— Можно поправить «мадерой обопьюсь», — засмеялся и Андрей. — Ну, все-все, работать. Меня очень вдохновляет ваш зеленый бант на столе.
— Только не надевайте его, вам он не подойдет. — Опять за ней последнее слово.
Да, мастерица на острое словцо. И последней мыслью перед тем, как он углубился в чтение, была: «Нет, все-таки остроумие и образованность не самое сильное оружие женщин. Гораздо лучше уметь чувствовать мужчину и лечить его».
Андрей читал быстро и с большим интересом. Тема записок излюбленная: Византия. Сначала он подумал, что все ведь изучено вдоль и поперек. Однако дух этих новых сочинений явно еще более остро «заточен» на теософию. Чувствовалось даже определённая претензия на «Византийской теме» попытаться раскрыть некие тайны истории, связанные с мистикой и религией. Много ссылок и на работы неортодоксального христианства. Есть даже цитаты из «Тайной доктрины» Е.П. Блаватской.
«Почему же все мы, ученики профессора, и люди новых поколений, а главное он-то сам, Андрей, стали уж очень умудренными и б-о-о-о-льшими скептиками?» — подумал Андрей. И тут же ответил себе: «Наверное, кровь. В воспитании и образовании дворян роль религии была основополагающей и непререкаемой. Да и простым людям тоже с молоком матери передавалась Вера как единственный нравственный Абсолют. Императив Канта».
Он вдруг устыдился, как часто на лекциях, касаясь религиозных тем, позволял себе «ереси». Ну, ведь действительно, и при язычестве, и при набравшем силу христианстве, и при появившемся в VII веке исламе (в переводе с арабского — покорность!) лилась кровь. Если несколько сотен лет не появлялось нового пророка или Мессии, начинали драться между собой.
Профессор также пытался найти корни этого зла. Почему крестовые походы против мусульман за освобождение «гроба Господня» в начале XIII века вдруг повернули в Византию против своих же, греко-православных (восточно-римских) христиан?
Вспомнился Андрею и другой профессор — Осипов. Православный богослов, умница, лекции проработаны тщательно, изложение эмоционально. Но вот что обидно: как только речь заходила о католицизме, лицо становилось недобрым, «терялось лицо». Этот путь «не ведет к Храму».
Г.Н. лишь бегло упоминал в записях первое тысячелетие. Первые века Византийской империи, от образования в 330 году Константином Великим новой столицы Римской Империи на месте греческого города Визáнтия Константинополя и до 1071 года, были временем расцвета. Потом появились турки, а затем в 1204-м — крестоносцы-латиняне. А ведь Византия, простиравшая свое влияние от Испании до Сирии, от Руси до Италии, дала всему западному миру новый эволюционный толчок и в религии, и в культуре. Русские князья, от Олега и Игоря до Владимира, «наскакивавшие» на Византию, ходившие на неё военными походами, сами были «завоеваны» в конце концов красотой и смыслом византийского христианства. И Русь была крещена!
Профессор очень толково и доказательно сопрягал религиозные, политические и культурные процессы, анализировал множество фактического материала. Средневековый мир усложнялся, мышление людей, еще полное мистики, тайн и символов, все объемнее заполнялось христианским богословием. Но и этого было мало. Управлять, судить законами только церковными становилось невозможно. Стали открываться университеты, в Византии родилось Римское право. Наконец открыли Аристотеля. Даже мусульмане перевели на арабсий этого древнегреческого ученого и философа. Аристотелизм потеснил платоновскую школу. Фома Аквинский, арабские схоласты и метафизики развивали его учение в западной и восточной школах. В Азии появилось много нового, интересного в науке и мировоззрении. Это новое «перетекло» в Европу, чему способствовали путешествия из Европы в Азию. И походы Чингисхана в Азию и Восточную Европу, хоть и сопровождались опустошениями и жутким кровопролитием, с глобальной, исторической, точки зрения «обогащали» мир.
В этих первых двенадцати веках нашей эры профессор явно искал корни чего-то, пока не ясного Андрею. Логически он подходил к «повороту». И читать было настолько увлекательно, да и почерк был пока вполне сносным и знакомым, что за три часа была прочитана почти вся тетрадь. Кроме того, с половины тетради профессор начал оставлять большие пустые междустрочия, затем пустые страницы, а в конце вообще текст оборвался, оставив 10–15 листов свободными. Хотел вернуться к записям позже и продолжить, исправить? Кто знает? «Слепые» пятна истории?
В памяти всплыло, как еще на первых лекциях учитель цитировал остроумца Леца: «Если из истории выбросить всю ложь, это не означает, что останется одна только правда. Может вообще ничего не остаться». Однако если студент плохо отвечал на семинарах или экзаменах, он безжалостно ставил «двойки» и всякий раз говорил очень серьезно чей-то другой афоризм: «Историк — пророк, взгляд которого устремлен в прошлое».
Андрей взглянул в сторону дивана. Девушки не было. «Так, до ужина еще сорок минут, выйду-ка я в сад», — подумал он. «За этот ад, за этот бред, пошли мне сад на старость лет», — вспомнились строчки Цветаевой.
Опять возникло чувство умиротворения, будто был уже здесь, но пошел-пошел и заблудился в чаще, и задержался лет на 30 с прогулки. Ровный парковый лес, аллея прямой стрелой от задней террасы. Кое-где аккуратные скамейки, несколько клумб со скромными однолетниками. «Почему это непременно «на старость лет»?» — в голове возникла бодрая мысль. Затем другая: «Здесь мне легко и интересно».
Ужин был накрыт в гостиной, квадратной комнате, в каждом углу которой вдоль стен и вокруг небольшого овального стола стояли несколько стульев с высокими прямыми спинками. Шкаф Андрей уже видел. Странно, но когда утром он зашел в эту комнату, то не обратил внимания, что кроме замечательного шкафа здесь были и ковер во весь пол, и рояль в центре комнаты.
— Сядьте здесь, Андрей Петрович, — сказала Мария Родиславовна повелительно. Его это задело, и он съязвил:
— Извините, Мария Родиславовна, а вы своих крепостных, — он указал на себя, — в городок погулять на пару часов выпускаете?
Анна Никитична вкатила одну, затем другую тележку с едой. Ужин легкий, кефирно-молочный, фрукты, овощи.
— Если вам, Андрей Петрович, нужно в храм, Дмитрий Платонович может вас отвезти к литургии, — взглянула неодобрительно на Андрея.
— Да нет, я просто водочки хотел прикупить, — соврал Андрей назло.
Пауза.
Бабушка время от времени перебрасывалась с внучкой незначительными фразами хозяйственного плана, потом встала.
— Спасибо. Я пойду к себе. Спокойной ночи.
Ирина поцеловала бабушку, попрощалась и обернулась к Андрею, когда та вышла из гостиной. Девушке было явно неудобно за бабушку, но досталось преимущественно Андрею.
— У бабушки иногда к вечеру бывает дурное настроение, а чаще она после ужина просит меня поиграть на рояле. Ну, зачем вы про крепостных? И про водку?
— А что она так строга со мной: «Сядьте, Андрей, здесь». Ладно, завтра за завтраком буду искать с вашей бабушкой самый нежный контакт. И, в конце концов, меня тоже можно понять. Я только «соскочил» в отпуск после всех этих идиотских зачетов и экзаменов, и вдруг попал на вашу… «планету». Здешний уклад мне по душе, но не привычен, я же сейчас «отвязанный», почти свободный отпускник.
Они улыбнулись друг другу.
— Вам, Андрей Петрович, ваша работа не по душе?
— В образовании все без конца реформируют, историческую науку перекраивают. Людям моего поколения стало трудно работать, а молодежь в науку и преподавание не стремится.
— Не бойтесь перетасовать колоду жизни, может быть, ваши козыри ждут вас. И вообще, отнеситесь к положению «здесь и сейчас» с доверием, — она как будто заглянула ему в душу, — и еще: бабушка из средневекового рода Яромира, поэтому бывает и ярой и миролюбивой, — она снова улыбнулась.
Андрей вновь внимательно и с любопытством посмотрел на девушку. На ней была кремовая шифоновая блузка, заправленная в юбку из тонкой джинсовой ткани цвета «хаки», обута в туфельки, бежевые, на невысоком каблуке. Девушка заметила его взгляды, и, судя по тому, что он втянул живот, поняла, что оценка была выше удовлетворительной.
