Торговцы и менялы громко расхваливали свой товар, многочисленные покупатели и зеваки толклись возле столов и лавок с товаром.

Иисус решительно взбежал по ступеням. Я последовал за ним.

— Люди добрые! Доколе же вы будете терпеть это святотатство? Доколе же под сводами ваших храмов будут бесчинствовать эти грязные торгаши? Доколе они будут оскорблять Господа Бога нашего, осквернять его жилища? Это говорю вам я, Иисус Христос, которого Бог послал на землю навести здесь справедливые порядки.

С этими словами он схватился за край ближайшего столика с разложенными на нем фруктами и, поднатужившись, опрокинул. Яблоки и абрикосы, персики и миндаль разноцветным ручьем покатились по ступеням. Апостолы с криками бросились переворачивать столы со снедью, лавки с товарами, корзины с фруктами и овощами. Падали и разбивались кувшины, ручейки белого и красного вина текли по каменным плитам, сливаясь вместе и образуя небольшие озерца. Терпкий и пряный аромат растекался в воздухе.

Торговцы, сначала ошарашенные таким натиском, пришли в себя и стали давать отпор. Уже в нескольких местах вспыхнули потасовки. Я держался рядом с Иисусом, успевая отражать пока все удары. Но он лез в самые горячие места, и мне становилось непросто. Я уже пропустил несколько ощутимых ударов. Нас стали теснить.

И здесь к нам пришла неожиданная помощь. Слух о драке быстро прокатился по ближайшим кварталам, и в самый критический момент в потасовку включилось еще несколько десятков человек — это была городская беднота, голытьба. Замелькали в воздухе палки, полетели камни. Разгром торговых рядов был быстро завершен. Драка выплеснулась из-под сводов храма на прилегающую площадь и улицы. Начали громить и близлежащие лавки. Под шумок растаскивали, что только можно.

Людская толпа давно разъединила всех апостолов. Я крепко держал за руку Иисуса, стараясь выбраться из основного потока. Рядом лишь мелькала лысая голова и тощая бороденка Матфея, который каким-то чудом умудрялся держаться рядом.

Я понимал всю пагубность ситуации, в которую мы попали. Стоило не удержаться на ногах — и все, пиши пропало, просто затопчут.

Неожиданно рев и гвалт толпы перекрыл чей-то истошный вопль:

— Римляне!

Продолжая удерживать за руку Иисуса и успев ухватить за плечо оказавшегося рядом Матфея, я отчаянным рывком выхватил их из толпы и затащил на какие-то ступеньки. Мы прижались спиной к стене дома. Отсюда было видно, как в конце улицы показались черные ряды римской пехоты. Толпа останавливалась, но слишком медленно — задние продолжали напирать. Еще несколько минут, и пехота вошла в соприкосновение с толпой. Началось избиение. Толпа некоторое время еще сжималась как пружина, а потом хлынула назад. Наше положение становилось все более критическим.

Неожиданно за нашими спинами скрипнула дверь, и кто-то тихо произнес:

— Входите, я вас выпущу на другую улицу.

Мы протиснулись в узкий проем, и дверь снова закрылась. В кромешной темноте чья-то сухая тонкая рука нашла мою руку, и тот же голос проговорил:

— Когда на улице беспорядки, я закрываю наглухо все окна и двери и не зажигаю огонь. Так безопаснее… Возьмите друг друга за руки, и я вас провожу.

Мы прошли через несколько комнат. Щелкнул засов, и в лицо нам ударил яркий солнечный свет. Перед нами стоял невысокий морщинистый человек преклонных лет.

— Я старый еврей, повидавший много на этом свете. Я всегда старался жить по справедливости, не обижать людей. Все, что я нажил: этот дом, эту лавку — я нажил своим собственным трудом. Я давно думаю о смерти, она уже не за горами. Я знаю, кто ты. Ты — Христос. Ты принес весть о Любви, о вечной жизни, о Царствие Небесном. И мне теперь легче будет умирать, потому что добрых дел совершил, надеюсь, больше, чем дурных… Возможно, это мне зачтется… Сегодня плохой день: опять нищие и голодные были побиты сильными и сытыми. Я знаю, ты не хотел, чтобы этот день так закончился, но, что произошло, то произошло… Прощайте.

— Прощай. И, храни тебя Господь.

— И вас тоже.

* * *

… Всю дорогу до постоялого двора Иисус то хмурился, то впадал в беспричинное веселье. Я не понимал, чему он радуется. На мой взгляд, мы сегодня совершили ошибку, отправившись наводить силой новые порядки туда, куда нас никто не звал.

Часть апостолов была уже на месте. Вскоре подтянулись и остальные. Несмотря на синяки и порванную одежду, вид у всех был возбужденный и довольный. Лишь Иоанн Зеведей постоянно прикладывал монету к подбитому глазу, да Фома задумчиво трогал шатающийся передний зуб.

За ужином я тихо спросил у Иисуса:

— Ты специально все это устроил?

— Конечно… Поговорим после трапезы.

* * *

… Мы прошли на старое место.

— Пришло время продолжить наш разговор, Иуда. Да, я специально спровоцировал эти беспорядки. Но получилось даже лучше, чем я ожидал.

— Чем же лучше? Ты разозлил римлян. Неужели ты этого добивался? Зачем? Ты же прекрасно знаешь, что за бунт или подстрекательство к бунту существует только одно наказание — смертная казнь. Причем, долгая и мучительная — на кресте.

— Ты прав — именно на кресте. Ничто так не укрепляет веру, как мученики за нее. В основе веры, в ее фундаменте должны лежать смерть и кровь ее мучеников. Тогда новое здание ничто не сможет поколебать, оно будет стоять в веках. И кровь новых мучеников будет делать это здание все прочнее… Чудеса, о которых я тебе говорил, это, конечно, хорошо. Но этого недостаточно. То учение, ту веру, что принес нам Христос, могут укрепить лишь кровь и чудо, соединенные вместе.

— Ты хочешь сказать, что готов пойти на смерть?

— Ты меня не совсем понял. Я сказал, что должна быть принесена жертва, закланный агнец. Скажи, я похож на агнца?