— Спасибо, Гришка! — вдохновенно выпалил Кононов. — Я знал, что поворчишь-поворчишь, а долг таки выполнишь… Нельзя их, Гришка! — Он посмотрел на меня, потом на Синего. — Морды у них какие… Сам посуди, куда их…
— Пошел! Сам знаешь куда! — огрызнулся Распутин и вскарабкался на сено, ухватившись за дяди Ванин рукав.
Буланая, норовисто всхрапнув, потащила розвальни с двумя бывшими колхозниками через открытое поле к деревянному мостику.
Кононов поглядел им вослед и принялся сбрасывать сено на снег. Сбросив больше половины, погнал лошадей к скирдам, где дожидался Васька, должно быть, клявший себя за то, что дал согласие помочь в темном дельце.
— Что так заквок? — спросил Кононов, остановив лошадей у Васькиных ног. — Пождем еще, и топай себе на здоровье… Вот только вернутся розвальни…
Васька враждебно поглядел на Кононова исподлобья и, разнуздав лошадей, бросил им с телеги сенца.
Не прошло и часа, как розвальни показались. Они шли споро прямо на нас. Две темные фигуры торчали на них окоченевшими истуканами.
Кононов отсчитал Ваське пятнадцать рублей и, часто похлопывая по плечу, доверительно попросил:
— Смотри не наведи на овраг…
— Ты что… — отходчиво пропел Васька и, дождавшись розвальней, покатил назад, привязав к телеге буланую.
— Серега, надо срочно тикать! — коротко доложил дядя Ваня. — Ящики спрятали в самой церкве… Завхоз обещал перевезть к себе, когда эти уедут. — И, почесав за ухом, добавил: — Бригаду Веры Павловны накрыли в цеху… В общем, надо тикать!
— Не уйдешь! — покачал головой Гришка Распутин. — Людей своих порасставили… Переждать здесь придется…
Кононов оглядел свинцовое небо, рассыпавшее чуть заметную манку, и бесповоротно решил выбираться.
— Будем двигаться! Кто знает дорогу в поселок?
— В поселок нельзя! — запротестовал Гришка Распутин. — Как раз там нас и ждут…
— А мы проведем их вокруг пальца! — уверенно посулил Кононов, заражаясь авантюристическим азартом.
Часа через два мы вышли к поселку на крохотном пятачке плоскогорья, обдуваемого ветрами со всех четырех сторон.
— Серега, — хрипло застонал Гришка Распутин, взглядом упершись в плоскогорье, — не ходи туда! Облавят нас, как паршивых котят, и побросают в корзину…
Кононов, занятый изучением местности, пропустил предостережение мимо ушей.
Синий слабо улыбнулся глазами и с готовностью обреченного скользнул взглядом по поселку, где маячили темные фигуры, должно быть, в ожидании попутной или автобуса.
Было слышно, как время от времени хлопает дверь магазина, выпуская из своего тепла глухо закутанных старушонок.
Впритык к магазину стояла кибитка автостанции. Из нее валил черный дымок и, подхватываемый ветром, стлался по склону и уходил низовьем к глубокому яру.
— Дядя Ваня, за мной! — скомандовал Кононов. — Через пять минут — Гришка и Синий, а потом и ты, Гуга! — И шагнул к поселку, придерживая дядю Ваню.
Шли они медленно, как отец и сын, о чем-то переговаривающиеся перед разлукой. На площади к ним рванулся и Гришка, чуть не волоча за собою Синего, как-то разом продрогшего и сгорбившегося до неуклюжести.
Выждав, пошел к ним и я, стал рядом с молодым мужчиной в клетчатом полупальто, в каких обычно по выходным щеголяют деревенские парни, сменив на него будничные замызганные стеганые телогрейки. Из правого кармана полупальто выпирала громоздкая темная бутылка из-под портвейна, а под мышкой покоилась банка.
Переглянувшись со мной, он слабо заулыбался, показывая глазами, что обременен очень приятной покупкой.
Я невольно скользнул глазами по банке и, увидев на этикетке семейство маслят, несколько удивился щедрости местного магазина.
— Расхватали! — сообщил молодой человек, заметно окая. — Я-то поспел.
Оглядевшись, я увидел еще нескольких в полупальто и тоже с приобретениями. Они растеклись по тропкам, отходящим от площади, выжидая попутки. Но попуток не было. Прогромыхала порожняя телега с полупьяным возчиком в скособоченной шапке-ушанке, и ничего больше, кроме пронизывающего сквозняка.
Чтоб не околеть на ветру, я молча отошел от счастливого обладателя маринованных маслят и портвейна и подался в сельмаг.
Входя в магазин, подал Кононову знак.
— Чего? — спросил он, дыша мне в затылок.
— Стоят, — сказал я глухо, упершись взглядом в витрину, хоть занимала меня отнюдь не мысль о еде. — Там, на площади… Надо попытаться уйти в одиночку.
Кононов обернулся на дверь, но ее заслонил, входя, тот самый, в клетчатом полупальто:
— Автобус!
Мы нехотя подались за ним.
Прямо перед нами стоял голубой автобус. В него, подталкивая, запихивали дядю Ваню, раскорячившегося от расстроенных чувств.
— Давай убирай деревяшку! — весело гоготали парни. — На печи б тебе лежать, а не по полям…
Кононов, побагровев, бросился на молодчиков. Но тот, что в клетчатом полупальто, остановил его властным окриком:
— Не трепыхайся!
— Суки! — выругался Кононов, погашая свой пыл. — Вонючие псы!
Из-за полуразрушенной церкви показался Гришка Распутин, ведомый двумя в полупальто.
— Не дадут помочиться! — ругался Гришка, идя меж двумя молодыми ребятами.
— В церкви не положено! — урезонивали его. — Мы тебя, папаша, повезем, где стоит большая параша… под стать тебе… А в церкви — нельзя!
— Церкви-то теперь только для этого… — бормотал Гришка Распутин. — Такие, как вы, постарались…
— Папаша, у тебя, видать, печенка сдала… А мы по этой части… Полечить тебя, что ли?
— Я те полечу, сморчок! — заскрежетал зубами Распутин. — Шкуры продажные…
В автобусе нас встретили шумно. С веселым злорадством нас приветствовала бригада Веры Павловны.
— Ишь суки, а облавили!
— Серега, привет! Подь сюда, потеснимся…
— Там места для всех небось хватит…
Между тем автобус медленно покатился, и в нем сразу затихли, мрачно хмурясь на детину в короткой куртке, с ненавистью оглядывавшего нас с высоты своего непомерного роста. И разом всех охватила скука, бесконечная, серая и однообразная.
Мы катили мимо одиноких ветхих избенок, мимо какого-то мужичонки, случайно вышедшего на крыльцо в просторных валенках и встрепанной шапке-ушанке и через час-полтора подъехали к заднему двору особняка усиленно охраняемого по нашему случаю нарядом милиции.
Выводили нас по одному и строили затылок в затылок, отводя назад руки. Лишь Вера Павловна, зябко кутавшаяся в белый платок, не подверглась этой унизительной процедуре.
На втором этаже нас живо растаскали по кабинетам, разбросанным вдоль мрачного коридора, не вязавшегося с фасадом особняка, украшенного парадною колоннадой.
Комната, в которую загнали Синего, Кононова, а потом и меня, оказалась просторной и не такой мрачной как коридор. По двум углам стояли письменные столы За одним из них человек в штатском, вороша бумаги указательным пальцем стучал на машинке. Стучал неумело, с трудом находя клавиши с нужными буквами.
Заметив нас, а за нами и того, кому принадлежал второй стол, он поднял округлое лицо и широко улыбнулся:
— Салют, Макс!
Но штатная единица, названная ласково Максом, к салюту не была расположена, сохраняя постное выражение человека, озабоченного предстоящим допросом.
Он прошел к себе за стол и, набрав короткий номер, отрывисто прокричал в телефонную трубку:
— Пригласить понятых — и сейчас же ко мне! — После чего покинул свой кабинет, перепоручив нас коллеге.
Тот, прощупав нас серыми зрачками, начал-таки с самого главного, с Кононова.
— Подойти-ка поближе! — поманил он указательным пальцем, которым с минуту назад так неуклюже выстукивал на машинке. — Так по какой ты, папаша?
Хоть слова эти плохо вязались с внешностью Кононова, но он, приблизясь к столу, за которым стоял вопрошавший, кратко назвал статью.
— Так… Сейчас мы это проверим. — Человек в штатском обернулся к стене со встроенными в нее стеллажами, выдернул голубую папку, раскрыл ее и заулыбался. — А во второй раз, папаша? Как, бишь, твое полное имя?
