Кореи, и я надеюсь, что убеждения Перовского в Пекине и наших комиссаров на местах приведут к этому результату».

Время шло; китайские власти под разными предлогами не посылали в Южно-Уссурийский край своих представителей. Для ускорения этого процесса из Петербурга в Пекин был направлен новый посланник – Н.П. Игнатьев, молодой генерал-майор. Его дипломатический подход составлял необходимый контраст с напористостью Н.Н. Муравьева-Амурского, который на китайскую сторону откровенно давил. Экспедиция подполковника К.Ф. Будогосского, отправленная из Иркутска кустью Уссури в январе 1859 года, нанесла на карту предполагаемую границу с Китаем. Топографами был основан первый военный пост на озере Ханка – Турий Рог, а в июне 1859 года они разбили лагерь на берегу залива Посьет, назвав это место бухтой Экспедиции. Между тем Н.Н. Муравьев-Амурский, не надеясь на российский МИД, отправляет личное послание в Пекин, уведомляя, что «медлить окончанием всех этих дел… неосновательною перепискою не должно, а необходимо сколь возможно поспешнее кончить, и что именно для скорейшего исполнения трактатов с моей стороны уже отправлены в места общего владения между Уссури и морем полковник Будогосский и чиновник Шишмарев, для проведения граничной черты…, а сам я отправляюсь с военными судами в те же места безотлагательно».

В июне 1859 года Н.Н. Муравьев-Амурский осмотрел с борта пароходо-корвета «Америка» побережье от мыса Поворотного до реки Тюмень-Ула (Туманган), встретился в Новгородской бухте (залив Посьета) с отрядом К.Ф. Будогосского, на месте познакомился с линией будущей сухопутной границы… Между тем в специальной инструкции российского МИДа, доставленной сюда курьером, говорилось, что границу следует «закончить у моря, не уклоняясь к югу», чтобы не захватить Посьетскую гавань и устье Тюмень-Улы. Генерал-губернатор имел другое мнение и практически действовал самостоятельно, вопреки указаниям дипломатического ведомства.

25 июля 1859 года Н.Н. Муравьев-Амурский в частном письме сообщал из залива Посьета генерал-майору М.С. Карсакову, в то время военному губернатору Забайкальской области: «Бухту Посьета мы отмежевываем себе и границу проводим до устьев Тюмень-Улы, которая составляет границу Кореи с Китаем. Не хотелось бы захватывать лишнего, но оказывается необходимо: в бухте Посьета есть такая прекрасная гавань, что англичане непременно бы ее захватили при первом разрыве с Китаем. Я уверен, что убеждение это подействует и в Пекине. При устье реки Суй-Фуна, немного северо-восточнее бухты Посьета, множество прекрасных заливов. Вообще все это пространство морского берега, от Посьета до Поворотного мыса, верст на 200, изобилует прекрасными заливами и гаванями, столь привлекательными для морской державы, что англичане (если бы это оставалось китайским) все захватили бы, тем более, что в 1855 году они все эти места видели, описали и даже карты издали».

Итак, российское «убеждение» подействовало – ввиду вполне реальной угрозы обоснования здесь англичан Китаем было сочтено за лучшее уступить настойчивому требованию России. Вычерченные лично К.Ф. Будогосским карты были доставлены в Пекин и там официально признаны. Разграничительная линия в итоге отошла от реки Уссури по реке Сунгача, пересекла озеро Ханка, прошла по горам и уперлась в территорию Кореи в 20 китайских ли (около 11.5 километров) выше впадения реки Тюмень-Ула (Туман-ган) в Японское (Восточное) море. Карта с обозначением линии этой границы стала частью Пекинского трактата, подписанного в ноябре 1860 года и окончательно закрепившего все ранее не решенные вопросы российско-китайских отношений. В соответствии с Пекинским трактатом в состав Приморской области России был включен Южно-Уссурийский край, и таким образом разграничение между Россией и Китаем распространилось на корейские пределы: естественным образом была установлена пограничная линия между Российской империей и Королевством Чосон (Корейским королевством), которое в то время в лице цинского Китая признавала своего сюзерена. Пограничные столбы на крайнем участке границы между Россией и Китаем – от озера Ханка до моря – были установлены в 1861 году. С этого времени в нижнем течении реки Туманган Корея стала практически граничить с Россией, хотя на официальном межгосударственном уровне это никак не было отражено.

Впрочем, некоторые исследователи утверждают, что по крайней мере в продолжение еще нескольких лет факт установления границы не был известен центральному корейскому правительству. Как известно, официальные дипломатические отношения между Россией и Кореей были установлены только в 1884 году. Тем не менее прямые межграничные отношения на бытовом уровне начали проявляться с начала 1860-х годов;

Южно-Уссурийский край ко времени заключения Пекинского трактата был очень неплотно населен аборигенными народами и частично – выходцами из Китая (манзами), которые жили в основном по долинам рек Суйфун (Раздольная), Лефу (Илистая), Дау-бихэ (Арсеньевка), Улахэ (Уссури), Цимухе (Шкотовка) и Сучан (Партизанская). По данным одного из первых исследователей края, подполковника Генерального штаба И.П. Надарова, в 1860 году в Уссурийском крае проживало 872 души манзовского оседлого населения (И.П. Надаров. Инородческое население Уссурийской страны (Северно- и Южно-Уссурийского края). Владивосток, ОИАК, 1885 г.). При подсчете автор опирался на сведения подполковника корпуса лесничих А.Ф. Будищева, обследовавшего край в 1860–1864 годах, и перепись В. Висленева 1878–1879 годов (о ней речь впереди). Добавляя в общий состав населения также немногочисленных аборигенов, о проживающих в крае в 1860 году корейцах

И.П. Надаров не сообщает. В той же работе он подытоживает: «До 1863 года инородческое население Уссурийской страны состояло из манз, гольдов и орочонов. Корейцы стали появляться в наших пределах только с 1863 года» (И.П. Надаров. Инородческое население Уссурийской страны…).

Совпадают с этими данными и личные впечатления очевидца – второго (после прапорщика Н.В. Комарова) начальника поста Владивосток лейтенанта Е.С. Бурачка, жившего здесь в 1861–1863 годах и неоднократно совершавшего поездки на юг края, в район залива Посьета, и в китайский город Хуньчунь. «Жители здешних мест, выходцы из Китая, называют себя манза… Кроме манз, в этом крае есть очень малочисленное племя таза, имеющее жен» (Е.С. Бурачек. Воспоминания заамурского моряка. Жизнь во Владивостоке. 1861–1862 гг. ОИАК, Владивосток, 1999). О корейцах он также не упоминает.

Имеются сведения, что первые корейцы-одиночки появились на этой ничейной территории (возможно, и не предполагая, что она может принадлежать какому-то государству) в 1857 году или даже в первой половине 50-х годов XIX века. Например, современная исследовательница С.Г. Нам считает, что «в Южно-Уссурийском крае до его присоединения к России проживала какая-то часть поселившихся еще во времена китайского господства корейцев, численность которых установить не было возможности»; эти, по ее мнению, несколько тысяч человек жили «вдали от людских глаз с куском самозахваченной казенной земли».

В обширном отчете уполномоченного Министерства иностранных дел В.В. Граве «Китайцы, корейцы и японцы в Приамурье» указывается: «Еще до 1863 года во Владивостоке и в Южно-Уссурийском уезде (тогда округе) стали появляться корейцы одиночками в небольшом количестве, исключительно на летние заработки, возвращаясь осенью обратно».

Некоторые исследователи, используя данные переписи корейского населения Владивостокского округа 1929 года, косвенным методом «обратного отсчета» вычисляют, что корейцы селились в нынешнем Приморье с 1849 года. По данным корейских историков, после заключения Пекинского трактата на территории России оставалось на поселении 5130 корейцев (761 семья), однако официальных подтверждений этому факту в российских документах не найдено.

Как известно, летом 1860 года были основаны первые военные посты в Южно-Уссурийском крае – Новгородский в заливе Посьета и Владивосток. Приграничные китайские (маньчжурские) власти отнеслись к приходу русских настороженно и даже недружелюбно; среди китайцев бытовало мнение, что занятие Россией Южно-Уссурийского края – явление временное. Так, зимой 1860–1861 гг. «явились китайцы к Ч. (имеется в виду штабс-капитан И.Ф. Черкавский, начальник Новгородского поста с июня 1860 года по июль 1863 года – В.П.) с объявлением, что на него будет сделано нападение, для которого хунчунский начальник собрал в городе более 600 человек войска» (Е.С. Бурачек. Воспоминания заамурского моряка…). Через несколько дней в пост Новгородский прибыли два китайских чиновника в сопровождении свиты и конвоя из 30 маньчжур. Они потребовали от И.Ф. Черкавского, «чтобы он оставил пост со всеми людьми». На следующий день дело дошло даже до перестрелки между российскими и китайскими (маньчжурскими) войсками… В феврале 1862 года, когда лейтенант Е.С. Бурачек поехал в город Хуньчунь, он не решился открыть свою должность, назвав себя купцом, а местный нойон, которому Е.С. Бурачек вручил текст Пекинского трактата на китайском языке, заявил: «Этого трактата мне не присылали, а потому пускать русских купцов в Хуньчунь не могу…».