Хайнэ был слишком разозлён.

— И что? Позволю напомнить, это ты с ним поскандалил, не я! Мне он ничего плохого не сделал!

— И ничего хорошего тоже.

— Он проявил ко мне участие! Помог подняться на ноги, когда я упал!

— Ты теперь каждого человека, который поможет тебе подняться на ноги, будешь считать своим другом? — На этот раз разозлился и Хатори. — И кто в таком случае для тебя я, если учитывать, что я каждый день ношу тебя на руках на протяжении многих лет?

Хайнэ вздрогнул и не нашёл, что ответить.

— Передайте господину Астанико, что я неважно себя чувствую и приму его в другой раз, — сказал он слуге. — Ну, ты доволен? — обратился он к Хатори, когда экипаж господина Главного Астролога уехал, и ворота снова закрыли.

Хатори молчал.

— Почему мы всё время ругаемся? — вздохнул Хайнэ.

— Не знаю.

— Пойдём погуляем. — Ссориться всё-таки не хотелось.

Хатори подхватил его на руки и вынес в сад.

— Хочу пройти в беседку, — заявил Хайнэ.

Названный брат выполнил его желание и усадил на скамью. Хайнэ завертел головой, любуясь садом, засыпанным опадающими листьями.

Сколько оттенков здесь было — золотистый, багряный, пламенно-оранжевый, как волосы Хатори, солнечно-жёлтый…

Хайнэ вздрогнул, внезапно увидев цвета, которых в осеннем саду быть никак не могло — белоснежный и фиолетовый.

Только одно дерево могло расцвести белоснежными цветами в середине осени — священное дерево абагаман.

— Не может быть! — выдохнул Хайнэ и вцепился в руку Хатори. — Быстрее загадывай желание!

Абагаман цвёл лишь раз в году, каждый раз в разном месяце, и это цветение продолжалось не больше пятнадцати минут. Поэтому увидеть его было редкой удачей, и считалось, что если загадать при этом желание, то оно непременно сбудется.

— У меня нет желаний, — сказал Хатори.

— Ну как это нет! — Хайнэ нервно стиснул его руку, не отрывая взгляда от тончайшего кружева лепестков, от белоснежной кипени, пронизанной солнцем. — Ну чего-то же тебе хочется! Быстрее, ты должен успеть, пока не опали лепестки!

Пять минут на то, чтобы появились бутоны, пять — на то, чтобы раскрылись цветы, и ещё пять — на увядание…

Поразительное зрелище.

Подул ветер, и лепестки белоснежным дождём осыпались на землю.

У Хайнэ сердце замерло от восторга.

— Ты загадал? — тихонько спросил он.

— Да, — сказал Хатори.

— И я тоже. Успел. — Хайнэ улыбнулся, всё ещё не отрывая взгляда от дерева. Даже теперь, без осыпавшихся цветов, оно по-прежнему было прекрасно — причудливо изогнутые ветви тёмно-розового цвета, длинные фиолетовые листья. Удивительная красота. — А что ты загадал?

Сам он в очередной раз попросил для себя любви.

Несбыточное желание, но других, увидев цветение дерева абагаман, и не загадывают. Все просят чуда…

— Ну так что? — с любопытством спросил Хайнэ, потянув Хатори за руку.

Тот смотрел куда-то вдаль.

— Чтобы ты выздоровел, — сказал он.

Хайнэ не смог найти слов.

— Ты… — пробормотал он, сжав пальцы Хатори обеими руками. — Ты самый лучший.

К ним, тем временем, приблизилась служанка.

 — Госпожа Марик Фурасаку прислала вам письмо, — сказала она, поклонившись.

Сердце у Хайнэ бешено заколотилось.

— Откуда здесь это дерево? — спросил он, показав на абагаман, и стараясь не выдавать своего волнения.

— Мы обнаружили в одном из горшков росток, господин, и чуть позже пересадили его в сад, — ответила служанка.

— Когда это произошло?

— Когда?.. Около восьми лет назад, сразу после вашего прошлого приезда.

«Так это дерево, выросшее из семян, которые мне дали во дворце. Кто-то посадил их в горшок, — подумал Хайнэ, с нежностью глядя на тёмно-розовые ветви. — Надо же, а я думал, что они пропали навсегда, как и коху…»

И, охваченный радостью, он прижал послание Марик к груди.

Глава 9

Несколько дней спустя Иннин случайно встретилась во дворце с Марик Фурасаку, к которой пришёл передать какое-то сообщение из дома её младший брат, Тиэко.

Иннин услышала часть их разговора:

— Теперь она совсем не обращает на меня внимания, — жаловался юноша. — Она вся в мыслях о дворце, о приёме, а раньше мы хотя бы проводили время вместе, играли в игры, гуляли в саду.

— Ты балбес, Тиэко! — Марик несильно хлопнула брата по затылку. — Продолжай делать, как я говорю. Ты не понимаешь, что то, что происходит — это уже успех. Ните нужен тот, кто сможет заинтересовать её, кто будет оставаться загадочным и недосягаемым, побуждать её заниматься чем-то новым и увлекательным, кто изменит её жизнь. Да что я говорю, любой женщине это нужно! А Ните особенно, потому что она из тех, кого не удовлетворить обычным набором развлечений, она быстро заскучает, она хочет чего-то необычного. Придумав этот спор, ты сумел заинтересовать её. Разве не лучше быть в её мыслях тем, кто открыл для неё новые просторы, а не извечным шутом-балбесом, наполовину братом, пусть даже это и значит, что вы будете проводить вместе меньше времени? Ты не сможешь заставить её быть рядом с тобой всегда! Либо довольствуйся тем, что будешь для неё кем-то особенным, но далёким, либо забудь о ней вообще!

«А, так значит, Тиэко действительно влюблён в Ниту, интуиция меня не подвела», — подумала Иннин и почувствовала некоторое удовлетворение.

Приятно было уметь читать в душе другого человека, видеть все его чувства как на ладони.

Правда, в голове тут же мелькнуло: «Интересно, все жрицы, не имеющие своей жизни, утешаются тем, что разглядывают чужие?»

— Разве не может быть так, как у наших родителей? — спросил, тем временем, Тиэко печально.

— Мы все трое мечтали об этом! — воскликнула Марик. — И это было ошибкой. Нельзя оглядываться на свою семью, нужно смотреть на время и окружающих людей. Наши родители — редчайшие люди, других таких нет, и уж точно нет сразу троих, кто мог бы стать для нас такими же идеальными возлюбленными, какими были друг для друга мама и папа. Лучше не мечтать о несбыточном, чтобы потом не умереть от разочарования! Посмотри, к чему такие мечты привели нашего брата.

Тут она внезапно заметила Иннин и, замолкнув, поднялась на ноги.

Девушки церемонно поклонились друг другу.

Отношения их были довольно прохладными, хотя особенных причин для недовольства друг другом у них не было. Надо думать, Марик, сама отказавшаяся от судьбы жрицы, не слишком любила Иннин за её выбор, а Иннин не нравилось то, что Марик, которая заменила для Ниты потерянную старшую сестру, вынуждала ту пойти своим собственным путём, склоняя к развлечениям.

 «Может, я просто завидую ей? — подумала Иннин, делая для себя неприятное открытие. — Сколько любовников у неё было, двести, триста?»

Если верить слухам, сейчас Марик завела очередную интрижку — с писателем Энсенте Халией.

Интрижка была такой же скандальной, как и его непристойные повести: откуда-то уже появилась сплетня, что Халия на самом деле из простонародья, но Марик чуть ли не готова взять его в мужья, потому что он знает какие-то особенные секреты в постели, и обычным мужчинам с ним в этом не тягаться.

Женщины от этих сплетен были в восторге и буквально выхватывали скандальные книги друг у друга из рук.

Мужчины ненавидели Халию всё сильнее и сильнее, однако втайне также почитывали его труды — якобы для того, чтобы не отставать от моды и иметь возможность сказать справедливое слово критики.

Вчерашним вечером Иннин и сама уподобилась их примеру: найдя на столике у Латены одну из повестей Халии, она, любопытства ради, раскрыла её на первой попавшейся странице.

И то ли ей так повезло, то ли вся повесть целиком состояла из постельных развлечений героев, но она попала прямиком на непристойную сцену.

Почитав немного, Иннин почувствовала, как к лицу прилил жар, а по телу прошла дрожь волнения.

«Проклятье», — подумала она, отшвырнув книгу прочь.

Но зато стало понятно, что Марик находит в этом Халии, из простонародья он там или нет. Если он и занимается любовью так же хорошо, как описывает это…