Должен сказать, что мою компанию тоже очень интересовал и удивлял тот мир, и теперь, то есть во время вечеринки, в тот момент, когда уже закончилась игра в рыдания, когда закончился спектакль с мольбами о новой бутылке и спектакль милосердия, отлично сыгранный моим ближайшим другом, мою компанию опять заинтересовали затруднения тех мальчишек, которые пробрались в погреб, где спряталась ясновельможная паненка; ведь не было ни света, ни ложа, кругом был мрак, и был влажный каменный, присыпанный землей пол, и в связи с этим были огромные затруднения.

Ситуацию могла немного скрасить бочка с вином, но не в таких условиях — сетовал один мой приятель, подбрасывая кусок ветчины, как мяч, — не для таких условий бочка с вином…

Света, хоть чуточку освещения тем подросткам, души которых вздыбились в том водовороте военных событий, но им не везло, в погребе был абсолютный мрак, и они не могли найти ясновельможную паненку.

Они пробовали осветить погреб спичками, но неизвестно откуда бравшийся сквозняк — во время этого столпотворения, вероятно, образовались щели и дыры в потолке и стенах, отделяющих погреб от других подвалов, — итак, резкий сквозняк тотчас же задувал спички, их ослеплял то свет, то мрак, и трудно было найти ясновельможную паненку, которая прекрасно знала все закоулки подвала и легко могла спрятаться.

В конце концов спички кончились, и в подвале наступила кромешная тьма.

Стало быть, показания главного свидетеля, того безрукого двенадцати-, самое большее тринадцатилетнего мальчика, в силу обстоятельств были основаны на подслушивании, а не на подсматривании.

Судья (мальчику). Какие голоса, какие звуки доносились из погреба после того, как погасли спички?

Мальчик. Искали ясновельможную паненку по всему подвалу.

Судья (мальчику). И нашли?

Мальчик. Нет, не нашли, они все шарили по погребу и шарили и спотыкались образные вещи.

Судья (мальчику). Говорили они что-нибудь?

Мальчик. Говорили.

Судья (мальчику). Прошу повторить их слова.

Мальчик. «Спряталась где-то, может, перешла в другой погреб, их тут много».

Судья (мальчику). И еще что говорили?

Мальчик. Тихонько звали: «ясновельможная паненка, ясновельможная паненка…», но никто не отзывался.

Судья (мальчику). И долго они так звали?

Мальчик. Долго.

Судья (мальчику). Как они произносили это — ясновельможная паненка?

Мальчик. Так, очень ласково, очень приятно.

Судья (мальчику). Нежно?

Мальчик. Так приятно, так нежно…

Судья (мальчику). Что было дальше?

Мальчик. Потом в погреб вошли другие.

Судья (мальчику). Кто?

Мальчик. Какие-то трое.

Судья (мальчику). Откуда ты знаешь?

Мальчик. Они зажгли зажигалку.

Судья. Их внешний вид?

Мальчик. Взрослые.

Судья (мальчику). Из деревни?

Мальчик. Незнакомые.

Судья (мальчику). Это точно?

Мальчик. Я не видел их в нашей деревне.

Судья (мальчику). Это точно?

Мальчик. Точно.

Судья (мальчику). Что было потом?

Мальчик. Потом сквозняк потушил зажигалку.

Судья (мальчику). Точно так же, как и спички?

Мальчик. Да.

Из дальнейших, чрезвычайно детальных вопросов судьи и прокурора явствует, что в погребе наступило замешательство, весьма забавное, эти трое сориентировались, что в погребе находятся два подростка, и стали выгонять их, покрикивая — что вы тут делаете, чего сюда пришли! — и пытались приблизиться к ним, осветить их лица пламенем зажигалки; но подростки ловко прятались от света, что, впрочем, было нетрудно, поскольку зажигалка светила какие-то секунды и тотчас гасла от сквозняка.

В погребе происходила бестолковая погоня, пришельцы спотыкались о разные предметы, слышны были тихие проклятия, и главный свидетель утверждает еще, что то и дело скрипела железная дверь погреба, а это значило, что гости, пристыженные или напуганные, по одному убегали; и вот через некоторое время в погребе вновь затихло, да и не только в погребе, а, как рассказывает главный свидетель, всюду, вокруг дворца и дальше, на целом свете сделалось вдруг совершенно тихо, так, словно война вдруг закончилась.

Но так продолжалось недолго, далеко за рекой что-то хлопнуло, а потом тихо свистнуло — так иногда многозначительно свистят мальчишки; а позже этот тихий свист перерос в громкий, есть птицы, которые так свистят; а тот свист перешел в стон, а стон в страшный стон, а тот страшный стоп в жуткий гул, а тот жуткий гул в пронзительный свет, и свет тот помог двум старым смердилам добраться до того, до чего не могли добраться ни два подростка, ни трое взрослых.

Речь идет о двух пожилых конюхах, которые всю свою жизнь, то есть со времени, когда они были мальчишками, и до минуты этого хаоса, с утра до вечера выгребали навоз из господских конюшен; и за пятьдесят, а может, и больше лет пропитались конским навозом; и не только они, не только их одежда, руки, ноги, кожа и волосы, но и их дома, их постели, их жены и дети были пропитаны этим острым запахом конского навоза, он тянулся за ними, словно шлейф, и поэтому в деревне их прозвали смердилами.

Зарево, высветившее разбитые и уцелевшие постройки, было от пожара большой деревянной, крытой соломой риги, в которую попал первый же снаряд, как только начался новый обстрел; зарево сквозь трещины в стенах и потолке погреба ярче любой электрической лампы осветило бочку с вином и все находящиеся рядом с ней предметы, а также плечо, ниспадающие на него светлые волосы и бон забившейся в угол ясновельможной паненки.

Смердилы — так их прямодушно называл мальчик, единственный свидетель событий в погребе, — желая спрятаться от обстрела, влезли в погреб, наверняка вместе со своей вонью.

Читая эти страницы протоколов, я вновь удивляюсь, зачем суд в полном составе и защита — это следует из вопросов судьи, прокурора, адвоката и даже помощника — пережевывали столько раз события в погребе, хотя сразу же стало ясно, что А. В. там не было.

Мне кажется, что в данном случае суд весьма отклонился от пути, которым Б. М. и его подручные вели А. В., для большего унижения вели на веревке, хлестали плеткой по ногам и веревкой по всему телу, вели к высохшему пригорку на болотистой пустоши, где росли деревья-виселицы; и этот странный маленький кортеж — ведь странно, когда человека ведут на веревке, — «проскочил» уже речную дамбу, и уже не единожды «прикладывали» концом веревки по спине А. В., и уже не единожды хлестали плеткой по его ногам, хлестали, перечисляя имена, и уже ступили на широкую тропу, ведущую сквозь заросли к тому месту на реке, где была приготовлена лодка.

На этой тропе карательная группа ускорила шаги, торопилась скорое добраться до лодки, переплыть на другой берег и направиться к деревьям-виселицам, растущим на сухом островке среди топкого болота, кое-где поросшего камышом и высоким тростником.

Из книги судебных протоколов и рассказов стариков явствует, что в те времена по речным зарослям надо было пробираться быстро и осторожно, в кустах могла быть засада; из этих актов показаний и рассказов людей, которые еще помнят те времена, следует, что быстро и легко, по-звериному проскальзывали по кустам люди, принадлежавшие и одной, и другой стороне; то есть те, кто был против раздела помещичьей земли и решительно, револьверами, винтовками и виселицами, осуществлял свое дело, а также те, кто всеми силами рвался к помещичьей земле и столь же решительно, револьверами, винтовками, виселицами, проводил свою линию; револьверы и винтовки были нацелены друг на друга, а веревки материализовались в нимб-петлю; поэтому понятно, что люди быстро и осторожно проскальзывали тогда по тропкам в зарослях, ведь в кустах противник легко мог устроить неожиданную засаду.