гладишь, смотреть тошно. Ахни разок посильней.
- Видимо, бугор, придется так и оставить.
- Переверни. Внутренняя сторона будет штукатуриться.
- Ты смо-отри... Какая красота! Бугор! Иди полюбуйся.
- Сам приду полюбуюсь! Я не бугор, я живо порядок наведу, бракоделы.
А дождь все сыпал и сыпал, и мокрое топорище скользило, норовило вырваться из руки. Сухим был лишь мох, которым прокладывали стены, заботливо прикрытый куском толи.
- Парни, гляди, какие невесты пошли!
- Где?
- Вон, у столовой!
- В синем плаще - ножки! Я тебе дам!
- Э-зх, хоть поговорить за жизнь да за женщин.
- А откуда эти подруги?
- Тю! Не знаешь? Три дня как приехали. Из Куйбышева. Я уже познакомился. Окончили школу. Всем классом собрались в Сибирь. Все хвостом в сторону, а они плюнули и вдвоем приехали.
- А где работать будут?
- В столовой.
- Хлебно.
- Молодцы, девахи!
- Ну, хорош, народ, кончай языком болтать, слышно ведь.
- Мы что... Мы о них положительно.
А дождь все сыпал и сыпал, и в поселке было серо и пустынно, только временами взвизгивала лесопилка и приглушенно бормотал движок электростанции, расстилая сизый дым по раскисшей холодной земле.
И ругали дождь, но он был равнодушен к людским словам. И с надеждой искали хотя бы малую прогалину в небе - тоже напрасно.
К площадке подъехал тягач, и Степан, выглянув из кабины, крикнул:
- За брусом поидемо?!
- Андрей, Слава, поезжайте. Только выбирайте попрямей. На двадцать четыре или на тридцать шесть. На восемнадцать не надо, возиться с ним.
Радостно загоготав, ребята помчались к тягачу. Какая-никакая, а перемена в работе. Правда, нагрузить тягач брусом - дело нелегкое, особенно если лиственница пойдет, да сырая - хребет трещит. Нагрузишь, и руки трясутся, словно у контуженного. Но все же работа живая.
Тягач, недолго пробежав по улице, остановился у высокого крыльца столовой.
- Хлопцы, - сказал Степан. - Пошли перекусим трохи. Жинка повезла пацанку в Комсомольский, до больницы. Я утром и не ив.
Ребята отказались. Через час обед. А в столовой та же еда, известная, уже опостылевшая: вермишелевый суп с тушенкой да тушенка с вермишелью.
Из столовой на крыльцо шумно вывалила ватага людей.
- Поел на рупь, а брюхо пустое! - раздался голос Ивана.
- Тебе сейчас много надо. Ты при деле, при студентке.
- Заткнись.
- Не буду, не буду святого имени касаться. Как же, сестра отряда... Сестра... Подвинься, я рядом лягу.
- А-а-а!
Ребята выскочили из кабины. С высокого крыльца по ступенькам уже катился какой-то парень. Упав на землю, он вскочил и бросился вверх. Иван коротким ударом заставил его повторить путь.
Парень снова поднялся. Но путь ему преградил Славик.
- Хватит. Гонг уже прозвучал.
- В гробу я твой гонг видел! - окрысился парень, отталкивая руку Славика.
- Спокойно, товарищ, спокойно, - миролюбиво сказал Андрей, становясь перед Славиком. - Иван, в чем дело?
- Да так, - спускаясь с крыльца, проговорил Иван.
- Я же в шутку, а он, гад...
- Ну, значит, пошутковали, - безразлично сказал Иван. - Ты пошутил, и я пошутил. Нравится, можем продолжить? - поднял он голову.
- Что вы как фраера?! - вскрикнул маленький краснолицый человечек с белыми усиками. - Из-за бабы...
- Тоже шутишь? - шагнул к нему Иван.
- Ну, бей! Ну, бей! - рванул краснолицый на себе телогрейку.
- Заслужишь - без просьб уважу, - и медленно сошел с крыльца, и так же медленно, не оглядываясь, пошел прочь.
Трогая вспухшее подглазье, обиженный проворчал:
- Ладно, не последний день вместе живем.
- Языком надо меньше ляскать, халява! - оборвал его краснолицый.
- Что за шум, что за гай? - выходя из столовой, спросил Степан. Поихалы?
- Поехали.
Андрей уже на гусеницу залез, когда за полу телогрейки его потянул краснолицый.
- Два слова, - сказал он.
Андрей спрыгнул на землю.
- Я тебе вот что скажу, а ты уж сам соображай. Какой-никакой Ванюшка а человек, и играться с ним совестно. Большого ума не надо, чтобы его охмурить. Такая дева... День, два, ну, месяц она с ним поцацкается, а потом уедет. Куда ему деваться? Снова ведь к нам. А он мужик... с придурью. Так что не надо с ним баловать! - краснолицый глядел строго.
Андрей ничего не ответил, полез в кабину.
- Чего он? - спросил Славик.
- Ты же слышал.
- Слышал. А чего он?
- Никак хлопцы мирно не живут, - трогая с места, сказал Степан. Пьяные дерутся и у трезвом виде драться начали. Прямо просются у тюрьму, и все. Их оттягают, а они просются...
У лесопилки тягач нагрузили быстро. Тяжелые плахи с грохотом катились по кузову.
- Кабину не сверните! - кричал Степан.
До обеда три ходки сделали, вроде развеялись. А потом снова пошла прежняя песня: шип да паз, клади и давай следующий.
Перед самым концом работы Володя вдруг закричал:
- А ну, давай сюда, народ! Быстро!
- Опять митинг, - сплюнул Славик и вытянул шею, пытаясь рассмотреть, что случилось на противоположном углу спортзала, который клали два Петра.
