— Не ожидал, что увижу тебя здесь, — сказал Голд.

— Сам от себя не ожидал, — откровенно ответил Брэдфорд. — Не думал, что соберусь. Всё откладывал, откладывал, пока не понял, что в грязном окружении нужно ценить каждую добрую душу. А добрее этого пройдохи я никого не встречал.

— Возможно.

— Да и умнее не видел, если задуматься. Клайв — чудак, а чудаки нужны обществу, как эритроциты — крови.

— Ты только ради Клайва приехал?

— Да.

— И больше ни за чем?

— Больше ни за чем! — грустно улыбнулся Ричард. — Слушай, может, заглянем в какой-нибудь местный бар и пропустим по паре стаканчиков, Румпель?

— Как ты меня назвал? — вздрогнул Голд.

— Руперт, — недоумевающе ответил Брэдфорд. — Что это с тобой?

Голд был уверен, что он вполне отчётливо произнёс его настоящее имя. Ошибки быть не могло. Но как? Почему?

Ричард же смотрел на него с истинным непониманием, и Голду ничего не оставалось, как признать, что ему просто померещилось. Но это слово, это его имя, соскочившее с языка старого друга в сумерки отпечаталось в сознании и давило на него. Ему просто необходимо было остаться одному, и он искал предлог, чтобы попрощаться. Помог ему в этом ещё один немой звонок от Коль, и когда он прервался, как и предыдущий, Голд смог сослаться на личные обстоятельства. Брэдфорд взял с него обещание встретиться за ужином на следующий день, и они разошлись в разные стороны.

Миновав несколько кварталов и свернув в один из бесконечных тёмных переулков в старой части Чикаго, он зашёл в бар, сел за стойку и заказал пиво. В отель ему возвращаться не хотелось и напиваться тоже. В результате в баре он провёл около пяти часов. Достаточно, чтобы принять ещё два молчаливых звонка от дочери и привлечь внимание двух начинающих нерадивых мошенников, которые начали разыгрывать драматическую сценку прямо возле него, надеясь, что он услышит и заинтересуется, а потом, разумеется, клюнет. Это было настолько нелепо, что Голд едва не расхохотался во весь голос.

— Мимо, ребятки!

«Ребяток» это удивило, и они начали отпираться и гнуть свою линию, но он убедительно доказал и им, и окружающим, как обстоят дела, посоветовал внимательнее выбирать жертв и методы. А потом он и вовсе едва не рассорил их, сославшись, что тот, что помельче, имеет в родственниках высокопоставленного копа, а значит, когда их повяжут по соответствующей статье, мелкий и на сутки не сядет, а его приятель получит по максимуму. Догадка попала в цель, и опозоренные, они не смогли придумать ничего лучше, чем просто уползти восвояси, поджав хвост.

— Здорово вы их приложили! — похвалил бармен. — Откуда знали про родственника?

— Не знал, — улыбнулся Голд. — Удачная догадка.

— Развели разводил?

— Развёл разводил. Думаете, они отомстят мне?

— Не знаю, но на вашем месте я бы сразу потом уехал на такси. Мало ли что у людей в головах.

— Да… — Голд залпом проглотил содержимое стакана. — От людей можно ожидать чего угодно.

— Повторить?

— Да, пожалуйста.

— Я заметил, что вам звонили, вы отвечали, не говорили ни слова, а настроение у вас только портилось. Это не моё дело… — неуверенно заговорил бармен, намекая ещё на два звонка от Коль.

— Не ваше, — грубо ответил он, а потом смягчился и вдруг сказал: — Это моя дочь звонит. Звонит и не произносит ни слова.

— Почему?

— Я её расстроил. А звонит она, потому что простила, но не хочет это открыто признавать, — вздохнул Голд. — Так даже лучше. Я её прощения не заслужил.

— Почему так думаете?

— Потому что я редкий мерзавец, а она думает, что я хороший.

— Думаю, вы преувеличиваете, — улыбнулся бармен и поставил перед ним очередную пинту пива. — За счёт заведения.

— Теперь я знаю, что говорить, чтобы получить бесплатную выпивку, — засмеялся Голд. — Спасибо.

Это была последняя пинта. Расправившись с ней, он оплатил счёт и вышел на улицу, где его телефон снова зазвонил. Он уже подумал, что это опять Коль, но звонила Белль.

— Да, милая, — мягко вымолвил Голд.

— Здравствуй! — весело сказала Белль. — Никак не могла раньше. День сумасшедший выдался…

Дальше она рассказывала о себе, о Крисе и Коль, а он с улыбкой слушал, представляя, как она сидит за столом перед телефоном на громкой связи, любуется тёмным экраном, и это её немного раздражает, в чём она не сознается никогда.

— Как ты? Всё успешно?

— А? Да-да, — откликнулся он. — Но я всё равно вернусь тринадцатого.

— Буду ждать!

— Жди!

— Что с тобой? Ты будто пьяный…

— Нет… — осторожно ответил Румпель, поражаясь её проницательности. — Не сильно. Как ты только узнала?!

— Я — специалист в области румпельведения! — пошутила Белль. — Надеюсь, ты не сидел в одиночестве, предаваясь грустным мыслям.

— Может быть.

— Не грусти!

— Постараюсь… — он заметил пару недружелюбных теней за своей спиной. — Белль, можно я утром тебе перезвоню? Очень устал.

— Конечно. Ты уже в отеле?

— Подхожу к нему.

— Хорошо… Тогда до завтра?

— До завтра, — Голд прервал вызов, положил телефон в карман и невозмутимо продолжил путь.

Неизвестно, что задумали «ребятки», но он снова попал в поле их зрения, и теперь уже они его точно не собирались упускать. Он свернул в один переулок, потом в другой, уходя от преследования, скрываясь в тени, бесшумно передвигаясь в черноте ночи. И делал он это настолько ловко, что скоро сумел от них оторваться. Это было даже весело, и на одно короткое мгновение ему почему-то захотелось быть пойманным и избитым в каком-нибудь тупиковом закоулке, но всего на мгновение. Чудесная саморазрушительная блажь, которую он не мог себе позволить.

Голд пересёк пару улиц, вышел на широкую, освещенную, поймал такси и вернулся в отель. Там он быстро миновал вестибюль, поднялся к себе, бросил на пол портфель, пальто и пиджак, скинул туфли, сдёрнул галстук, упал на кровать и лежал без движения, пока ему опять не позвонили. И это четвёртый раз за день была Коль, и, как в предыдущие три, она не собиралась говорить.

— Коль, я больше не могу молчать, — откровенно, от сердца заговорил Голд. — Да, я тебе солгал. Не открыл правды и нарушил наш договор. Я думал, что делаю это ради тебя. Ведь никого дороже, чем ты, у меня не было, нет и не будет. И потому я признаюсь, что, скорее всего, ради себя это сделал, потому что для меня твоя печаль невыносима. И я опять не понял разницы между иллюзией счастья и тем, что действительно необходимо. Прости меня, что, думая о тебе, я совсем о тебе не подумал. Скажи что-нибудь. Коль?

— Я знаю, — только и сказала Коль. — Я люблю тебя, папа.

И на этом всё. Других слов и не требовалось: именно о них он и мечтал. Но произнесённые, они показались ему незаслуженными. Он был опустошён, и не знал, как справиться с этим. Он просто лежал, уставившись в потолок, прислушивался к собственному учащённому сердцебиению, а потом взял подушку, положил на своё лицо и надавил. Это его немного успокоило и примирило с самим собой, но совсем ненадолго. Через пару минут Голд отбросил подушку в сторону, вскочил, оделся и покинул номер.

У лифта он столкнулся с высоким молодым мужчиной, чьё лицо показалось ему смутно знакомым. То же испытывал и знакомый незнакомец. Они всё не могли разойтись в стороны, отчего им обоим было очень неловко.

— Проходите, — решил Голд, отступая в сторону. — Так быстрее будет.

— Да уж… — усмехнулся мужчина. — Я вас знаю. Вы, кажется, мистер Голд.

— А! — вспомнил Голд. — Лэнгдон Лоусон?

— Он самый. Я к Ив.

— Догадался. Удачи.

— И вам, сэр.

Они наконец разошлись. У лифта Голд оглянулся на Лэнгдона и слегка развеселился, заметив, как тот смущённо мнётся у двери, боясь постучаться. На мстительного и сыплющего угрозами он был мало похож в эту минуту, скорее, на отчаявшегося и потерянного. Но Лэнгдон хотя бы знал, зачем и куда идёт, а Румпель — нет.

Ноги сами привели его к порогу квартиры Клайва Монро. Почему-то из всех людей ему сейчас требовалось общество умирающего, но совести побеспокоить этого умирающего ему не хватило, и почти сразу же он развернулся, чтобы уйти. Однако Клайв не спал, заметил его, наверное, по камерам и открыл дверь.