– Степан Тимофеич, ведь чуют они погибель, то и стоят. Ведают, что конец им придет... Попытать взять на милость. Обещать им прощенье? А?

– Нет, силой, Наумов! Силой надо сломить ныне силу! Осилят они нас – тогда уже не будет народу пощады. Видал я на Украине...

Атаман решил не давать осажденным покоя ни днем, ни ночью. Около двух недель он заставлял их тратить запасы воды: круглыми сутками казаки метали в город приметы – горшки, чиненные горящей смолой, горящие головни, факелы... Степан не хотел больше губить людей на тяжелый приступ. Он указал казакам наваливать вал вровень с высокой стеной острожка.

Постройкой вала руководил Наумов.

Сукнин за городом, над крутым оврагом у Волги, обучал несколько сотен крестьян и казаков, как надо ловчее скидывать хворост, чтобы он ложился плотным мостом через крепостной ров.

Разин готовился к решительному приступу на острожек.

– Слышь, тезка, нагрянут на нас воеводы – тогда будет поздно на приступ. Загодя надо его разбить! – торопил атаман Наумова.

– Поспеем еще, Тимофеич, – успокаивал Наумов. – Не разом-то сунутся: всюду у нас заставы да засеки.

Лазутчики сообщили, что у Свияжска скопляется большая конная рать, готовая выйти к Симбирску.

Разин нетерпеливо подъехал сам к месту работы, где строили вал.

– Не поспеешь, Наумов, с валом. Рой подкоп из-за вала под стену. В пролом-то мы легче ворвемся, – приказал атаман, когда увидел, что вал еще очень низок.

Наумов велел рыть подкоп, но через две сажени подкопщики натолкнулись на камень. Стали долбить, однако работа не шла.

– Бросить придется: скала крепка – не пробить и в месяц, – сказал Наумов Степану.

И вдруг лазутчики донесли до Симбирска новую весть – о том, что побитый Разиным и бежавший к Казани Барятинский стремительно возвращается в направлении Симбирска. А постройка вала все двигалась медленно. Разин велел бросить все войско на эту работу. Не хватало лопат. Посменно работали без передышки, и наконец-то вал поднялся в половину высоты стен острожка.

С утра каждый день Разин прежде всего ехал смотреть вал.

– Поспеешь, управишься, тезка? – строже и строже спрашивал Разин.

– Вишь, работа кипит! – хвалился Наумов.

Но вот прискакали гонцы от села Куланги, где была устроена засека... Барятинский там прорвался. На засеке были татары, мордва, чуваши, черемисы, вооруженные чем попало, вплоть до дубины и кос. Их побить ему было не так хитро! Воевода захватил из них человек шестьдесят, в том числе и стрельца Ефрема, который был атаманом на засеке.

Лазутчики донесли, что беднягу Ефрема Барятинский четвертовал, остальных же всех пленных – кого порубил, а кого перевешал.

«Дурак! Сам внушает, чтоб крепче стояли да знали, что от бояр народу пощады не ждать», – размышлял Степан. И в самом деле, на другой день в бою у речки Карлы воевода не смог взять в плен и двух десятков разинцев: жестоко секлись и стояли до самой смерти!..

Теперь Барятинский, чтобы уклониться от лишних стычек, подвигался хитростью – не прямо к Симбирску, где уж раньше был бит, а новой дорогой – на Крысадаки... И там ему разинцы дали бой...

Атаманам было указано всюду держать его и трепать сколько можно, как хватит силы.

И все-таки он приближался.

Два дня назад Барятинский был под мордовской деревней Поклоуш. Еще целый день его там продержали у засеки; ударили пушками. Воевода этого не ждал, он дрогнул и повернул на засечную черту, к Тогаеву городку. Разин знал все его движенья: гонцы скакали и днем и ночью с вестями о передвижении воеводы. В Тогаеве Барятинский надеялся найти себе в подкрепленье стрельцов, но напрасно: тогаевские стрельцы все уже стали казаками и были в Симбирске, в разинском войске, так же как и стрельцы из Юшанского городка...

– Кончено, время не ждет, – сказал Степан, обращаясь к Наумову.

– К вечеру, Тимофеич, закончат работу. Вровень стенам сорок сажен в длину протянули.

– Оттянул ты последний приступ, Наумыч! Как хошь, а чтобы ночью острожек взятьем взять! – сурово потребовал Разин. – Тебе быть в том деле первым из всех начальных. Биться всем неотступно. Кто мертвым падет, на того ступать, чтобы выше подняться. Смертный бой до конца. Завтра поздно будет. Барятинский завтра придет сюда.

Под вал подвозили хворост. Сотни людей, защищенных земляным гребнем от выстрелов из острожка, вязали хворост в снопы.

Разин подъехал вместе с Наумовым, осмотрел работы. Остался доволен. Хворосту было припасено столько, что можно было насыпать не меньше пяти мостов от вала к стене.

Атаман велел к вечеру стягивать войско из слобод, из ближних сел и деревень.

В ожидании схватки с Барятинским Степан Тимофеевич в первый раз был полон тревоги.

Князь-воевода шел на него не в простую битву, он шел отомстить за свою порушенную и растоптанную Степаном боярскую спесь, за свою боевую честь, которую потерял в битве возле стен Симбирского городка, откуда, спасаясь, бежал он с разбитым войском к Казани.

«Не шутки пойдут между нами!» – думал Степан, выслушивая лазутчиков, которые доносили, что войско Барятинского с каждым днем возрастает.

Два дня назад от Нижнего подошли к нему три рейтарских полка под командованием поляков и шведов; откуда-то, из тамбовских лесов, мимо Пензы проскочили два полка драгун, которые в конных схватках не уступают искусством казакам. Всего только сутки назад к воеводскому войску пристал полк дворянского ополчения, подошедшего от Козлова. И, наконец, Степана тревожила мысль о том, что ни разу от Крысадаки до Тогаева городка Барятинский не пустил в бой пехоту. А она у него в этот раз, конечно, была, но он, видимо приберегал до встречи с главными силами Разина, не хотел ее обнаружить.

Теперь атаману надо было не промахнуться в выборе места битвы, в распределении сил, в их расстановке. Надо было напрячь всю изворотливость, хитрость, ум, весь опыт пройденных в жизни сражений, чтобы меряться силами с воеводой, который Разину представлялся освирепевшим подраненным вепрем...

Степан отправился к Бобе в домишко, где старый запорожский полковник на время осады острожка нашел приют у дородной и крепкой посадской вдовы.