Кононов назвался и пояснил, как и прежде, ограничившись только статьей.
Учинив точно такой допрос Синему и удовлетворив профессиональное любопытство, человек в штатском принялся изучать меня. Изучив, вытянул правую руку и поманил меня все тем же указательным пальцем, на что я никак не откликнулся.
— Ты что, папаша, жеста, что ли, не понимаешь? — еще шире осклабился он. — Это значит: поди-ка сюда.
Я шагнул к столу и остановился на почтительном расстоянии.
— Ну так как же твое фамилье?
— Перестаньте! — бросил я сорвавшимся голосом, с трудом сдерживая закипающий гнев. — К чему это все?
— Фамилия! — веселея, поправился он. — Итак, перейдем-ка, папаша, к делу… По какому проходил первый раз?
— Раскройте папку — увидите!
— Я-то знаю! Хочу, чтоб дружки твои знали! Говори, не стесняйся!
— За ограбление банка… — постарался я держаться как можно скромнее, но не теряя достоинства истого грабителя.
Он буквально ликовал от сознания своего безошибочного чутья.
— Вижу, с банковским факиром имею дело.
Я опустил глаза в безмолвном согласии.
Серые глаза плеснули мне в лицо восторг и упоение:
— Пять крытки, восемь зоны?
— Четыре крытки и шесть зоны! — поправил я, сохраняя достоинство, и мельком выстрелил взглядом в сторону Кононова и Синего, остолбеневших в диком удивлении. — Но ведь с тех пор, гражданин начальник, я не грабил даже колхозные кассы…
Мстя за «папашу», я ерничал, обезличивая обидчика бездушным обращением «гражданин начальник», стараясь пристыдить его отстраненностью от всего, что по другую сторону чиновничьего стола.
Кононов и Синий, прошагавшие со мной сотни верст по вязким разухабистым дорогам России, приглядывались, узнавая меня по-новому из столь щедрого «послужного» листа и не скрывая симпатий к моей безупречной сдержанности. Хотя, говоря по правде, мне и нечего было рассказывать! Мои трудности были иного порядка и вряд ли могли сравниться с их собственными проблемами. Говорить о себе — значило плакаться людям, пережившим куда большие потрясения, нежели те, о которых я избегал заикаться.
— Что мы, в конце концов, кого-нибудь ограбили, что ли? — возмутился Кононов, когда в дело начали включать понятых.
— Документы на стол! — прозвучала команда Макса, явившегося с ними. — Портфели и сумки туда же. Карманные вещи и деньги — вот в этот ящик.
Обыск оказался затяжным и даже комическим, поскольку Кононов то и дело извлекал из своих многочисленных карманов вещи редкого назначения — щипчики, пинцеты разных размеров, пилочки, ножички, брелочки.
В ящике вырастала гора из бумаги, фотографических снимков, неизвестно зачем и при каких обстоятельствах оказавшихся у Кононова, отчего понятые не скрывали улыбок, Макс же — досады, оттого что все это придется означивать в протоколе.
— Все, что ли? — раздраженно спрашивал Макс всякий раз, когда рука Кононова запускалась в карман, на что тот отзывался спокойно и односложно:
— Сейчас поглядим…
И вот, когда все карманы были вывернуты наизнанку, Кононов извлек откуда-то красивый бумажник и принялся в нем копаться, выуживая из многочисленных отделений купюры разных достоинств.
— Да тут вещей на целый огромный сейф! — пошутит тот, кто недавно занимался нами по поручению Макса.
— Все свое вожу с собой! — коротко отрезал Кононов на шутливое замечание.
— Тереха, — оборвал Макс коллегу, — проверь паспорта!
И пока тот, взяв паспорта, стоял, соображая, что бы еще сказать, Макс взял лист бумаги и, прощупывая каждую вещь, стал вносить в протокол, предварительно приглашая освидетельствовать ее понятым.
Синий, уставший от затянувшейся процедуры, нелепо пялился на ящик в ожидании часа, когда наконец доберутся и до него.
Тереха исчез с паспортами за дверью навести справки по коду. Пока щелкал телефон и бюро выдавало Терехе «пищу», у нас шла кропотливая работа. Разворачивались и читались бумаги десятилетней давности. Попав в очередной протокол, они складывались вновь, но уже отдельно от еще не проверенных. Кононов, отвечая время от времени на вопросы, сам заглядывал в них, словно боясь нарушения хронологической последовательности.
Мы же с Синим продолжали стоять с вывернутыми наружу карманами, в распахнутой верхней одежде, являя, наверно, сцену не менее любопытную, чем давешняя с кононовскими вещичками.
Когда от вещей перешли к пересчету купюр, мы наконец облегченно вздохнули. И впрямь, прощупав Кононова до нервической щекотки, перешли к Синему, у которого на груди обнаружили лишь нательный дешевенький крестик, взывавший простить и помиловать.
— Пролетарий старорусского образца! — пошутил Макс, щекоча под мышками Синего.
Таким же пролетарием оказался и я, только не старорусского толка.
Изъяв у меня потертую бумажку с номером телефона, существовавшего, но не могущего дать желаемой связи с той, чьим именем он был помечен, мне разрешили привести карманы в надлежащий порядок. Подписав подсунутый протокол, я сунулся в угол, где уже сидели, дожидаясь своей участи, Синий и Кононов.
Понятые поодиночке удалились, оставив нас с Максом. И тот, долго ждавший этой минуты, воспользовался предоставленною возможностью, пронзив нас тяжелым взглядом профессионала, умеющего безошибочно разглядеть того самого главного нарушителя, каковым представлялся ему Кононов.
— Значит, — выдохнул он, — по-прежнему партизаним… Под откос пускаем социалистический принцип и внедряем частнособственническое предпринимательство… Так куда ж вы держали путь на этот раз?
— Как куда? — простодушно отозвался Кононов. — Конечно, по норам… «Коммунар» отказался от нас… Рассчитались еще на той неделе. В общем — законный развод!
— А где ж ваша техника? — поинтересовался Макс, переводя взгляд на Синего, затесавшегося между Кононовым и мной, с видом стороннего наблюдателя.
— Технику другая смена еще до получки всю демонтировала! — упредил Кононов Синего и на дерзкий профессиональный взгляд ответил не менее дерзким взглядом злостного нарушителя, но не пойманного с поличным.
— Говоришь, расчет получили? — вдруг как-то кисло промямлил Макс, переходя на удобное «ты». — А откуда ж тогда у тебя такая сумма в кармане? Считай, целая штука…
— А куда ж мне эту штуку девать, если нет ни семьи, ни жилья? — вопросом же отвечал ему Кононов.
Макс неплохо знал нашего брата. Знал, что многие в нарушение паспортного режима живут в Москве и с семьями, хоть и семьями их назвать было бы трудно. Знал, но не возразил, нутром чуя подвох в этаком выяснении.
— Однако ты выглядишь барином… Шкурки чужие, что ли? — поднял Макс со стола шариковую ручку и повертел ее перед собой, должно быть, обдумывая очередной вопрос.
Кононов благодарно хмыкнул на замечание.
— От своей мало что уцелело… так приходится лататься чужой.
Макс откликнулся на ответ Кононова улыбкой, но от слов воздержался. Вошел Тереха, положил паспорта с записями по каждому из владельцев.
— Спасибо, — быстро пробежал Макс листочки, после каждого поднимая глаза. Пробежав, откинулся на спинку стула и, посмотрев на меня долгим взглядом, выплеснул:
— Выходит, Максима Горького задержали.
Тереха весело подхихикнул:
— А говорил, банк ростовский ограбил.
— Ладно! — раздраженно перебил его Макс.
Неопределенность была тягостна и бесконечна, поскольку ни Макс, ни Тереха, вернувшийся за свой стол и машинку, уже ни о чем не спрашивали.
Хлопнула дверь, вошедший доложил внятно, почти по-армейски:
— Обмер показал границы в пределах нормы… В нулевом цикле также не наблюдается отклонения… — И тут же ушел, пропустив давешних молодчиков, теперь уже в новом облике, в куртках на меху, мало чем похожих на деревенских парней, несмотря на бутылки с портвейном и банки с маслятами.
— Максимилиан Прохорович, — воскликнул один, — куда же девать реквизит… Бойко на месте нет! А нам на занятия…
— Отнесите к Люсе! Будут целее…
Ребята покинули кабинет, одарив нас улыбками, на что Кононов ответил брезгливой гримасой.