На второй день и у меня, и у Сергея болела голова. Болела - не совсем точно. Это была боль третьей степени. Сначала она просто болела, но мы выпили еще, и алкоголь сыграл роль анестетика, но мы выпили и после этого, и боль перешла второй порог. Мы опять выпили, но это уже не помогло, боль стала адской.

Утром мы опять были видимыми. Я подошел к зеркалу и не смог посмотреть себе в глаза. Не потому что мне было стыдно, глаза не открывались.

14.

Вечером мы все же отправились к хозяйке "Фортуны". Хорошенько выпив невидимовки, разумеется.

Мы планировали, как следует ее напугать, загнать в какую-нибудь кладовку и там закрыть, а после этого забрать мои авто-портреты.

В дом мы проникли без особого труда. Дождались, когда машина хозяйки подъедет к воротам, и они откроются. Пока хозяйка парковалась, мы с Серегой пробрались в дом.

Когда я был здесь в прошлый раз (вернее, меня провели на последний этаж охранники салона) я даже не рассмотрел детали этого сооружения.

Собственно, можно ничего не говорить о хозяйке "Фортуны", а только описать ее жилище. Так вот. Это было что-то среднее между пятистенной хатой и средневековым замком. Сооружение из красного кирпича венчала сторожевая башня без окон. Причем окна сначала были, но потом их заложили, видимо, чтобы туда не забросили гранату. В башне - в круглой комнате жила сама хозяйка.

Через входную дверь мы сразу попали в вестибюль этого здания, вестибюль напоминал дворец культуры: с колоннами, мраморным полом и двумя боковым лестницами, ведущими на галерею второго этажа.

На втором этаже было очень много дверей. Поднявшись на второй этаж, я заглянул за некоторые из дверей. Но там ничего не было. Просто пустые комнаты, иногда коробки. Там никто не жил.

И в этот момент одна из дверей на втором этаже внезапно открылась и раздался крик, вернее, не крик, крик, это грубо. Нежный, но в меру громкий голос спросил:

- Мама, ты уже пришла?

Перед нами появилась девушка. Практически без одежды. Но не голая. У нас на худграфе был один старый преподаватель, который говорил: голые - в бане, а на картинах - нагие или обнаженные.

Так вот, она была нагая. Или обнаженная. Лет двадцати. Я в принципе довольно холодный человек, и порнография не всегда находит во мне отклик, но в этот момент я подумал, хорошо, что меня никто не видит. Конечно, я как художник, сразу вспомнил "Спящую девочку" Серебряковой. Незнакомка, очевидно, была гораздо старше той спящей девочки, но что-то общее между ними было. Какая-то свежесть.

- Мама, почему у нас в доме всегда запах перегара? - крикнула эта красотка.

Появилась мама. Говорят, что яблоко от яблони падает недалеко, но в данном случае яблоней была дочка, а мать была давно увядшим, изъеденным червями яблоком, которое случайно упало недалеко от яблони.

- Не знаю, доча, у меня вчера сердце прихватило, не пила, это, наверное, от охранников. Ты уже одевайся, сейчас Алик знакомиться придет.

- А вдруг он мне не понравится?

- Понравится. Он будущий экономист, недавно у нас работает.

- Мама, я не люблю экономистов. Может, мне художники нравятся, или ученые, - сказала доча, не подозревая, что на нее смотрят два невидимых мужчины - художник и химик, может быть, в будущем нобелевский лауреат.

15.

У меня в груди громко застучало сердце: художники ей нравятся, моя чудесная. А не бухгалтеры со счетоводами.

Я часто задумывался, что можно сказать о человеке, которому нравятся художники. Не Леонардо, Босх или даже Серебрякова, а наш современник. Наш бедный современник. Странный парень с соседней улицы. Художник.

В тот момент я почему-то подумал, что такие парни, как я, должны нравиться умным и добрым девушкам. Некрасивым и глупым все-таки сначала будет жалко себя, а потом уже бедного художника.

Я почувствовал, как меня толкнул в бок невидимый Сергей.

- Слышал про ученых?

Господи, какой он ученый? Самогонщик.

Между тем эта Любовь Семеновна продолжала неси чушь:

- Художники. Был тут недавно один. Хочешь, покажу?

Не дожидаясь ответа дочери, Любовь Семеновна сбегала на третий этаж и принесла мои работы - "Мерседес" и "Ауди".

- Вот смотри.

- А что, мне нравятся. Смешные. Пусть у меня в комнате висят.

- Даша, это бред сумасшедшего.

- А мне нравятся сумасшедшие.

- Молодая ты еще.

- Ну и пусть. А ты отстала от времени.

- Видела б ты этого художника. Они моются не каждый день.

Тварь, тварь, тварь... Как это, моются не каждый день! Это ложь. Когда есть вода, я всегда моюсь. Я чуть было не заговорил - сдержался просто чудом.

Значит, мою красавицу зовут Дашенькой. Я чувствовал, что начинаю влюбляться в эту милую девушку. Вдруг меня ущипнул Сергей.

- Что будем делать? Давай отнимем твои картины, и убежим.

Я предложил:

- А давай дождемся Алика. Неужели тебе неинтересно?

- Интересно, давай посмотрим, - ответил Сергей.

Я чувствовал, что нас втягивает в водоворот, может быть, даже смертельно опасных событий.

Мы дождались Алика. Ну, что можно сказать о нем. Рост - метр восемьдесят, черные волосы, белая рубашка, черные брюки, видно, что занимается спортом. Одним словом, подлец или член какой-нибудь партии. О, такие далеко пойдут. Он пришел с дорогими цветами неизвестной мне породы и кремовым тортом.

- Здравствуй, Алик!

- Здравствуйте, Любовь Семеновна, - они даже обнялись и прижались друг ко другу щеками.

- Дашенька, это Алик, - сказала хозяйка фортуны.

- Очень приятно.

- И мне очень приятно, ваша мама много рассказывала о вас.

- Давайте, на ты, а то вы еще неделю будете выкать. А у нас мало времени. Даша приехала на каникулы, а через неделю возвращается в Англию.

В Англию она возвращается. Ну да. Куда ж еще возвращаться? В Батайск что ли?

Алик и Даша молча съели торт и отправились на какой-то концерт.

16.

Мы пошли к Сергею и выпили еще невидимовки. Потом еще. Мы молчали. Оба молча осмысливали увиденное. Так что я даже не знал, рядом Сергей или заснул. Он был невидим.

- Пойду подышу свежим воздухом, - сказал я и медленно вышел из дома. Мне никто не ответил. Мне было холодно и печально.

По дороге домой я наступил на осколок бутылки. Очень больно. Я вскрикнул. Женщина с пакетом картошки вздрогнула, услышав непонятно откуда взявшийся крик.

Я зашел в свой подъезд, достал из-под половика ключ.

Я смыл кровь с ноги, воду, к счастью, дали, заклеил рану пластырем. Сел у зеркала. Никто, естественно, в зеркале не отразился. Телевизор отразился, диван, пыльные цветы, но не я. Вот оно как, нет меня. Жизнь пропала, и бизнеса у меня никакого нет. И так мне горько стало от своей беззащитности, что я заплакал. Вспомнил про невидимые миру слезы. Мои слезы в зеркале были видны, если внимательно присмотреться. Как капли дождя на пыльном стекле.

А вдруг таких невидимых людей тысячи? И дождь - это их слезы?

Бред, бред, пьяный бред - остановил я свои рассуждения.

Дальше я действовал не самостоятельно. Во мне включилась, какая-то заложенная природой программа. Я положил в рот лавровый лист, разжевал его, выплюнул, прополоскал рот.

На часах было два ночи. Я отправился к Даше. Подумал, что дождусь, когда она будет возвращаться с концерта. Мне очень хотелось, хотя бы еще одним глазком взглянуть на эту удивительную девушку. Заодно запомнить, как она выглядит, в принципе у меня хорошая зрительная память.