— Вы меня слышите?

— Да, — отвечает постаревший за эти несколько секунд голос. — Я вас хорошо слышу.

— Желаете поехать в Н.? Транспортные средства министерства…

Минутное раздумье, и потом ответ:

— Да, я хотела бы туда поехать.

Собесяк, откашлявшись, говорит:

— Если вы не против, я только извещу остальных родственников. Это не займет много времени.

— Спасибо. Я подожду.

Теперь Плихоцкий. Этот «спутник» Барыцкого, его любимчик и правая рука, стремительно растущий и задирающий нос. Магистр не сталкивался с Плихоцким, и этот задранный нос попросту им «вычислен». Так Собесяку кажется. И так гласит молва.

Трубку в квартире Плихоцкого берет домработница:

— Хозяйка в мастерской.

— Есть ли там телефон?

— Нет.

— А как с ней связаться?

— Ей нельзя мешать.

— Но дело весьма важное.

— Все равно нельзя.

— А где эта мастерская?

— В доме, где живем, только на чердаке.

Стоит взглянуть, как живет этот Плихоцкий. Собесяк не настаивает, чтобы хозяйку вызывали с чердака. Скорее всего, художница, вряд ли надомница.

Малина Гонсёр, наверняка присвоившая ради форса редкую фамилию — Соллогуб, не имеет телефона, не работает в министерстве. Известен только ее адрес.

У водителя Качоровского есть телефон. Магистр настойчиво звонит несколько раз. Никто не отвечает.

Доктор Миколай Парух холост, живет один. Его телефон молчит.

Собесяк надевает черное пальто, берет портфель (из которого уже вынут завтрак) и зонт. Такая экипировка как-то приглянулась ему в Лондоне. Человек должен иметь свой стиль, но порой не мешает кое-что и скопировать. Ага, еще просьба к секретарше:

— Сообщите моим домашним, что я должен выехать, не знаю, когда вернусь, вечером постараюсь позвонить. Пусть жена никуда не уходит.

Во дворе уже дожидается «мерседес» Барыцкого. Молодому водителю с роскошной бородой Собесяк называет адрес Паруха.

Езды всего пять минут. Магистр взбегает на второй этаж, находит медную дощечку с фамилией доктора. Звонит. Отворяет ему почти тут же высокая женщина, слишком накрашенная.

— Вы родственница доктора Паруха? — грубовато спрашивает магистр.

— А вам какое дело? — отвечает женщина и пытается захлопнуть у него перед носом дверь.

Магистр вручает ей визитную карточку.

— Я по очень важному делу, — заверяет он.

— Так говорите. Я экономка пана доктора.

— Мне надо поговорить с кем-либо из его родственников.

— У него нет родии. Что-нибудь случилось?

— Никого из близких?

Спросив это, Собесяк спохватывается, что допустил просчет. Женщина хватает его за лацкан и почти кричит:

— Что случилось? Что с Миколаем? Говорите же!.. Она втаскивает Собесяка в квартиру. Ух, до чего же крутая бабенка!

— Говорите же! Я ему как жена. Мы прожили вместе почти десять лет.

Что же мне сказать ей? — оторопело думает Собесяк. — Проболтаюсь, что Парух мертв, она, пожалуй, обчистит квартиру, прежде чем появится родня.

— Ничего, уважаемая, ничего, — говорит он. — Завтра я снова приеду.

Ему удается вырваться из ее цепких рук. Досаднейший инцидент. Собесяк выскакивает в коридор, разглаживает лацканы пальто.

Через улицу живет Малина Гонсёр-Соллогуб. У дома телефонная будка. Собесяк звонит оттуда в офис и поручает секретарше сообщить о смерти Паруха в прокуратуру и милицию и добиться, чтобы обеспечили неприкосновенность квартиры. Да, разумеется: пусть опечатают. Не забудьте записать фамилии лиц, с которыми будете разговаривать в милиции и прокуратуре, это крайне важно. А что с Качоровской? Где эта баба шляется? Звоните ей, пока не добьетесь толку.

Потом магистр подымается на лифте на восьмой этаж, находит соответствующую дверь и звонит. В дверях возникает длинноволосый заспанный парень, на вид лет двадцати.

— Могу ли я поговорить с кем-нибудь из родственников панны Гонсёр?

— Чего вы от нее хотите?

Звучит это почти оскорбительно. Магистр снова вытаскивает визитную карточку. Молодой человек внимательно ее разглядывает, а потом говорит, что Малина «в отъезде», на ярмарке.

— Вы родственник?

— Ну… некоторым образом.

В конечном счете этот случай не столь важен, — думает магистр и довольно резким тоном извещает, что панна Гонсёр попала в катастрофу и госпитализирована в Н. У молодого человека такой вид, словно он только что очнулся.

— Она… Она серьезно ранена?

— Не имею представления, — бурчит магистр, обозленный тем, что обязан выполнять и такие функции. Обязан! Это добровольно взятые обязательства. Собесяк мог бы их кому-нибудь перепоручить. Но по некоторым причинам предпочитает лично заниматься данным вопросом. Он сбегает вниз по лестнице, это хорошее средство от камней в почках, профилактика не помешает. Но что значит профилактика по нынешним временам? Смерть подстерегает везде. Барыцкий, надо же, Барыцкий!

Теперь он едет на Мокотов, где живет Плихоцкий. В огромном здании в стиле пятидесятых годов находит в длинном коридоре квартиру Плихоцких. Открывает дверь та упрямая, старая как мир прислуга. К счастью, хозяйка спустилась с чердака и уже дома Появляется Мария Плихоцкая, изящная, стройная, очень высокая блондинка, еще в халате, заляпанном красками. Значит, все-таки художница. Собесяк осторожно сообщает ей грустную весть. Лицо молодой женщины остается бесстрастным. Желает ли она воспользоваться машиной министерства?

— Нет, — говорит художница. — У нас своя машина, поеду сама.

Полчаса спустя магистр Марцелий Собесяк везет в Н. прекрасную Ирену Барыцкую, о которой был достаточно наслышан, но увидел впервые. Любопытно, только ли из деловых соображений прихватил Барыцкий на ярмарку эту Гонсёр-Соллогуб? Когда-то он был известен своей слабостью к женщинам, поныне шепчутся об этом секретарши в министерстве. Но это дела давно минувших дней, — думает Собесяк. Украдкой он присматривается к молодой, пикантной и подавленной жене Барыцкого. Уж так ли она прекрасна? Преувеличение, блондинка как блондинка. Забилась в угол автомашины и хнычет, точно маленькая. Она уже созванивалась с больницей. И каким-то образом, известным только женщинам, заполучила больше информации, чем сам магистр Собесяк. Ей сказали, что муж на операционном столе, состояние у него тяжелое.

Магистр несколько раз демонстративно вздыхает, ради проформы осведомляется, чем может быть полезен. Барыцкая отрицательно качает головой. Воцаряется молчание.

До Н. рукой подать, и поездка туда на быстроходной машине непродолжительна. Если бы записали мысли этой пары, то, как это ни странно, обнаружилась бы некоторая поспешность человеческих суждений. Собесяк, например, почти всю дорогу доискивался, на какую наживку изловил Барыцкий эту женщину. Поочередно насаживал на крючок приманки: материальные выгоды, пост, всевозможные житейские блага.

И лишь при въезде в Н. магистр вынес приговор: соблазнил занимаемой должностью, удивительное дело, до чего женщины на это падки! И какая им корысть? Служебная машина? Оклад? И эти бесконечные совещания? И шум, когда такого деятеля снимают. Нет, все это не стоит понюшки табака. Не надо, не надо лезть наверх! Такой вывод делает для себя магистр Собесяк.

А забившаяся в угол и полная тревожных предчувствий молодая женщина прощается с любовью, которая некогда поглотила ее без остатка, а в последнее время — может, по ее вине, а может, виновата молодость — шла на убыль почти с каждым днем, причем так явно, что это могли заметить все знакомые, а значит, и сам Янек.

* * *

Инженер Болеслав Барыцкий знал, что мать с десяти утра уже на работе, в своей маленькой, всегда пустующей до полудня районной библиотеке. Можно было позвонить туда. Но разве это телефонный разговор? Молодой физик — человек невероятно педантичный и щепетильный — расписывается в книге «прихода и ухода» и указывает в последней рубрике своим неразборчивым почерком: «По личному вопросу, чрезвычайное происшествие». Именно таков Мини-Болек, как называют его между собой коллеги. Львиной долей этого презренного сверхпедантизма он был обязан духу противоречия. Когда школьные учителя обратили внимание Яна Барыцкого на недюжинную музыкальность Болеслава, отец счел, что в этом направлении и надлежит готовить мальчика: сын — артист. Однако получилось иначе: физика возникла как результат бунта против отца. Это был бунт против великолепия Яна Барыцкого, его кондотьерского темперамента, против его успехов, неуемной властности и везения. Могучий, крепко сколоченный, мускулистый отец, в прямом и переносном смысле подавляющий своей яркой индивидуальностью сына, хилого от рождения, — такой отец мог вызывать лишь восторг и поклонение либо ненависть. По меньшей мере последние десять лет жизни Болеслава Барыцкого прошли в борьбе с тенью. С тенью отца, разумеется. Чтобы обрести самостоятельность. Чтобы ему, избави бог, ничем не быть обязанным. Чтобы не услышать: ах, он сын самого Барыцкого и поэтому у него все идет как по маслу.