Он тоже повесил трубку на рычаг. Включил свет. Включил телевизор. Все было правильно. Он, конечно, проиграл свой матч с советской властью, но делал вид, что по меньшей мере свел игру к ничейному итогу, а может быть, даже и выиграл в послематчевой серии пенальти.
Телевизор наконец зажегся, засвистел, задудел, загремел бразильскими барабанами. Это был полуфинальный матч чемпионата мира, он еще не закончился, но шли последние мгновения игры. Бразильцы побеждали со счетом 2:1. Ну хоть бы голландцы отквитались! Тогда было бы назначено дополнительное время, и он еще успел бы урвать кусочек футбольного наслаждения. Но такого подарка голландцы не сделали. Матч закончился, Бразилия вышла в финал, и завтра в матче Франция — Хорватия должен был определиться второй финалист.
Дмитрий Емельянович выключил телевизор. Спать уже нисколько не хотелось, и он стал не спеша, с достоинством одеваться. Инесса запросто могла нагрянуть в его номер, с нее станется. И он снова уходил в ночь.
Он спустился вниз, и дежурная вызвала ему такси, которое подкатило к гостинице минут через двадцать. Усаживаясь в машину, Выкрутасов еще не решил, куда ехать. Верхи звали его в далекую даль, все дальше и дальше по родной стране. Низы тянули его к Инессе. Если она выполнит обещание и сегодня ночью оставит его в покое, то завтра в нем родятся новые силы для нее. Можно будет протянуть денек…
Но нет! Что за постыдные мысли! Ведь он уже сжег все мосты, и они торчали из воды и из берегов сиротливыми быками и устоями, лишенные верхних, пролетных перекрытий, как здешний, ульяновский, недостроенный при советской власти мост-гигант — памятник невоплощенной мечте.
— Так куда едем-то? — зевнул таксист.
— На вокзал, — махнул рукой Дмитрий Емельянович. На вокзале его ждало чудо, возможное только в самые судьбоносные мгновения. Именно в этот поздний ночной час через Ульяновск с остановкой на пятнадцать минут проходил пассажирский поезд Самара — Светлоярск. Судьба сама указывала Выкрутасову направление — домой, в родной Светлоярск, туда, где доживают отец и мать, где облупилось и продолжает ветшать здание школы, где по ночам в парке и по берегу озера бродит призрак его первой юношеской влюбленности в Наташу Лодочкину. Может, она сейчас не замужем, развелась или вообще не выходила замуж? Еще разок можно было завести старую пластинку про то, что всю жизнь любил только ее и только сейчас это понял. Тем более что, вспомнив сейчас ту Наташу, он почувствовал, как защемило сердце.
— Старая любовь не ржавеет! — засмеялся он и, не раздумывая, купил себе купейный билет до Светлоярска.
В ожидании поезда ходил по перрону, подставляя лицо мелкому и прохладному дождичку, глубоко вдыхая в себя угольно-дымный вокзальный воздух и медленно выдыхая его. Он чувствовал себя ураганом, возвращающимся на круги своя.
Поезд пришел с незначительным опозданием. Садясь в свой вагон, Выкрутасов помог с огромным, но легким чемоданом какому-то парнишке лет десяти, удивляясь, как такого отпускают в столь поздний час одного. Оказалось, что у них одно и то же купе. Там верхняя и нижняя были свободны, другие верхняя и нижняя заняты. Дмитрий Емельянович поставил свой чемодан под нижнюю полку, закинул парнишкин чемоданище на верхний багажный отсек и шепотом спросил:
— Поди, любишь на верхней полке спать?
— Нет, — ответил мальчик, — я с верхней несколько раз падал и теперь побаиваюсь. Можно я на нижней?
— Валяй, раскладывайся. Тебя как звать-то?
— Витькой.
— Ишь ты, — рассмеялся Выкрутасов, бывший еще совсем недавно Виктором Атасовым. — А ты чего один-то?
— У бабушки на каникулах был, — ответил мальчик. — Отец в Светлоярске на вокзале будет меня встречать. А потом я в середине июля в лагерь поеду.
— А что, еще есть пионерлагеря? — удивился бывший москвич.
— Типа, — сказал Витя.
— Ну давай, Витюша, раздевайся и на боковую, спать. Я тоже до Светлоярска. Завтра во второй половине дня приедем.
Он покинул купе, оставив мальчика на вещах, прошел в тамбур, постоял у открытой двери и, когда поезд тронулся, вымолвил туда, в моросящий ночной дождик:
— Прощай, советская власть!
— Это точно, — усмехнулась проводница и заиграла глазками, мигом распознав в Выкрутасове пассажира веселого и интересного.
— У вас чайком побаловаться можно? — спросил Дмитрий Емельянович, заметив, что вид у проводницы накрашенный и не сонный, а стало быть, она не прочь часок-другой поболтать с новоявленным пассажиром. Разумеется, без какого-либо умысла.
— Так прямо сразу и чайком! — веселым колокольчиком зазвенела она. — Ну что с вами делать, заходите в мое купе и садитесь. Все равно что-то не спится. Вас как зовут?
— Дмитрий. Можно Митя, а можно Дима — как нравится.
— А меня — Наташа.
Глава двадцать восьмая
О ВРЕДЕ ДЕТЕЙ
Они просто ограбили нас, украли у нас футбол. Они боялись, что мы станем чемпионами, и, воспользовавшись политической ситуацией, лишили нас права выступать на этом чемпионате. Они украли у нас победу. Но мы еще вернемся! Предраг Миятович
Сначала долго говорил он, рассказывал о своих похождениях и, конечно же, выставлял себя в самом красивом, героическом свете. Проводница Наташа с удовольствием слушала его, улыбаясь веселыми ямочками на щечках. Верила или не верила — не понятно, но видно было, что он ей нравится. И она ему нравилась, вот он и распускался перед ней павлином — и казак, и парашютист-десантник, и кавказский пленник, и участник неудачного штурма Грозного, и сокол возмездия, и прочее, прочее, прочее.
Потом стала рассказывать она:
— У меня, конечно, ничего такого увлекательного не было. Но мне жить нравится. Вот если бы можно было не по одному рейсу мотаться, а в разные страны, в разные концы России — да я бы до старости рада была проводницей работать. И нередко люди попадаются интересные, как вы. Вообще, счас народ интересный пошел. Иного, как вас, заслушаешься, пусть даже и врет, а здоровско. А чо, конечно. Мне бы еще мужа хорошего.
— Не замужем?
— Была. Да дурак такой — детей мне наделал, а сам в тюрьму сел, а его там и убили.
— О как! — аж подпрыгнул Выкрутасов. — А много ль детей?
— Трое, — с гордостью улыбнулась Наташа. — И все парни. Ваньке — семь, Ваське — пять, Сашке — три. Если бы не они, я бы не была такая жизнерадостная сейчас. Вот еду и душой бегу к ним, лечу.
— С дедкой, с бабкой?
— Да, с дедкой и с бабкой. Они у меня послушные, самостоятельные. Душевные дети. Сашка маленький, а уже сказки сочиняет. Вот послушайте, какую он на прошлой неделе хорошую сказку сочинил: «Жили-были дедушка и бабушка. И у них не было детей. Дедушка был не рад. Вот бабушка и пошла одна без детей в лес за грибами. Приходит в избушку, а там медведи — р-р-р-р-р! — она и побежала от них. Ох, еле убежала. Прибежала домой. А дедушка рад! Сели обедать. И на свадьбу поживать». Здоровско, правда?
— Философская сказка, — оценил Дмитрий Емельянович. Он немножко заскучал. Ему показалось, что проводница начала охмурять его. Только зачем сразу огорошила, что у нее трое детей? Нет, так не охмуряют. Смешная! Мужа нет, трое детей, а она радуется. Вот Раиса, та вовсе не хотела детей. Зачем они, если и без них хорошо? А эта, глядишь, и еще пятерых с удовольствием родит.
— Да был бы у меня муж хороший, я бы еще трех парней и столько же дочек родила, — словно подслушав его мысли, призналась проводница. — А Ванька у меня какой! Я в прошлую зиму переживала, что никак не могу денег на шубу скопить. Он тогда взял веточку, как будто это волшебная палочка, и говорит: «Шуры-муры, шурмурмуры, превращайтесь Васька и Сашка в новую шубу и новое пальто для мамочки». Они и превратились понарошку. Идут ко мне в спальню, где я сижу и плачу, и говорят: «Мамочка, я твоя шуба! Мамочка, а я — твое новое пальто!» Я так и засияла: «Ах, какая шуба замечательная, да теплая! Дайте-ка примерю!» Вася мне на спину залез и тихо хихикает, щекочет мне шею, как будто мехом, а не смехом, будто и впрямь шуба. Потом я пальто померила — Сашку. Пальто еще более смешливым оказалось. «Ну ладно, — говорю, — это хорошо, что я теперь такая богато одетая, но только кто же увидит меня в моих обновочках? Где мои дети?» Приходит один Ваня и говорит: «Только я остался». «Ну уж нет, — говорю, — превращай мне шубу и пальто обратно в Васечку и Санечку, мне без них не жить!» Он их обратно превратил, стали все трое меня обнимать, целовать, ласкаться. Счастье! Не надо мне ни шуб, ни пальто, когда я такая в детей одетая.
