— Что, киса? Никак это его величество Айвазовский? Здорово!
Еще раз полюбовавшись разбивающейся о скалу волной, Выкрутасов вздохнул, обернулся и увидел на противоположной стене искомый шедевр живописи в виде черного круга, в который расческой ворвался красный треугольник. Трудно было поверить, что эта ерунда может дорого стоить.
— Айвазовский-то куда лучше будет, — покачал головой Дмитрий Емельянович. Тут взгляд его наткнулся на письменный стол, на котором лежал паспорт в черной обложке с двуглавым золотым орлом. Справиться с искушением не удалось, и Дмитрий Емельянович заглянул ему в душу. В душе у паспорта оказалась красивая женщина, на ранней фотографии белокурая, на более поздней — брюнетка, но глаза и там, и там — светлые.
— Ромодановская Тамара Сергеевна, — прочитал Выкрутасов вслух. — Ого! Восьмое марта пятьдесят третьего. Не молоденькая.
Девятая и десятая страницы сообщали о двух замужествах, закончившихся разводами, а на одиннадцатой сидело дитя мужского пола, двадцати лет от роду, именем Лев, фамилией, идентичной первому мужу Тамары Сергеевны, — Сковолодкин.
— М-да, — вздохнул Выкрутасов, бросая паспорт на стол. — Хватит мне прохлаждаться.
Он подошел к картине, за которой явился, и схватился было за нее, чтобы снять, но оказалось, это не так-то просто — картина, в раме и под стеклом, не висела на стене, а была вправлена в стену.
— Вот ёлки! — прокряхтел Выкрутасов, так и сяк подергав дурацкую картину. Он внимательнее вгляделся, но так и не понял, каким образом она вмонтирована. Ни винтов, ни иных заклепок не было заметно. Приклеена? Странно…
— И чо делать будем, кот? — спросил Дмитрий Емельянович, обращаясь к рыжему стражу. Тот сердито взирал на похитителя. Внимание Выкрутасова вновь привлекла противоположная картина с великолепным закатом на море. Он подошел к ней и попробовал снять ее. Эта работа просто висела на двух гвоздях, снималась легко.
— Чудеса! — хмыкнул Дмитрий Емельянович. — Такая красотища просто так болтается, а эта черная башка в красной расческе…
Тут ему подумалось, что это нарочно такая уловка для воров устроена, чтоб обмануть. Ясно, если лучше закреплено, то и дороже. Известная хитрость! А на самом деле все наоборот.
Да Марина только счастлива будет, если он ей вместо дурацкого иззебренного круга принесет роскошнейшего Айвазовского.
— Чутье подсказывает мне, что я на правильном пути, — подмигнул Выкрутасов коту и решительно снял со стены морской закат. Он еще раз взглянул на иззебренный круг, подумал и махнул рукой: — Не колышет! Беру Айвазовского. А ты оставайся, Сковолодкин!
Через две минуты он уже выходил из подъезда в черных очках, неся под мышкой картину, завернутую в скатерть и кое-как перевязанную веревкой. В кармане шорт, лежа вместе с бумажником из воловьей кожи, трезвонил сотовый телефон — Людвиг, видно, всполошился, что он так долго. Оглядевшись, Выкрутасов увидел в глубине двора красную машину и быстро пошел к ней, Людвиг сидел за рулем. Жендос отсутствовал. Телефон перестал трезвонить. Людвиг выскочил из машины, распахнул пошире дверцу, схватил картину и запихнул ее на заднее сиденье.
— Что так долго? — спросил он сердито.
— Она в стену крепко впаяна была, пришлось отковыривать, — пояснил Дмитрий Емельянович.
Вскоре они уже мчались по Москве, увозя похищенный шедевр. Немного не доехав до дома Марины, Людвиг остановился.
— Ну все, маленький братец, дальше пойдешь сам, — сказал он. — Мне лишний раз не стоит светиться, а ты здесь человек малоизвестный. Бери мазню и иди к Марине. Я через полчаса приеду.
Это лишь обрадовало Дмитрия Емельяновича. Он весело вылез из «зубарика», принял из рук Людвига картину и отправился в сторону Марининого дома.
— Ну что? Взял? — взволнованно спросила Марина, распахнув дверь своей квартиры. — Молодец, Димон! Й-я-ху!
Она закрыла за ним дверь и принялась скакать по комнате. Подбежала к Выкрутасову, чмокнула его в щеку.
— Страшно было?
— Нисколько, — ответил Дмитрий Емельянович.
— Давай скорее распакуем.
Она нетерпеливо принялась развязывать веревку. Тут вдруг чутье перестало подсказывать Дмитрию Емельяновичу, что она останется довольна подменой. И на сей раз оно не ошиблось.
— Что это? — в ужасе прошептала Марина, распаковав картину и растерянно разглядывая ее.
— Я принес тебе гораздо более дорогую картину, любимая, — сказал Дмитрий Емельянович.
— Ничего не понимаю, — пробормотала бледная Марина.
— Его величество Айвазовский, разве ты не видишь?
Тут Выкрутасова взяло сомнение и на тот счет, что это и впрямь Айвазовский. Он наклонился к правому углу картины, и глазам его предстало ужасное. Подпись свидетельствовала о том, что вовсе это не Айвазовский, а какой-то Рыл… Нечто обидное и оскорбительное. Рылин или Рылов.
— Даже если это не Айвазовский, — залепетал Выкрутасов, понимая, что погиб, — ты только взгляни, какая мастерская работа. Не то что та красная расческа. Я думал, ты еще больше обрадуешься.
— Выкрутасов, ты что, козел? — повернув к нему полное ненависти лицо, спросила Марина.
— Зачем же сразу обижать?..
— Козел! — закричала Марина, топая ногами и вздымая кулаки. — Сволочь! Идиот! Козлина поганая!
— Подожди… Марина… Послушай…
— Тебе четко описали картину, которую ты, гадина, должен был утащить. Кто просил тебя уворовывать этого Рылова, который к тому же копия? Теперь ты понимаешь, какой ты козел?
— Хорошо же, я признаю свою ошибку, но ты не смеешь так оскорблять меня.
— Ты даже не козел, ты — кызел. Ты руссиш швайн! Ты выродок поганый.
Тут Выкрутасов понял, как сильно он ошибался, влюбляясь в Марину. Перед ним стояла мегера, злобная и гадкая, которой как нельзя лучше подходило имя Гингема. Он принял обиженный вид и направился к своему чемодану. Нашел его, захлопнул, прихватил пиджак и двинулся в сторону двери, но Марина преградила ему путь.
— Ты куда это?
— Я ошибся в тебе, — молвил Дмитрий Емельянович гордо. — Я ухожу от тебя навсегда. Всему виной ураган.
— Ошибаешься, гнида. Ты никуда не уйдешь. Сейчас приедут Людвиг и Жендос. Они ремней из тебя нарежут. А потом растворят в кислоте и выльют в канализацию.
— Пусти! — Выкрутасов попытался вежливо отстранить ее от двери.
— Хоп! — Марина изо всех сил ударила его в пах, но, к счастью, не попала в самую болезненную цель, взяв чуть выше.
— Да ты бандитка, что ли? — воскликнул Дмитрий Емельянович. Зло охватило его, и он уже невежливо схватил Марину и отшвырнул ее в сторону. Стал открывать дверь, но Марина сзади вцепилась ему в волосы, царапая голову ногтями, а коленкой ударяя в крестец. От боли он впал в бешенство, мотнулся и так сильно отпихнул Марину от себя, что она улетела в кухню и там грохнулась под стол.
На сей раз ему удалось открыть замок и выскочить вон. Марина бежала за ним следом:
— Стой! Стой, скотина!
Страшнее всего было, что выбежишь, а там уже Людвиг с Жендосом в подъезд вваливаются. Но удача сопутствовала Дмитрию Емельяновичу. Выбежав во двор, он пустился со всех ног куда глаза глядели, с чемоданом под мышкой, будто он украл его, а преследующая его Марина — обворованная жертва.
— Стой, гаденыш! Стрелять буду! — слышался ее крик сзади.
Но счастье по-прежнему улыбалось Дмитрию Емельяновичу. Проскочив на Цветной бульвар мимо вчерашних Минина и Пожарского, он успел влететь в закрывающуюся дверь троллейбуса с несчастливым числом тринадцать, а Марина безуспешно врезалась в закрытую дверь, несколько раз ударила по ней ладонью, но это ей не помогло — троллейбус уже тронулся и продолжал ехать. Он благополучно переплыл на другой берег Садового кольца и покатился по Олимпийскому проспекту.
Сидящий на заднем сиденье троллейбуса мужчина очень неодобрительно взирал на Выкрутасова.
— И ничего подобного, — сказал ему Дмитрий Емельянович. — Это мой чемодан. Я еле из лап мафии вырвался. Могу паспорт предъявить.
Мужчина хмыкнул и, пожав плечами, отвернулся к окну. Выкрутасов подошел к заднему стеклу и на прощанье увидел вдалеке горестную Марину. Ему стало жаль ее, и когда вспомнилось про оставленные у нее брюки, рубашку, трусы и носки, промокшие вчера и сохнущие, он подумал: «Пусть достанутся ей в утешение».
