Дверь в дом Рика была открыта. На крыльце стояла большая кружка с надписью “Ненавижу понедельники”. Дэрил шагнул к ступенькам и замер.

– Все дети так делают! – послышался голос Мишонн. Рик что-то ответил неразборчиво. – Где ты был, когда Карл в памперсах ползал?

Ее рука появилась в дверном проеме: схватившись за косяк, Мишонн разговаривала с Риком. Кэрол жадно следила за ней: когда на руке вздрагивали мышцы, у нее внутри все тоже вздрагивало. Она хотела позвать Мишонн, чтобы та поскорее вышла к ним и дала хоть какой-то знак, но Рик не отпускал ее. Кэрол услышала его обеспокоенный голос.

– Значит, наследственное, – сказала Мишонн и наконец-то вышла на крыльцо, к своей кружке с остывающим кофе.

Майка была на ней все та же. Черная.

Но Мишонн любит свою дурацкую черную майку. Почему бы и не…

– Эй, привет, – сказала Мишонн, увидев их. – Особые заказы?

– Что? – сказала Кэрол пересохшими губами.

– Я говорю, заказы есть? Мы с Риком через пару часов на вылазку едем.

Кэрол и Дэрил синхронно покачали головами.

– С вами все в порядке?

Все пропало.

Все было на месте.

И все пропало.

Как два призрака, они стояли перед Мишонн, глядя на нее, глядя сквозь нее, и тяжелое дыхание Дэрила вдруг стало бесшумным, а плечи его опустились.

Мишонн барабанила пальцами по перилам.

– Окей, - сказала она. – Я пойду. Там… Джудит съела кусок бумаги. Рик испугался. А я говорю, что это нормально.

Кэрол попыталась вспомнить, ела ли когда-нибудь София бумагу. Ей казалось, что она открывает крышку сундука, внутри которого еще один сундук, поменьше. Прошлое в прошлом – и она смотрит на него из глупого, фальшивого настоящего.

Она хотела рассказать, как София проглотила однажды металлическую деталь от часов Эда, но поняла, что не может произнести ни слова. Больше не может разговаривать с манекенами.

Кэрол развернулась и пошла прочь. Дэрил, шаркая по асфальту, догнал ее.

– Вот Рик, наверное, охренел, когда нас вчера нашел, – сказал он.

– Нашел нас тот, кто первым прибежал на крики Оливии, – равнодушно ответила Кэрол.

Дэрил шмыгнул носом.

– Но Рика-то позвали.

– Я думаю, охренели все, Дэрил. Не только он.

Тут Дэрил остановился.

– Надо рассказать ему.

– Нет!

– А чего бояться? Сама говоришь, завтра забудет. Может, он совет даст какой. Это ж Рик.

Дэрил цеплялся за соломинку, и Кэрол могла понять эту надежду – сама жила с ней первые дни – но усталость от поражения была так велика, что вместо согласия получилось только огрызнуться в ответ.

– Доверяешь ему больше, чем мне? – холодно спросила она. И не узнала себя.

– Я, блин, доверяю тебе. – Дэрил смотрел ей прямо в глаза. – Но пока все твои планы – это заставлять меня убивать тебя. А я так не хочу.

Она проводила его взглядом и еще долго стояла посреди дороги, не отзываясь на приветствия соседей. Когда Дэрил скрылся в доме Граймсов, Кэрол слушала: поет птица. Мимо идут люди. Кто-то смеется. Она больше не понимала, как ей жить с этим. Сейчас Дэрил выйдет, непонятый Риком, угрюмый, как всегда, и нужно будет жить дальше. Засыпать и просыпаться. Есть и чистить зубы. Гулять и готовить. Терпеливо ждать, пока пройдет это желание Дэрила найти выход – а оно пройдет, как прошло у нее, когда кончились все варианты, когда с головой накрыло удушающим пониманием, что выхода нет. Почему-то ей казалось, что вслед за этим их снова разнесет в разные стороны. Дэрил будет пропадать на охоте, а случайно встретившись они будут кивать друг другу, и только.

Вчерашний поцелуй казался ей не просто глупым поступком, но поступком совершенно бессмысленным.

Кэрол делила проблемы на безотлагательные и те, что могут подождать, независимо от эмоциональной окраски этих самых проблем. И то, что происходило с Дэрилом, волновало ее, тревожило, и… было закрыто в коробке, подписанной маркером: “Разобрать потом”. Как оставшиеся после переезда вещи, важные, но без которых можно прожить первые дни. Она приоткрыла эту коробку вчера, а сегодня будто резко задвинула ее ногой под диван.

Дэрил к ней что-то чувствовал.

Может быть, давно, и она не догадалась бы сама никогда, если бы не розы Чероки.

Дэрил – к ней? Что-то чувствовал?

Как это было странно и непохоже на него. На них!

Разве они не срослись друг с другом так, что не оставили возможностей для чего-то нового?

Кэрол не считала Дэрила своим братом. У нее было много кузенов, за которыми Кэрол наблюдала все детство, и она давно поняла: братья и сестры не знают друг друга так, и не чувствуют. Для Кэрол Дэрил был просто частью ее самой (не оттого ли было так больно, когда эта часть вдруг оторвалась на долгие недели?). Жизнь не оставила им возможностей хранить друг от друга секреты. Он видел, как она катается по земле, стонет, обхватив руками живот, и блюет желчью – тот день, когда отравилась половина группы. Он был там и придерживал ее голову, вытирал ее губы тряпкой. Она делала уколы преднизолона в его покрытую красными пятнами задницу, когда, наевшись консервированных мидий – единственного, что нашлось в заброшенном магазинчике – Дэрил с яростью и беспомощным удивлением обнаружил у себя аллергию на морепродукты. Кэрол удерживала его руки, запрещая расчесывать кожу, а он ругался, заверяя, что в жизни морских гадов не ел, и больше на километр к ним не приблизится. Он видел, как она бежит в одном только лифчике и полотенце, обернутом вокруг бедер, в утро, когда к ручью вышли ходячие. Она рассматривала его грязный палец на ноге, пока Дэрил обиженно бухтел чего-то себе под нос, и уверяла, что ноготь не врос, его просто надо постричь, потому что, Дэрил, нельзя так жить, это же черт знает что – такие ногти, неудивительно, что у тебя носки рвутся. Он знал, как она дышит по ночам. Она знала, как он мычит сквозь сжатые губы, когда ему снится кошмар. Они не могли удивить друг друга ничем… До того дня, как она стала для Дэрила чужой и притворщицей. До того дня, как он сорвал для Кэрол новые розы Чероки.

И до той минуты, как он ответил на ее поцелуй с таким жаром и отчаянием, что у нее заколотилось внутри, будто сердец было не одно, а минимум три.

Теперь она сердилась. Дэрил, идиот. Что за глупости? Что он придумал?! Должен был оттолкнуть ее после того поцелуя, спросить, не сошла ли она с ума. Посмеяться над ней – посмеяться вместе с ней! Что теперь с ним делать, таким влюбленным? Это неправильно. Это по-детски. Это…

…сделало ее такой одинокой.

Их двое в ловушке, и все же она одна. Ничего не будет как прежде. Дэрил, дурак, влюблен, и они больше не одно целое.

Кэрол постучалась в открытую дверь, но ей никто не ответил.

Дэрил сидел на диване в гостиной Граймсов, ссутулившись, и смотрел себе под ноги. Мишонн и Рик стояли над ним, оба со сложенными на груди руками, как два обеспокоенных родителя. Карла и Джудит не было видно, только на полу валялись пожеванные листочки бумаги, и Кэрол вспомнила свой сон.

– Я правду говорю, – сказал Дэрил.

Мишонн взяла Кэрол за локоть и отвела в сторону.

– У нас проблемы, – прошептала она.

– Знаю, – ответила Кэрол, думая о своем.

Рик опустился перед Дэрилом на корточки и положил ему на колено ладонь.

– Дэрил, – сказал Рик, – со мной тоже бывает всякое. Мишонн тебе подтвердит. Иногда я сам не знаю, на каком я свете.

Дэрил стряхнул его руку и встал, загнанно оглядываясь по сторонам.

– Скажи им. Кэрол. Как мне говорила.

Она молчала.

– Скажи. Как тогда… Про ту миссис. Про игрушку. Мы можем доказать.

Кэрол захотелось спать. Обратно, в сон про теплую бумагу под ее пальцами.

– Это не поможет. Дэрил. Дэрил…

Он пронесся мимо нее – на секунду показалось, что толкнет в сторону. Мишонн и Рик синхронно вздрогнули, когда хлопнула дверь. Кэрол подобрала с пола лист бумаги, сложила его вдвое, вчетверо.

– Дэрил говорит правду, – сказала она. Рик беззвучно открыл и закрыл рот. – Извините.