Федор Николаевич улыбнулся детской потерянной улыбкой, а Павел ощутил, как ярость на самодовольного простолюдина начала застилать глаза. Он оскалился, отгоняя дурное желание огреть коменданта чем-нибудь тяжелым, чтобы не забывался перед государем. Егорьевский принял гримасу «красноармейца» за одобрение и отошел к конвою, громко перераспределяя силы.

- Что, тяжела шпионская доля, Павлуша? – тихо поинтересовался государь, мгновенно поняв состояние родственника.

- Вот олух, - отозвался Павел о коменданте, понемногу приходя в прежнее состояние. – Нелегко вам приходится, дядя. Что-то в последнее время они совсем не церемонятся.

Государь уверенно сделал первое точное движение пилой.

- Ты и сам знаешь, что это означает. А расскажи-ка ты лучше, дорогой Ромео, о своем плане. У тебя ведь есть план?

Павел удивленно взглянул на Федора Николаевича. Государь незаметно усмехался в усы.

- Я хорошо тебя знаю, ты сначала все хорошенько обдумаешь и лишь потом предлагаешь готовое решение. Раз просишь отдать Веру, то значит, подготовится уже. Наверное, нечто изящное, в стиле «Маскарада»?

- Скорее, «Двенадцатой ночи», - поневоле принимая заданный дядей легкий тон светских салонов, отозвался Павел.

- Подмена? – ухватил суть государь.

- Угу.

Павел не торопясь и даже в ритм распиловке, рассказал о своей встрече в имении (без уточнения, в чьем) с удивительной садовницей, упуская детали, но сохраняя основной смысл.

Когда молодой человек, наконец, выдохся и сделал паузу в своем монологе, Государь вытер влажный лоб рукавом потертой гимнастерки.

- Отстраненно говоря, у режиссера этой пьесы весьма дурной вкус, - заметил он не без иронии. Павел согласно кивнул.

- О да, постановка так себе. Вы знаете, я не фаталист, но девочка встретилась слишком вовремя, и я не мог не включить ее в основной актерский состав. Она сирота и никому не нужна, но тем не менее, была бережно выращена, словно дикая роза среди прекрасных сортовых. И при правильной подаче, следуя тому же сравнению, ее можно выдать за культурное растение.

Государь покачал головой.

- Все это неправильно. И с точки зрения морали общей, и личной.

- Ее разум не понимает ответственности и приличий, - наблюдая, как из-под острых зубьев сыпались светлые опилки, выговорил Павел. – Варя слушается своих господ и по-детски почитает Бога. А обожает вас, государь. Государыню. Великих княжон и цесаревича. Я не знаю, кто привил ей эти чувства, но она искренне молится за вас и по-настоящему интересуется только вашей жизнью, словно близкими родственниками.

Федор Николаевич вздрогнул и опустил пилу. Павел видел, его слова производили нужное впечатление.

- За время дороги я плохо сошелся с Варей. Я не понимаю блаженных, а она явно из их числа – ума нет, одна оголенная душа. Мы ее учили, но я не знаю, насколько уроки задержались в ее голове, и как эта девица будет вести себя, когда окажется в вашем окружении. Она называет вас и государыню папой и мамой. Мне от этого жутко.

Федор Николаевич посмотрел Павлу в глаза и потер лицо ладонями. Великий князь знал этот жест - так государь невольно выражал свое вероятное согласие в сложных ситуациях. В душе вспыхнула благодарность Иммануилу, ведь это хитрый князь Бахетов подсказал другу научить наивную девушку странному обращению к державной чете. Напоминание о Еремее Заплатине, который также называл Федора Николаевича и Софью Александровну «папой и мамой», сработало - государь крепко задумался. Работа продолжилась в молчании.

Вечером Павел воспользовался приглашением командира охранного отряда попариться в маленькой баньке на заднем дворе. Мыло, судя по запаху и качеству, было реквизировано красноармейцами из государевых сундуков. Воровство среди конвоя не поощрялось, но, по русской традиции и для общего пользования, имело место. Зато веники были хороши – свежие, самосрезанные, отменно вымоченные.

Удачно примостившись рядом с довольным парной и березовым массажем комиссаром Разиным, Павел ненавязчиво добился разрешения показать именитому доктору цесаревича свою «сестрицу» для консультации.

А после бани, сидя в кругу отмытых красноармейцев под чахлыми деревцами недалеко от особняка, великий князь заметил у раскрытого окна Веру. Старшая царевна остановила взгляд равнодушных светлых глаз на шумной компании мужчин и зябко передернула плечами. Рядом с сестрой появились Надежда и Любовь: контрастно-оживленные, хихикающие, хитро поглядывающие на сборище у баньки.

- Вот разморило мужланов, - не сдерживая голоса, заметила Надежда по-английски.

- Они редко моются, будто табун жеребцов нас стережет, - фыркнув, засмеялась младшая царевна.

Павел еле сдержался, чтобы самому не расхохотаться над глумливыми шутками аристократок. Вера молча прикрыла окно, никак не отреагировала на подтрунивание сестер. Посмотрела сквозь мутное стекло, прежде чем скрыться в комнате. Павлу показалось, что девушка вглядывалась во что-то сквозь существующую реальность, настолько отстраненным было ее похудевшее и побледневшее лицо.

Наутро Павел попросил домовую хозяйку Матрёну Степановну помочь Варе одеться по-городскому и повел «сестрицу» на встречу с доктором. Конвой лишь слегка заинтересовался блеклой девицей. Бдительный товарищ Егорьевский заметил Павла под руку с барышней, но лишь прищурился и издалека кивнул.

Пожилой доктор Ясенев, несколько десятков лет наблюдавший ближайшую родню государя, продрался цепким взглядом и через простоватое выражение лица, и через загар, и сквозь мужицкую бороду фальшивого красноармейца.

- Какими судьбами, Павел Дмитриевич? – потирая кисти одна об другую, будто умывая, шепотом поинтересовался доктор.

- Да вот позволили мне, как охраннику на хорошем счету воспользоваться присутствием ученого человека из медиков и привести к Вам на осмотр эту особу, - заковыристо изъяснился Павел, с трудом заставляя себя не улыбаться во весь рот от встречи со старым знакомым.

Доктор посмотрел на увлекшуюся часами в стиле рококо, с завитушками и пастушками, Вареньку поверх круглых очков.

- А что, позвольте осведомиться, тревожит барышню?

Господин Ясенев всегда мог поддержать любую беседу и тон.

- Барышня считается у товарищей красноармейцев моей сестрицей, - на всякий случай, обозначил Павел. - Определите степень ее разумности и поделитесь своими мыслями с государем. По-моему, у нее очевидные задержки в мозговом развитии.

Всё-таки Павлу удалось удивить знаменитого доктора. Ясенев уставился на девушку, словно на заморскую диковинку, а великий князь,под предлогом выйти покурить, покинул прохладное помещение.

Внутри особняка было не по-летнему холодно. У каждой двери стоял часовой.

- Брр, неуютно тут, как в ледяном тереме, – поделился Павел ощущением с первым же попавшимся солдатом.

Заметил коменданта, выходящего из гостиной. Вслед Егорьевскому неслась гневная английская речь. На простом лице мужчины появилась довольная ухмылка.

- Такие нервные, эти бывшие вельможные дамы, - сообщил он то ли часовому, то ли Павлу.

Великий князь пошел за комендантом.

- Что доктор сказал по поводу сестрицы? – поинтересовался Егорьевский.

- Оставил поговорить. Для впечатления гражданину специалисту требуется время.

- Размяться не желаешь перед завтраком? – вроде бы равнодушно спросил комендант.

- Быстро дрова кончаются, – усмехнулся Павел, но насторожился. Слишком часто его сталкивали с государем.

- Доктор занят в последнее время, в доме болеют все. Даже учитель, тот вроде здоровый был, а сейчас постоянно за спину хватается или за брюхо. Наши бойцы обленились, две пилы сломали уже, - охотно поделился соображениями Егорьевский. – Да и с арестантом спорят, приходится отводить и внушение делать, чтобы драки не получилось. А ты, Павел Дмитриевич, редкой невозмутимости товарищ. Двойную порцию каши обещаю. Еще и сестру твою накормим.