- Идти нам далеко, - сказал он, - а уже за полночь. Пора отправляться. Проводим жениха и невесту, а я пойду впереди и сыграю, чтобы все было как полагается.
Так как Сали и Френхен, беспомощные и одинокие, не имели другого выбора, да и вообще находились в полной растерянности, они подчинились и на этот раз; их поставили впереди, а остальные две пары образовали позади них процессию, которую замыкал горбун с контрабасом на плече. Черномазый, выступавший первым, как одержимый играл всю дорогу, пока они спускались с горы, а остальные, шествуя вслед за ним, смеялись, пели и плясали. Так эта безумная ночная процессия двигалась по тихим полям и проследовала через родную деревню Сали и Френхен, обитатели которой давным-давно спали.
Когда они шли тихими улицами мимо утраченных для них родных домов, ими вдруг овладело болезненно-буйное веселье, и, следуя за скрипачом, они стали плясать наперебой с другими, целовали друг друга, смеялись и плакали. С пляской поднялись они на вершину холма, куда их вел скрипач и где находились те три пашни, и тут, наверху, черномазый парень снова с силой ударил по струнам и стал кружиться, как привидение, а его спутники не отставали от него в удальстве, так что мирная вершина казалась каким-то Блоксбергом, где совершался шабаш ведьм; даже горбун, тяжело дыша, подпрыгивал со своей ношей, и никто, казалось, уже не обращал внимания на остальных.
Сали крепче сжал Френхен в своих объятиях и заставил ее остановиться; он первый пришел в себя. Он горячо целовал Френхен в губы, чтобы она замолчала, так как Френхен совершенно забылась и распевала во весь голос. Наконец она поняла его, и они стояли, молча прислушиваясь, пока шумная свадебная свита мчалась через поле и, не заметив их отсутствия, скрылась за берегом реки. Но скрипка, смех девушек и крики парней еще долгое время звенели в ночи, пока все не замерло и не сменилось тишиной.
- От них мы спаслись, - произнес Сали, - но как нам спастись от самих себя? Как нам уйти друг от друга?
Френхен была не в состоянии что-нибудь ответить; тяжело дыша, она охватила его шею.
- Разве проводить тебя обратно в деревню и разбудить людей, чтобы они приютили тебя? Завтра ты пойдешь своим путем, и все, должно быть, устроится, ты везде пробьешься.
- Пробиваться без тебя?
- Обо мне забудь!
- Никогда! А ты? Разве ты можешь забыть меня?
- Не в этом дело, дорогая! - ответил Сали, лаская пылающие щеки девушки, которая страстно прижималась к его груди. - Теперь будем говорить только о тебе; ты еще так молода, перед тобою открыты все пути.
- А перед тобою разве нет, старик?
- Идем, - сказал Сали и повел ее.
Но они прошли всего несколько шагов и опять остановились, чтобы обнять и приласкать друг друга. Тишина, объявшая мир, пела и звучала в их сердцах; слышен был только спокойный, ласковый плеск реки, медленно протекавшей внизу.
- Как все чудесно кругом! Ты слышишь: какие-то звуки, будто чудное пение или колокольный звон?
- Это шумит река. Кругом все молчит.
- Нет, еще что-то другое звенит - здесь, там, далеко, повсюду...
- Кажется, это наша собственная кровь шумит в жилах.
Они еще несколько мгновений прислушивались к этим воображаемым или действительным звукам, которые порождала великая тишина и которые смешивались, как им казалось, с волшебным действием лунного света, разливавшегося вблизи и вдалеке по белому осеннему туману, низко стлавшемуся над долинами.
Вдруг Френхен вспомнила что-то: она стала шарить за лифом и сказала:
- Я купила для тебя кое-что на память.
И она подала ему простое кольцо и сама надела его на палец Сали. Он тоже вынул свое колечко и надел его на руку Френхен, сказав:
- Мы, значит, надумали одно и то же.
Френхен подняла руку и стала рассматривать кольцо при бледном свете луны.
- Ах, какое хорошенькое колечко, - сказала она смеясь. - Теперь мы, значит, обручены и отданы друг другу. Ты мой муж, а я твоя жена; вообразим это хоть на одну минуту, только пока не рассеется та полоска тумана возле луны или пока мы не сосчитаем до двенадцати. Поцелуй меня двенадцать раз!
Сали, наверное, так же сильно любил Френхен, как она его, но вопрос о браке не вставал для него с такой остротой, как для нее, видевшей в браке некое "или - или", прямолинейное "быть или не быть", только так она способна была чувствовать и со страстной решимостью отождествляла тот или иной исход с жизнью или смертью. Но теперь и у него наконец спала завеса с глаз, чувство женщины, вспыхнувшее в девушке, пробудило в Сали неистовое и жаркое желание, и пламенная ясность озарила его сознание. Хотя и прежде он горячо обнимал и ласкал Френхен, теперь все это приняло совершенно иной характер, гораздо более бурный, и он стал осыпать ее поцелуями. Френхен, несмотря на то, что сама была ослеплена страстью, тотчас же почуяла эту перемену; она вся задрожала, и не успела еще та полоса тумана проплыть мимо луны, как это чувство передалось и ей. Они пылко ласкали и обнимали друг друга, их украшенные кольцами руки встретились и крепко сплелись, как бы сами собою, помимо веления воли совершая венчальный обряд. Сердце Сали то стучало, словно молот, то замирало, и он еле слышно, тяжело дыша, прошептал:
- Одно только нам и осталось, Френхен. Отпразднуем сейчас же свадьбу и уйдем из жизни - там глубокая вода, там никто нас больше не разлучит, а когда мы соединимся - на короткий ли срок, надолго ли - это будет уже для нас безразлично.
Френхен тотчас же ответила:
- Сали! То, о чем ты говоришь, я уже обдумала и решила про себя: мы могли бы умереть, и тогда все беды миновали бы нас. Поклянись мне, что ты готов идти на это со мной!
- Это так и будет! - вне себя воскликнул Сали. - Никто, кроме смерти, не отнимет у меня мою Фрели!
У Френхен вырвался вздох облегчения, слезы радости хлынули у нее из глаз; она порывисто вскочила и легко, как птица, понеслась по полю к реке. Сали кинулся за нею, думая, что она хочет убежать от него; Френхен же полагала, что он стремится удержать ее от этого шага; так они гнались друг за другом, и Френхен смеялась, как ребенок, который не хочет, чтобы его догнали.
- Ты жалеешь о своем решении? - спросили они в один голос, когда добежали до реки и ухватились друг за друга.
