Тогда он произнес:

– Любимая моя, все шепчутся, будто я безумен, будто рассудок покинул меня и в глазах моих горит опасный огонь. Я чувствую, как ко мне подкрадывается тьма, и когда она окончательно наступит, я не смогу ни видеть, ни чувствовать тебя, тогда здесь останутся только пустота и отчаяние.

В эту минуту туча закрыла луну; он задрожал, и Джанет показалось, что на ее руках лежит ребенок, ищущий утешения.

– Когда мрак начнет подступать к тебе, не бойся его, в эти часы я буду держать тебя так же, как держу сейчас, – утешила она его. – Когда, борясь с самим собой, ты утратишь способность видеть, слышать, я буду рядом, я буду бороться за тебя.

Он откинул голову и смотрел, как, вся белая, с улыбкой на устах, она стоит на фоне неба.

– Этой ночью ты ангел, – сказал он, – ангел, который стоит у Небесных врат, ожидая рождения Христа. Сегодня Рождество, и в Лэнокской церкви поют гимны.

– Пятьдесят лет или тысяча, какая разница? – сказала Джанет. – И то, что мы оба пришли сюда, тому доказательство.

– Значит, ты больше никогда меня не покинешь? – спросил он.

– Никогда, никогда не покину.

Он опустился на колени и поцеловал ее запорошенные снегом ноги.

– Скажи мне, Бог есть?

Он заглянул ей в глаза и прочел в них истину.

С минуту они стояли рядом и, глядя друг на друга, видели себя такими, какими уже никогда не увидят на земле. Она видела перед собой мужчину, согбенного, измотанного жизнью, с буйными растрепанными волосами и страдальческими глазами; он же видел девушку, молодую и бесстрашную, с лицом, залитым лунным светом.

– Доброй ночи, матушка, красавица моя, любовь моя.

– Доброй ночи, любимый, дитя мое, сын мой.

И вновь разлился туман и скрыл их друг от друга.

Джанет стояла рядом с руинами Замка, под ее ногами море, шурша, набегало на скалы, и серебряная тропа тянулась по воде. Все было как прежде, ничего не изменилось. Она простояла здесь секунду, не более.

И все же она проделала путь в полвека, путь из окружающего ее мира в иное время, в иное пространство. Но не было в душе ее ни удивления, ни страха, а лишь великая любовь и благодарность.

Повернувшись спиной к морю, Джанет отошла от скал и стала спускаться по крутому склону холма в Плин. Уже миновала полночь и наступил день Рождества. Она немного постояла, прислушиваясь к звукам последнего гимна, доносимым ветром из Лэнокской церкви. То была тихая, сладостная песнь, в которой голоса простых людей несли миру радостную весть:

И Джанет улыбнулась и обратила взгляд на восток, где высоко в небе сияла звезда, очень похожая на Вифлеемскую.

Вскоре после Нового года Томас повез Джанет в Плимут. Ему хорошо заплатили за отличный тендер[4], построенный на его верфи в ноябре; он был очень доволен своей работой и деньгами в кармане, отчего и решил, что часть их без особого ущерба может быть истрачена на короткий отдых для него и жены. В те времена это было настоящее путешествие, особенно зимой; до Карна им пришлось ехать в повозке, там переночевать и на следующее утро продолжить путь в дилижансе, который прибывал в Плимут во второй половине дня.

Детей оставили на попечение матери Джанет.

Раньше Джанет никогда не покидала Плина, и большой город совершенно ошеломил ее. Томас был в восторге от ее удивления и с удовольствием, не лишенным гордости, показывал жене все заслуживающие внимания места, рекомендуя себя при этом лучшим на свете гидом. Ему нравилось демонстрировать свое знакомство с названиями улиц и магазинов, хотя прошло уже довольно много лет с тех пор, как он здесь бывал.

– Ах, Томас, скажи на милость, – удивлялась она, – как это тебе удается помнить столько названий и ни разу не заблудиться? Ведь здесь все улицы похожи одна на другую.

– Это очень просто, Джени, – хвастливым тоном отвечал он. – Такому человеку, как я, не надо много времени, чтобы запомнить, как добраться до какого-нибудь места. Тебе это, понятное дело, трудно, ведь ты в первый раз выбралась из Плина и не знаешь ни одного города хоть немного больше него.

– Чего не знаю, того не знаю, – говорила Джанет, задрав подбородок. – А вот ты, скажу я тебе, слишком много о себе думаешь. Зато я гораздо лучше тебя знаю леса и скалы вокруг Плина. При самом небольшом тумане ты часами будешь кружить вокруг собственного дома, тогда как я уже давным-давно приготовлю ужин.

Томас не возражал, поскольку уже привык к тому, что последнее слово всегда останется за Джанет.

Тем не менее магазины совершенно заворожили Джанет, и она одобрила выбор Томаса, когда тот купил жене теплую серую пелерину и красивый аккуратный капор.

– Подумать только, что за цены, – шепнула она на ухо мужу, – да это же грабеж средь бела дня.

– Дорогая, я хочу, чтобы у тебя было только самое лучшее, – изрек он таким гордым и величественным тоном, каким мог бы ответить сам сквайр Трелони.

Когда она шла по улицам под руку с Томасом, немало мужчин оборачивались и смотрели ей вслед.

Она действительно была хороша, эта Джанет: густые черные волосы, большие зоркие глаза, решительный рот и подбородок. Она несла себя как королева. От внимания Томаса не ускользали взгляды, которые бросали на нее плимутские моряки, и он внимательно следил за тем, как она их принимает. Обычно, идя рядом с ним, она оставляла их без внимания, но один, видимо, изрядно пьяный молодчик наткнулся на Джанет и провел грязными пальцами по ее новой пелерине.

Томас хотел вмешаться, но Джанет взяла дело в свои руки, и матрос, ожидавший, что она отскочит от него с испуганным криком, вместо этого в полной мере ощутил на себе ее темперамент.

– Что за манеры, приятель? – выпалила она. – В Корнуолле, если вы толкнули даму, принято снимать шляпу. – И, не дав ему ответить, сорвала с его головы фуражку и швырнула ее в грязную воду гавани. – Пусть с нее смоет паутину, – сказала она матросу и, подобрав рукой юбки, пошла дальше по улице; Томас шел следом, красный как рак, чувствуя себя немного не в своей тарелке.

– Мне самому следовало бы это сделать, – с упреком в голосе сказал он. – Я восхищен твоей смелостью, но это как-то не по-женски.

– Ты бы предпочел, чтобы я оставила его грязную лапу на моей новой пелерине? – спросила она, горя негодованием, хоть и не смогла скрыть улыбки при виде его покрасневшего лица. – Если ты не успокоишься, я отправлю твою шляпу туда же, куда и его!

Томас знал, что она сдержит слово, и вовсе не хотел лишних неприятностей.

Проведя в Плимуте дней пять, они стали собираться в обратный путь.

Томас уже уложил вещи, когда Джанет, до того молча смотревшая в окно, неожиданно заговорила.

– Для этого времени года погода действительно просто замечательная, – беззаботно сказала она.

Томас согласился, не понимая еще, что попал в ловушку.

– Я уверена, что и море спокойно, как летом, – продолжала Джанет. – При хорошем ветре мы уже к ночи были бы в Плине, а так придется до вечера задержаться в Карне, пока за нами не приедет повозка.

– И впрямь пустая трата времени. Летом здесь суда часто ходят в обоих направлениях, но в это время года едва ли сыщется хоть одно, – сказал Томас.

– А вот тут ты не прав, – возразила Джанет. – Как раз сегодня отходит один корабль. Пока ты слонялся здесь без дела, я сходила в гавань и поговорила с капитаном. Корабль отплывает днем, и к вечеру мы уже наверняка будем в Плине.