Николай наконец-то заснул. Рукопись снова была извлечена из сумки. Андрей листал рукопись быстро, выхватывая из повествования главное и делая пометки на полях. Особенно Андрея занимала история кораблекрушения апостола Павла у берегов Мальты.
— 3 -
Как прекрасно приехать в Ленинград ранним утром. Восемь лет учебы студентом, затем аспирантом в 1970–1979 годах — самое лучшее время в жизни, самое главное время для жизни. В те далекие годы Андрей услышал песню, кажется Рождественского, и связал ее с Питером: «…город в утренней дымке, город ранней весной… город, где ты невидимкой рядом со мной». Услышал один раз, и больше, почему-то, никогда. А запала в душу навсегда. И сам город невидимкой убаюкивает душу, возрождает любовью.
Когда позднее ненадолго наезжал в Питер, по делам или просто отдохнуть на день-другой, маршрут составлялся традиционный. Сейчас пять утра, сумка оставлена в камере хранения Московского вокзала, отсюда же в 6:30 завтрашнего утра нужно следовать дальше до места. Побродить Андрей планировал до полуночи, а затем можно почитать и подремать на вокзале, если на ночь не удастся снять жилье.
Вот и стрела Невского проспекта, с полчаса неспешно можно пройтись пешком в сторону Адмиралтейства, потом проснувшимися троллейбусами до Казанского собора. Дальше, оставляя справа Дворцовую площадь, через сквер — до «Медного всадника». Утро чудесное, как чудесны творения Росси, Монферрана и Фальконе. Вдоль Невы путь лежал до Дворцового моста. Андрей с волнением и нежностью оглядел панораму, остановил взгляд на родном университете. Будто в некоем театре раздвинулись, слегка колыхаясь на ветру, волшебные шелковые занавесы, и вот уже неровными мазками пишется один сюжет из былого, другой… Наверное, так создавался «Руанский собор» Моне. Андрей подумал, что гении импрессионизма улавливали какой-то миг и оставляли его в этом дымчатом искривленном «ковровом» пространстве навсегда, и для себя, и для потомков.
Неторопливо пошел по мосту. Вот Стрелка Васильевского острова. Опять завораживают монументальные формы русского ампира, теперь в архитектуре Тома де Томона. Наш герой обошел ростральные колонны и обратно по мосту вышел на Дворцовую площадь. Ампирный ансамбль площади и барочная пышность Зимнего Дворца — Росси и Растрелли.
Андрею всегда было важно знать имена архитекторов, их судьбы. Он вспомнил, как Кваренги, проходя мимо Смольного монастыря Растрелли, снимал шляпу. Хмурый был человек Кваренги, но умел отдавать должное.
Звонок на сотовый, неожиданный в четверть десятого утра:
— Здравствуйте, Андрей Петрович. Меня зовут Вера Яновна, я внучка Марии Родиславовны. Она сообщила мне, что вы должны быть завтра в усадьбе, дала ваш телефон и просила позвонить. Вы уже в Питере?
— Здравствуйте, Вера Яновна. Я в Ленинграде.
— С приездом. Может, вам что-то нужно? Я живу здесь и работаю в Историко-архивном институте. Мы почти коллеги. Я знаю, что вы учились в Ленинграде, и в плане экскурсии моя помощь не требуется. Но все-таки…
Андрей нарочно сказал «в Ленинграде», как бы давая понять, что у него уже назначено свидание со своим городом, и то, что незнакомка тоже повторила «в Ленинграде», выдавало в ней необходимую меру понимания.
— Нет, нет, спасибо за заботу. Я поброжу, вспомню прошлое. Вы помните у Ахмадулиной: «А этот город мной любим за то, что мне не скучно с ним…»?
— Что ж, понимаю. Но имейте в виду — она засмеялась, — что мы с вами в скором времени должны будем совершить одно увлекательное и, надеюсь, плодотворное путешествие на Мальту! Нужно поискать кое-какие сведения об апостоле Павле. Это же ваш «конек».
— Ну, если предстоит романтическое кораблекрушение… — довольно вяло, но иронично отозвался Андрей.
— Посмотрим. До встречи. Удачи. — Разговор оборвался, не обнаружив в собеседнице ни легкомысленности, ни даже кокетства.
«Вот тебе и на», — подумал Андрей. «Ну, пока меня не забросили на остров Мальта, я еще успею погулять по Васильевскому острову».
А сейчас — вдоль Мойки, минуя Певческий мост, снова к Неве, через Троицкий мост в район Петропавловской крепости. Андрей посидел в скверике, затем перекусил в кафешке. Он недолгое время, будучи аспирантом, снимал угол тут неподалеку, возле мечети.
Теперь обратно, через Троицкий мост, любуясь панорамами. Он довольно быстро пересек Летний сад и вышел к Фонтанке. Зашел в церковь Святого Пантелеймона. Опять к Фонтанке. Здравствуй, Чижик-Пыжик. С первой попытки «приземлил» монетку на фуражку Чижика (ну, надо же, как повезло, значит, еще будет везти!) и отправился к Михайловскому замку. Этот замок вызывал у Андрея печальные мысли. Здесь убили Павла. К этому русскому царю, великому магистру мальтийского ордена рыцарей-иоаннитов, в отличие от многих других историков, он испытывал уважение. Он считал, что если бы не заговоры вокруг Павла, Средиземноморский поход адмирала Ушакова не позволил бы Наполеону вторгнуться ни на Мальту, ни в Россию, и Мальта оказалась бы «под крылом» Российской империи, а владение таким стратегическим форпостом между Западом и Востоком напомнило бы всем о величии Третьего Рима.
Становилось душно. Несколько дневных часов Андрей любил проводить подальше от центра. Он сюда еще вернется, вечером. Метро «Василеостровская». Средний проспект, «малая Родина». Вспомнилась строчка из одного стихотворения Бродского: «…между выцветших линий на асфальт упаду…» Студентами они с Юрием снимали маленькую однокомнатную квартирку в районе 11-й линии. Вот этот дом, вот эти окна, из которых он три года выглядывал, не идет ли к ним в гости Ольга. Потом какое-то время он снимал комнату у Балтийского вокзала, на улице Шкапина. Район совершенно невзрачный, но чудные хозяева, старенькие уже тетя Маша и дядя Костя любили его, как родного сына, и баловали вкуснейшими борщами. Юрий в то время снимал комнату недалеко от Технологического института. Ольга была «ленинградочкой», жила на Московском проспекте возле Парка Победы и гостевала чаще, видимо, у Юры.
Андрей свернул налево, на Большой проспект. Его широкая, спокойная гладь, как будто речная, давала возможность отдохнуть пару часов на лавочке, почитать и подремать. Но сначала неплохо бы пообедать в кафе «Фрегат», отдавая дань традиции.
Сколько славных «кутежей» устраивали на казавшуюся тогда значительной стипендию. Складывались по «десятке» — и на столе праздник: бутылочка «Рислинга», три горшочка жаркого из кролика «по-меньшиковски», три салата «по-морскому», три большие, стилизованные под Петровские времена, кружки хмельного кваса на бруснике. Сейчас, естественно, другая, впрочем тоже «фрегатная», обстановка и другое меню. Андрей заказал салат «Цезарь», рассольник «Ленинградский», котлету «Адмиралтейскую». И кружку, тоже стильную, в виде ростра корабля, фирменного кваса.
Пообедал, чуть прогулялся, выбирая лавочку с видом на видневшиеся вдали причалившие белоснежные лайнеры, присел и «поплыл в дреме».
Проснулся через час, совершенно отдохнувшим. Но боль в коленях (артроз!) заставила посидеть еще час. Оказывается, «плыл» он все время своего сна на Мальту.
Существовало множество интереснейших мальтийских легенд, и Андрей очень сожалел, что в пору написания повести ему не удалось «покопаться» в них как следует. А может быть, не зря судьба уготовила ему путь на этот остров? Видимо, именно легенда о змее не дает покоя профессорской семье.
А сейчас можно вернуться в центр, вечером он в Ленинграде мил и не суетен. Андрей вновь добрался до Казанского собора, в этом месте всегда людно, и наш герой хотел посмотреть на людей. Так, броуновское движение толпы, интересных лиц мало. В Питере увидеть интересных людей чаще удавалось в кафе «У Бирона», во внутреннем дворике дома-музея Пушкина на Мойке, как в Москве в саду «Эрмитаж». Он побрел вдоль канала Грибоедова до Банковского мостика. Вот дом, где жила бабушка Ольги. Когда они с Юрой и Ольгой гуляли в центре, непременно ее навещали. Пока троица выгуливала вдоль канала любимого бабушкиного мопса, Лидия Геннадьевна (так звали бабушку) успевала напечь вкуснейших пирогов и оладий. Нет, тут не следует задерживаться. Пройдя по Невскому, через сквер двинулся к Александринке и улочке Зодчего Росси. Остановился напротив памятника Екатерине Второй. Что привлекало к ней, этой грузной женщине, столько талантливейших ее героев-любовников? Наверное, не только ее пресловутая страстность и полнота, а редкая для женщин харизматичность и полнота власти, которой она обладала.
