Через шум, а порой и смех - говорится всякое - собрание подходит к окончательному вопросу: сколько конкретно бойцов премировать и какой процент положить на их премии. Прежде чем на что-то решиться, каждый чувствует в своем мозгу раздвоение; с одной стороны - не продешевить, с другой - не прогадать бы. Неизвестно ведь, кто куда попадет, решает всё тот же штаб. Васька-то, он хитрый, с кем бы наедине не говорил, обычно заверяет: "Да разве ты не заработаешь? Неужели я дам тебе меньше чем "Сидорову"? (Называется не "Сидоров", а кто-нибудь из уехавших, чаще других Егоркин, Чуряев или Алиханов).

Выкрикиваются варианты, кто что придумает. Зинченко тоже пытается навести порядок, он все-таки комсорг. Но его реплики ничем не выделяются среди прочих. Наконец проголосовали. Недовольных, оставшихся в меньшинстве, много. Шумят, требуют голосовать еще раз, по-другому. Но Перин между тем приободрился, говорит другим тоном: "Это всё ерунда. Решили, значит решили. А кому не нравится, не держим. Дам денег на билет, и как говорится - гуляй Вася".

Фыркнул один, другой, захохотали все. Василий Федотыч недоумевающее переводит взгляд с одного на другого: что смешного он сказал? Потом многозначительно вздыхает - с кем приходится иметь дело.

В палатку пролезает комиссар Снисаренко, он где-то отсутствовал и пришел к самому концу. Переглянулся с Васей, тот кивает: все решено. И говорит бодро: "Ну что, закрываем собрание?".

Тут Киреев - Командор вдруг спохватывается: "А еще вопрос!" "Какой?" - быстро спрашивает Снисаренко. "Почему газет не бывает?".

Генка разводит руками: "Завхоз регулярно покупает газеты. Куда он, правда, их девает?"

Завершающий общий смех, всем ясно - куда. И зашевелились, задвигались. Позаседали, пора и на боковую. Кто-то еще пытается говорить, что не договорил на собрании, но слушать уже некому.

На БАМе подобного беспокойного собрания не созывали. Вопрос был решен в русле прошлогодних традиций, и имел безусловных сторонников такого решения. Собственно, и в голову никому не пришло, что надо что-то обсуждать. Мы молча к таковому присоединились.

А в Воскресенске никаких собраний отряда вообще не было в принципе. На ежедневной утренней линейке до нас доводилась вся, нам положенная информация, в том числе и решения штаба по способу премирования бойцов и бригад. Правда, в самом конце сезона Ряузов зачитал нам не просто итоговую ведомость, как Перин или Сорокин, а полную бухгалтерию. Была составлена таблица, включающая всех бойцов отряда, из многих колонок. То есть, сначала, что кому причитается из заработанного, затем - сколько оставалось у каждого после очередной статьи вычета. Все сидели и слушали, как постепенно таяли суммы, и что выпало в осадок на долю его лично. Не придерешься!

Как я уже говорил, в самом начале сезона бойцы ССО были настроены выжидательно, но пессимизм быстро брал верх. Так, отъезд половины камазовского отряда был лишь частично вызван тяжелыми условиями. Немалую роль играло и разочарование в возможности заработать.

На БАМе этот общий пессимизм был умереннее, рассчитывали, что тайга хоть в чем-то себя оправдает. Заработок будет на последнем месте среди остальных БАМовских отрядов, но все же хоть немного потянет на сибирский уровень.

В Воскресенске все были убеждены в успехе, кто сильнее, кто слабее - но все. А когда получили, радовались прохладненько - хорошо, но хотелось бы хоть чуть-чуть да побольше. Ждали заветной тысячи, которую перетянул разве что Намоконов.

Хороший заработок считался заслугой командира, отсутствие денег - его неумением. На строительные организации обычно не грешили, не верили, что за нашу работу нам полагается больше, чем там дают. Только Командор был убежден в недоплате, называл трест Камдорстрой грабиловкой.

Собственно, надежда на командирские таланты и была той смягчающей подушкой, позволяющей безропотно и безучастно переносить отсутствие отчетности, произвол в отрядных расходах, возможные злоупотребления своей властью. Думалось - свяжи мы штаб по рукам и ногам, ограничь их действия - просидят голубчики в вагончике всё лето, и палец о палец не ударят. И останемся мы вообще на копейках. А уж себе они как-нибудь сумеют урвать.

Ведь не секрет, что бывало всякое. Вылезала вдруг странная недостача при возвращении стройтрестовского имущества, которую необходимо было покрыть. А то и просто теряли портфели с деньгами. Короче, о недобросовестности стройотрядовских командиров ходило не меньше легенд, чем о баснословных заработках. И суммы присвоенных ими денег называли астрономические. Даже по Астрахани. В общем, каждый рассказывал в соответствии с собственным чувством меры.

Напоследок приведу историю, которая доказывает, что дыма без огня не бывает. Я хочу вспомнить самый первый шажок в царство МИХМа, свой последний вступительный экзамен. Сдавали мы его на пару с одним приятелем, который потом не прошел по конкурсу. Назову его просто Виталием.

Экзамен мы благополучно сдали, на следующий день я забежал к дружку, и узнал, что тот уехал в институт. Оказывается, после экзамена к нему подошли, как выразился его отец, два субчика. Спросили, сколько набрал баллов, поздравили с поступлением и с места в карьер предложили недельку поработать. Якобы, работать будут все, а он отделается от этой обязанности уже сейчас.

Виталька честно отработал неделю на бетонном заводе, в паре, как я потом узнал, с Григорием Божко. Тот тоже попался "субчикам", а отказаться, разумеется, просто не рискнул. Один из этих "субчиков" был пятикурсник Алексей Сухов. Что же мне стало известно из других источников уже на пятом курсе. Таких доверчивых пареньков ловили и поставляли в распоряжение командиров московских стройотрядов. Не обязательно МИХМовских. Те выводили их на объект под именами своих бойцов, и за работу шли реальные деньги. Кому, вопрос риторический.

Не хочется заканчивать на дурной ноте. Еще одна история, на этот раз про удачливого стройотрядовца. Сидели мы в шашлычной с Володей Масловым. Подошел к нашему столику парень, спросил огоньку. На нем была стройотрядовская куртка, оформленная уже по-новому, с наклейкой над грудным карманом со знаками различия. Там обычно помещался один, два и более шевронов, в зависимости от уровня штаба.

У парня на наклейке значилось ВССО - то есть самый низший уровень. Маслов осведомился несколько свысока, во скольких тот побывал отрядах. Парень не обиделся и пояснил, что они работают по-другому. Куртка только форма. А едут они впятером-вшестером в колхоз, нанимаются что-то строить и зарабатывают за лето 3,5 - 4 тысячи каждый. Без всякого штаба.

Короче, смотрите фильм "Кот в мешке". Рукавные нашивки на стройотрядовских куртках у тех кинематографических шабашников и умельцев почему-то МИХМовские. Узнать бы, кто консультировал картину.

Раздел 3. От сессии до сессии.

Проблемы и трудности учебы в МИХМе, и в институте вообще, комментировали многие. "Студентом становишься только после сдачи Сопромата" - это самая распространённая фраза. Впервые я услышал ее еще от Глебова, на одном из первых собраний. Она потом по всякому варьировалась, типа "Сдал Сопромат - можешь жениться". Иногда в неё вставляли, как промежуточный этап Начерталовку. В любом случае выходило, что надо преодолеть два первых года. Приходилось слышать и чуть-чуть иное толкование. Ясончик любил говорить, что курсы - как пальцы на левой руке. Первый - это мизинец и трудность пошла вверх, в соответствии с длиной пальцев. Второй труднее, третий еще труднее, четвёртый - легче второго, но труднее первого. А уж пятый - проще не придумаешь. Что-то похожее о своих шести курсах говорили и медики (Три года крематорий, три года санаторий).

Родион Верхоломов на правах ветерана, помнится, выразился просто, без подробностей "В МИХМ поступить легко, а учиться трудно".