Тем временем зачитали четвертую группу. Глебов объявлял важным тоном:

-- Старостой будет старшина второй статьи...

Надо же! Я хмыкнул, иронически подморгнул соседу. А он вдруг взял и поднялся в полный рост. Это и был старшина второй статьи Жумаханов, который потом, на втором курсе, задалбливал капитана Гашенко статьями из корабельного устава. Вовка Кощеев любил величать его по отчеству - Александр Валиханович, а сам он представлялся в компаниях скромно и просто - Царь Пятницы.

Прозвучала наконец и моя фамилия, я был зачислен в пятую группу. А вот и наша староста - Наташка Савина. На устах застывшая улыбка, смотрит вытаращенными глазами, словно удивляется : это кем же мне теперь командовать? Впрочем, скоро мы ее зауважали. Она легко находила общий язык с каждым, прекрасно умела составлять расписания экзаменов, так, чтобы сессия проходила полегче и без особых задержек. В красавицах Наталья не ходила, но была в ней какая-то живительная обаятельность. К концу учебы мы даже слегка, по-братски, ревновали ее к парню, которого между собой называли "узкоглазым". (Это прозвание не носило никакого расового смысла или оттенка - для этого не было оснований. Просто, нам хотелось так выпендриться).

Шестая и седьмая группы мелькнули как-то стороной, среди охвативших мыслей стало не до них. И в самом конце собрания привстал и помахал всем рукой круглолицый парень, сидевший по ту сторону сразу за Витькой. Был это староста последней - седьмой группы Коля Фредов. Так мы с моим закадычным дружком оказались в разных группах, но зато сразу между двух старост. Впору было загадывать последнее желание.

Впрочем, дружба наша на этом не окончилась. Мы по-прежнему приезжали одной электричкой, на лекциях, которые читали всему потоку, садились рядом. Более того, даже одевались одинаково - в черные костюмы. Порою и рубашки из одного и того же Ногинского ситца. Объемистые вместительные рыжеватые портфели - и те у нас были похожи. Правда, я свой любимый портфельчик проспал года через три в последней электричке, а Витькин жил долго-долго, пережив все потрясения, падения, взлеты, революции, катастрофы и кризисы. Может быть, он и сейчас еще жив.

Дружба эта имела и обратную сторону - моё знакомство с одногруппниками происходило очень медленно. Девчонок было слишком много, и все казались мне ужасно взрослыми, да зачастую так оно и было. Часть из них в течение последующих пяти лет постепенно повыходила замуж, некоторые успели обзавестись и ребятишками. Мужей они находили во внешнем мире, внутри нашей группы не сложилось ни одной пары. Стала ли наша группа в этом плане характерным исключением? Если судить по всему потоку, то вполне, на семь групп я насчитал десять известных мне, так сказать, внутренних браков.

Мои контакты с парнями тоже подвигались с большим скрипом. Изначально показались они мне совсем не такими, какими должны быть ребята, поступившие в институт. Расклешенные брюки, джинсы, почти у всех длинные шевелюры. Так в моем провинциальном представлении выглядела шпана или типичные двоечники. Из тихих, спокойных, маломодных ребят, вроде Крючкова, Тимофеева, Бадаева, в нашу группу не попал ни один. А двое особенно лохматых на поверку вообще оказались венграми.

Узнал я такую новость к концу первой учебной недели, и было это для меня, как гром среди ясного неба. Уже несколько дней подряд мы усердно посещали лекции и семинары, на которых еще слушали во все уши, со стоном писали и не успевали за преподавателями. Отвлекаться было некогда. А в перерывах между парами нужно было бежать, искать следующую аудиторию, сплошь и рядом в другом здании. Расписания с обозначениями комнат и лабораторий были у нас на руках ( для первокурсников сделали послабление и всем раздали отпечатанные копии), но где что искать - все знали еще слабо. В этих блужданиях я, как на маяк, ориентировался на спину Юрки Терентьева в том приметном свитере, который легко было различить издалека. Терентьев всегда знал, куда нужно идти.

И вот очередной семинар пошел вдруг совсем не по теме. Преподавательница истории КПСС Нина Ивановна Баскакова вместо изложения первых шагов большевизма занялась светской беседой. Спросила, как мы себя чувствуем, рады ли, что поступили. Причем обращалась она со своей медовенькой улыбочкой исключительно к сидящим за ближними столами, те ей чего-то отвечали. Остальные понемногу начали болтать, но уже между собой. Я и сидящий рядом со мной русоволосый парень в больших очках не слышали вообще ничего, поскольку уселись дальше всех. Вдруг он мне сделал знак "внимание!".

Оказывается - началось "знакомство". Первой стала рассказывать о себе Чужинова, сообщила, что она из Сочи! Я удивленно хмыкнул, а мой сосед снисходительно усмехнулся и сказал, что его родина подальше. Он был из Иркутска, и когда очередь дошла до него, представился, как Сергей Усенко. Мы не подозревали, что и Иркутск не рекорд, будет и Анадырь, и Находка. Баскакова поощрительно кивала, задавала наводящие вопросы и главным образом, что за общественную работу вели мы все по месту прежней учебы. Серега пока размышлял вслух, чего бы такое придумать, потом решил - он скажет, занимался с трудными подростками.

Опрос шел. Все отчитавшиеся в прошлом были секретарями, членами комитетов и дружин, вообще важными персонами. Я только крутил головой, Уся (как мы потом его называли) хихикал - вон сколько комсоргов, только выдвигай.

И тут очередная девчонка заговорила с таким резким акцентом, что не вдруг разберешь. Я только понял, что она сказала "вэнгерка", а имя и фамилия состояли вообще из каких-то непривычных шелестящих звуков. Поскольку она через неделю перевелась в другую группу, я так и не узнал, как же ее звали. Почти сразу поднялся ее сосед, с темными волосами, свисающими до плеч, как пакля, и сказал, что он тоже венгр. И уже никакой неожиданностью не стал третий венгр - Винци Ференц. Этот был вообще, как с киноэкрана о стилягах и шпионах - рыжеватый, волосы пышной шапкой, на глазах затемненные очки.

Переполненный эмоциями, я глянул в сторону и встретился взглядом с высоченным парнем, сидящем в соседнем ряду. В ответ на мою гримасу изумления, он согласно качнул подвижными четко очерченными бровями. Так я обменялся первой дружеской репликой с Володькой Масловым.

Я уже думал, что и соседкой Ференца окажется иностранка, все эти дни они ходили вместе, и она не отпускала его ни на шаг. Но ничего подобного. Такая же наша, как и все мы, правда, с несколько необычной фамилией - Галя Пугачева.

Моя очередь высказываться была последней, причем время уже вышло, занятие закончилось, поэтому, скороговоркой представившись, я сразу бухнул, что никакой общественной работой никогда не занимался. Нина Ивановна пришла в ужас.

-- Это что же, не было никакой возможности? - всё-таки уточнила она.

-- Просто не хотел, - ответил я без всякого сожаления о прошлом.

Маслов потом неоднократно, со смехом, воспроизводил эту сценку в лицах. "Все, понимаешь, врут, кто во что горазд - а этот... Ничего не знаю! Нигде не был! Ничего не делал! Довёл женщину до обморока".

Через день-другой прошло у нас собрание группы на котором, разумеется, обзавелись мы первыми комсоргом и профоргом ( Татьяна Болденкова и Юрий Терентьев), кроме того разными культоргами и кем-то еще. На этом же собрании представился нам молодой улыбчивый мужчина, сказавший, что будет у нас исполнять роль классной дамы. Иными словами, это был наш куратор Валериан (Гончаров В.В.).

Насколько я слышал от Витьки, в их группе куратора от кафедры практически не было. Вернее, как он выражался "был один раз какой-то дурак". Примерно такая же история и в четвёртой группе. По рассказу Маринки Повериновой, тоже нашей спутницы по ногинской электричке, однажды Лукьянов П.И., заведующий их спецкафедрой, спросил, довольны ли они куратором. "Да, конечно, отличный мужик!" - ответил Серега Фурин. Павел Изотович слегка опешил: " А у вас куратором разве не женщина?".